Поражают люди, которые не соответствуют тренду. Точнее, им вообще все равно, чему они соответствуют. Как Эндрю Николл, что выскочил в Англии в 2009 году как чертик из табакерки со своим романом «Добрый мэр», а в России вышел в хорошем переводе Михаила Шарова, того самого, который известен еще и как переводчик с турецкого языка («Стамбул», «Джевдет-бей и сыновья» Памука).
Что же касается Николла, то до выхода своего романа, получившего премию за лучшую дебютную книгу 2009 года, он, родившийся в шотландском городе Данди и проживший там всю жизнь рядом с морем, поработал и лесником, и журналистом, ну а последние десять лет был закрепленным за шотландским парламентом обозревателем газеты The Sun. Однако роман, который он тщательно и, судя по всему, с любовью сочинял целых восемнадцать месяцев (для современной литературы это очень долгий срок), вроде бы не имеет никакого отношения ни к Шотландии, ни к современности вообще. Чистый фикшн, написанный (если верить переводу Шарова) языком отчасти маньеристским, витиеватым, напоминающим порою то стилизацию под XIX век, а то и поток сознания Джойса. И книга оставляет удивительное послевкусие, поскольку это один из самых пронзительных текстов о любви, созданных в начале нового, такого некомфортного времени.
Добрый мэр — это господин Тибо Крович, возглавляющий городское управление в городе Дот, что на берегу реки Амперсанд, впадающей в Балтийское море, устье которой некогда чуть не было нанесено на карту по приказу императрицы Екатериной Великой, да что-то этому помешало. В общем, странный русский след, прихотливо выводящий на улицы Дота, по которым идет на работу в ратушу добрый мэр Крович. А там, в кабинете, его уже поджидает секретарша, госпожа Агата Стопак, обладающая всем тем, чего недоставало покровительнице города, святой Вальпурнии.
«Да, у нее были длинные, темные, блестящие волосы — но росли они отнюдь не на подбородке. А ее кожа! Сияюще-белая, бархатистая, напрочь лишенная бородавок. Как подобает добропорядочной горожанке Дота, она заглядывала в собор, чтобы отдать мне дань уважения, но была явно не из тех, кто доходит в религиозном рвении до крайностей. Летом она всегда садилась у окна, и ветерок, долетавший с улицы, играл ее платьем из тонкого цветочного ситца, облегавшим каждый изгиб фигуры».
Иронический взгляд выдуманной автором покровительницы города, святой Вальпурнии, будто наблюдающей за событиями и комментирующей их с небес, и придает роману тот внезапный удивительный ракурс, когда вроде бы архаическая стилизация оказывается настолько современным отражением реальности, что дух захватывает.
Проще говоря, роман по-хорошему безумен. И безумна вся эта томительная, пленительная, отчего-то уводящая в воспоминания о Набокове любовь мэра к собственной секретарше, женщине, между прочим, достойнейшего поведения, верной жене, но со своими скелетами в шкафу — не надо забывать, что роман написан по-английски и в Британии, а там без скелетов не принято.
Собственно, любовной коллизией вся сюжетная нить и исчерпывается. Но святая Вальпурния не просто наблюдает откуда-то с небес за героями, управляет правилами игры, то разрушая, то вновь собирая в пазл любовный треугольник, да еще помещая его в декорации неправдоподобного города, населенного странными и такими чудаковатыми персонажами, что, прочитав половину книги, вдруг начинаешь понимать: это не просто история, сочиненная одним шотландцем печальными, промозглыми вечерами, и не пастиш, задача которого перелицевать банальную love story. Пусть даже «Агата расстегнула пуговицы, и желтое платье упало на пол к ее ногам. Она отбросила его в сторону легким движением ноги и осталась стоять посередине спальни, раздетая больше, чем если бы была совершенно нагой, облаченная в розовую кисейную дымку», но это ведь еще ничего не значит. Зеркала реальности всего лишь отражают ту иллюзию, которая призвана напоминать о том, что любовь есть чудо и еще — страсть, и пойти против этой страсти, не отдаться чуду невозможно, как бы ни приказывала жизнь, пусть даже не в этом мире.
Банальный такой посыл, только вот изложен он совершенно фантасмагорически, недаром уже упомянутая святая Вальпурния чуть ли не подмигивает с небес, глядя на внешне, казалось бы, скучноватую, но в то же время столь наполненную внутренними переживаниями жизнь доброго мэра и его секретарши.
И совсем уж сюрреалистический финал сочинил Эндрю Николл, а может, его рукой двигала упомянутая святая? В общем, будет еще странствующий цирк, появляющийся прямо посреди моря, и пятнистая собака с добрыми, понимающими глазами… И будет вкусная еда, злое и доброе волшебство, проблемы нравственного — вечного — выбора и много чего еще
Остается разве что процитировать последнюю фразу святой Вальпурнии, гласящую: «К тому моменту Тибо и Агата были очень далеко от Дота, так далеко, что даже я не могла их разглядеть, и никто больше ничего о них не слышал. Никто не знает, чем окончилось их путешествие, но мне точно известно, что каждый день в половине восьмого утра, когда двери “Золотого ангела” еще закрыты, господин Чезаре преклоняет колени перед моей гробницей, молится за упокой души своего друга и никогда не забывает оставить рядом пакетик с мятными леденцами».
