Земельная реформа, независимые банки, промполитика

Марк Завадский
28 декабря 2009, 00:00

Модернизация в Японии, Южной Корее и на Тайване была основана на земельной реформе, поддержана умелым регулированием банковской сферы и достигнута с помощью грамотной промышленной политики

Об особенностях модернизации в Японии, Южной Корее и на Тайване «Эксперту» рассказал автор одного из главных азиатских бестселлеров последних двух лет — книги Asian Godfathers, автор более десяти книг по Китаю и Азии, бывший директор консалтингового агентства Dragonomics и бывший главный редактор China Economic Review Джо Стадвелл.

aa.jpg
Джо Стадвелл

— Последние два года вы работаете над новой книгой об экономическом развитии Азии в двадцатом веке. Что было главным отличием модернизационных процессов в Южной Корее и Японии от других стран?

— Отличия действительно были, только я бы добавил к этим двум странам еще и Тайвань, несмотря на то что культурно он относится скорее к Большому Китаю. На мой взгляд, речь идет о трех основных факторах.

Во-первых, в основе модернизации во всех этих трех странах лежала земельная реформа, которая была проведена под американским контролем после Второй мировой войны. В Японии к этому времени, правда, уже была проведена земельная реформа, это произошло в эпоху Мэйдзи к конце девятнадцатого века, но она была далеко не полной и не окончательной. Настоящая реформа прошла лишь после Второй мировой войны — когда средний размер наделов был уменьшен до трех гектаров, начало активно развиваться частное сельское хозяйство.

На мой взгляд, именно это стало главным фактором, который выделяет эти страны среди других государств Азии, где ничего подобного не было. Понятно, что Китай пошел вообще по противоположному пути — коллективизации и создания коммун, хотя и в Китае в 1979 году реформы началась именно с сельского хозяйства. Власти понимали, насколько эффективна эта мера. Но в то время, про которое мы говорим, полномасштабная и эффективная земельная реформа была проведена только в этих трех странах — Японии, Южной Корее и на Тайване, это действительно уникальная черта.

— А второе отличие?

— Второй важный элемент — развитие финансовой системы, что в развивающихся странах обычно означает банковскую систему. Она здесь является самым главным инструментом, бизнес зависит от банков больше, чем от биржи или других финансовых институтов. Традиционный подход к банковской системе заключается в том, что она оценивается исключительно с точки зрения ее эффективности в консолидации финансовых ресурсов общества. Это, безусловно, важный момент, но мне кажется, что главное все же в другом. В Японии, Южной Корее и на Тайване удалось избежать того, что я называю bank capture — захват банков крупными компаниями. Хотя при этом банковская система развивалась по-разному. В Японии банки были преимущественно частными, но доля каждого акционера не превышала пяти процентов, на Тайване и в Южной Корее больше была роль государства. То, что удалось избежать появления «карманных» банков, стало важным фактором, поддержавшим экономический рост в этих странах.

Вообще, «карманные» банки — это огромная проблема. Вы видели это в России в девяностых годах, когда олигархи фактически контролировали банковскую систему, почти все они создали свои империи именно на основе «карманного» финансирования. То же происходило во многих странах Юго-Восточной Азии, причем по совету Всемирного банка, который активно призывал к приватизации банков, которые доставались крупным компаниям. В начале девяностых, кстати, в Южной Корее чеболи попытались взять банки под контроль, что стало одной из причин экономического и финансового кризиса в этой стране, — и вообще по этому вопросу южнокорейские олигархи постоянно спорили с государством.

— А третий фактор?

— Это, конечно же, промышленная политика. Многие спорят, была она результатом бюрократического планирования или естественного развития рынка. Но по-моему, правильнее говорить о комбинации первого и второго. То есть бюрократическое планирование промышленного производства сочеталось с искренним желанием бизнесменов производить и экспортировать. Государство просто предоставляло бизнесу необходимые возможности для инвестирования. Другим ключевым моментом был контроль за качеством производимой продукции. Государство поддерживало производство, но требовало гарантий качества, которые достигались за счет того, что эффективность компании оценивалась по объемам экспорта, то есть по тому, находила ли эта продукция спрос на внешних рынках.

— Насколько велика была роль США в модернизации? Можно ли сказать, что американцы были главной движущей силой?

— Напротив, США выступали против индустриального планирования, так что они, скорее, сдерживали промышленное развитие этих стран. Например, в Южной Корее они активно выступали против строительства крупнейшего сталелитейного завода POSCO, который стал одним из самых эффективных в Азии. Понятно, что этим странам было в чем-то легче, поскольку они были союзниками США и получали военную и гуманитарную помощь. К тому же американцы на какое-то время открыли для них свой рынок, но в целом роль Америки не стоит преувеличивать. Думаю, основной положительный эффект от участия США был именно в проведении земельной реформы, которая без помощи и руководства США вряд ли была осуществима.

— Каким образом властям Японии и Южной Кореи удалось консолидировать бизнес для проведения модернизации?

— Полагаю, что правильно говорить не о консолидации, а о дисциплине. И Токио, и Сеул смогли добиться, чтобы бизнес делал то, чего от него хотело государство: в данном случае это производство потребительских товаров на экспорт. Это не значит, что в этих странах жили какие-то особенно талантливые бизнесмены, думаю, что в той же России не меньше талантов, чем в Японии и Южной Корее, но государство не смогло их дисциплинировать в нужном направлении.

— А каким образом это удалось в Азии? Репрессивными мерами или с помощью поощрений?

— И так, и так. Повторю, большую роль сыграла банковская система, которая не подчинялась крупным компаниям. Для развития предприятиям нужны займы, соответственно, через банки можно было направлять их деятельность в нужную сторону. Хотя, конечно же, были и другие способы. Когда в Корее в 1961 году к власти пришел генерал Пак, он сажал бизнесменов в тюрьму, но не для того, чтобы запугать, отобрать бизнес в отместку за какие-то политические выступления, а чтобы бизнес лучше понял, чего от него хотят. Он сажал, а потом отпускал. В каком-то смысле это было в интересах развития экономики.

— Каковы были формальные или неформальные соглашения между политиками и бизнес-элитами? Насколько они были важны для модернизационных процессов?

— Формальных соглашений практически не было. К примеру, южнокорейские власти заставляли руководство чеболей ежемесячно отчитываться, сколько продукции они отправили на экспорт. Это вряд ли можно назвать какими-то индивидуальными контрактами или соглашениями, но система работала именно так — экспортные показатели становились чуть ли не единственной оценкой эффективности работы предпринимателя, и это вынуждало бизнесменов фокусироваться именно на экспорте. Здесь, кстати, одно из главных отличий развития экспорториентированной экономики в Южной Корее и в Китае. В КНР это был в основном иностранный капитал, не так сильно зависящий от государства, а в Южной Корее капитал был преимущественно национальный.

— А что насчет неформальных соглашений?

— Я думаю, что у бизнесменов было ощущение, что они вместе работают на благо страны. Особенно сильно это было в Японии, где бизнес четко понимал, что все плывут в одной лодке. Кроме того, в Южной Корее, Японии и на Тайване был очень явный политический посыл, что поскольку на модернизацию работает все население страны, то и результаты должен чувствовать каждый житель. Здесь была высокая «экология распределения богатства». Если взять все развивающиеся страны после Второй мировой войны, то именно в Южной Корее, Японии и на Тайване доходы распределялись наиболее равномерно. Обычно для измерения степени имущественного неравенства в обществе используют коэффициент Джини — и в этих трех странах он равнялся 0,3–0,35, а в других странах Азии — 0,4–0,5.

— Насколько важен был для этих стран доступ на внешние рынки?

— Это было критически важно — получить доступ на внешние рынки. Но посмотрите: сегодня все развивающиеся страны имеют этот доступ, но результаты показывают самые разные. Так что одного доступа на внешне рынки для успешной модернизации недостаточно, необходимо сочетание самых разных факторов.

— Каковы были настроения в этих странах во время процесса модернизации?

— Мне кажется, что в каждой стране они были разными. Япония уже была экономически успешной до Второй мировой войны, поэтому речь шла, скорее, о восстановлении былого могущества. В Южной Корее катализатором модернизации стали антияпонские настроения. В Сеуле были настроены любой ценой преодолеть зависимость от Японии и перестать быть ее сателлитом. Наконец, на Тайване вообще сложилась уникальная ситуация, когда на остров пришел Гоминьдан: восемьдесят процентов населения вообще не были китайцами в их понимании, они были аборигенами, местными жителями. Так что Гоминьдану было жизненно важно получить их поддержку, создать себе базу на острове. Именно поэтому они начали так быстро проводить земельную реформу, которую не смогли осуществить, когда были у власти в материковом Китае.

Гонконг