Поминовение убитых год назад адвоката С. Ю. Маркелова и журналистки А. Э. Бабуровой завершилось свалкой, в ходе которой использовались фейерверки с перечным газом (поминающими) и дубинки с автозаками (охраняющими). Предмет собрания может быть любой, в том числе и такой скорбный, как 19 января с. г., итог, как правило, один — свалка с мордобоем.
То объяснение, что причиной всему тупое упорство власти, желающей во что бы то ни стало держать и не пущать, является наиболее популярным. Ибо что, кроме самодурства, мешает власти не препятствовать реализации гражданами своего записанного в Основном законе права (ст. 31) производить мирные митинги, шествия и демонстрации, в ходе которых оглашаются чаяния и выдвигаются требования о прекращении злоупотреблений?
То, что власть, вообще говоря, бывает склонна к самодурству, трудно отрицать, но зададимся вопросом, считать это единственной и достаточной причиной такого положения дел или есть еще и иные.
Что до оглашения требований и чаяний, есть, конечно, вопрос: является такое оглашение условием для занятия городских пространств или же не является и власть обязана не препятствовать даже и сколь угодно бессмысленному мероприятию типа уличной пляски 100 тыс. Дедов Морозов, устроенной некогда В. Г. Якеменко? Если смысл ст. 31 в том, что нас 140 миллионов и все мы Якеменки, наша улица принадлежит нам безраздельно и безусловно и никому мы не даем отчета, тогда, конечно, можно настаивать на таком толковании, но странно при этом удивляться, что власть ведет себя настороженно. Если же смысл не в том, чтобы просто застолбить и пометить, но в том, чтобы донести содержательные и хотя бы в принципе удобоисполнимые требования, тогда принцип «желаю здесь — и баста!» не столь целесообразен.
Эффект (причем не только сиюминутный, но и долгоиграющий) складывается как произведение доходчивости, насущности, уместности etc. выдвигаемых требований на число граждан, пришедших это требование поддержать. Если слова доходны до людских сердец и много сердец откликнулось, место, где слова прозвучали (если это место не является глухой, неведомой тайгою), не обладает критической важностью. Клятва швейцарских кантонов «Да будем мы народом граждан-братьев, // В грозе, в беде единым, нераздельным» прозвучала на горе Рютли, до которой австрийским герцогам большого дела не было, — но вот поди же ты. Это не говоря о том, что при должном произведении силы слов на численность отозвавшихся включается мультипликативный эффект, который даст самые лучшие улицы. Предпочитающие этому эффекту eternel retour* позиционного мордобоя либо (это в лучшем случае) не способны понять такую простейшую теорему, либо — страшно сказать — находятся на жалованье. Причем отнюдь не у мировой закулисы.
Если взять другую проблему мероприятий, то вроде бы именно мирный характер должен являться квалифицирующим их свойством. Ст. 31 все же про мирные собрания, а не про право народа на восстание. Но тогда трудно объяснить, зачем для отстаивания нормы насчет мирных собраний каждый раз в этом деле участвуют штурмовики. Что штурмовики именуют себя антифашистами — либеральная общественность вольна обманывать себя, но почему она полагает, что обыватели и милиция столь же глупы? Тот, кто громит, ломает, творит бесчинства и подстрекает к свалке, подобно штурмовику, тот и есть штурмовик, хоть бы он себя божественным старцем именовал.
Не станем уже говорить о том, что после 1945 г. называть себя действующим антифашистом есть глупое самозванство, что словом «анти(…)изм» особо хорошие дела не называются. «Советский, антисоветский — какая разница?» и «Хуже коммунистов бывают только антикоммунисты» — язык не дает соврать. Не станем, потому что слишком тонко. Но что уж совсем не тонко — это прозвище чтимого антифашиста, убитого в прошлом году. Ваня Костолом. И это не внешняя кличка — эти бывают какие угодно, хоть Мясник, хоть Иван Грозный, это кличка внутренняя, что исчерпывающим образом характеризует сообщество. Можно ли вообразить, чтобы внутри сообщества хоть с подначкой, хоть без нее Г. К. Каспарова звали бы «Гарик Палач», а Л. А. Пономарева «Лева Кат»? В дурном сне не приснится. Брать же такое сообщество себе в партнеры можно и наяву.
На вопрос: «А как же не светиться в обществе штурмовиков, если они тоже за свободу?» есть простой ответ: «Да вот так и не светиться». Потому что если вы считаете возможным и уместным соучаствовать со штурмовиками, цели которых при любых мероприятиях одни и те же, то чего вы, собственно, хотите от милиции, которой эти мордобои с фейерверками давно уже надоели хуже горькой редьки. На вопрос: «Но как же от них отмежеваться?» следует ответ: «Да так и отмежеваться. Если сами не знаете слов “самоорганизация” и “дисциплина”, спросите у Зюганова, почему его мероприятия обходятся без попутных штурмовиков. А не хотите у Зюганова — спросите у полевых командиров чтимого вами Майдана-2004, а ныне министров Турчинова и Луценко, как им удалось поддержать такую железную дисциплину, чтобы ни одного разбитого стекла. Вы же — disons le mot** — сами хотите стать Турчиновыми и Луценками, так учитесь же у них». Ибо если кто не способен унять компрометирующих его сопливых штурмовиков — тому не то что великую державу, тому областной театр оперетты невозможно доверить.
Положим, завтра власть умилится сердцем и возжелает вступить в диалог с общественностью. Царь испугался, издал манифест etc. В 1904 г. сменивший В. К. Плеве на посту министра внутренних дел кн. П. Д. Святополк-Мирский пожелал явить «искренно благожелательное и искренно доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях можно получить взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства». Прогрессивная общественность радостно сказала «А, б...!», и дело кончилось 9 января и отставкой Мирского. Признаков того, что сегодня явление Святополк-Мирского произведет иное, более благоприятное действие — не наблюдается.
