Сколько «Князей Игорей» в год может поставить режиссер Юрий Александров? Это не шутка, а серьезный вопрос. Потому что только недавно на «Золотую маску» привозили его постановку под таким названием из Ростова-на-Дону. Следом этим же произведением он открыл после реконструкции театр в Самаре. И вот теперь Москва, «Новая опера». Почему все театры разом подумали об опере Бородина и одновременно — о режиссере Александрове? Почему сам Александров, уважаемый режиссер, лауреат «Золотой маски» и «Золотого софита», много работавший с Гергиевым и возглавляющий театр «Санктъ-Петербургъ Опера», пошел на такой анекдотический «чес» по стране, который, конечно, не подразумевает трех, полноценных и совершенно разных, авторских прочтений?
Выискивать различия в версиях александровского «Игоря» — это скорее задача театральных заказчиков, которые платят ему гонорары. Если же сосредоточиться на московском приобретении, то можно констатировать появление большого, красочного, подробнейшим образом мизансценированного, подходящего для семейного просмотра спектакля. Он выглядит «как положено», без осовременивания и прочих ужасов, для него в «Новой опере» есть и сочный оркестр под управлением Евгения Самойлова, и голоса. Главный хит оперы — ария Игоря «Ни сна, ни отдыха измученной душе» — в величавом исполнении Анджея Белецкого закончилась заслуженной овацией. Еще один козырь — яркий тенор Георгия Васильева в роли княжича Владимира. Кончаковна — Валерия Пфистер может гордиться как густым тембром своего меццо-сопрано, так и фигурой, которую не стыдно нарядить в восточное бикини. И это далеко не все выигрышные карты, которые имеются в театре, — солистов набирается как минимум на два состава.
На спектакле не заскучаешь. Огромному количеству участников придуманы свои мелкие истории, которые должны отвлекать зрителя, уже привыкшего к мультяшным блокбастерам на русские исторические сюжеты, от неспешной бородинской статики. Во время гулянки у Галицкого три кумушки грызут семечки, во время страданий Ярославны какие-то подозрительные горбуньи гадают над тазом с водой, Владимир признается в любви к Кончаковне на фоне дружеского пикника с возлияниями. И все это лишь крошечная часть большого, мастеровито прописанного полотна, кульминацией которого является многофигурная, застывающая на время аплодисментов композиция из русских и половцев, достойная кисти баталиста XIX века. Ею кончается первое действие.
Во втором действии надо быть готовым к тому, что некоторая нехрестоматийность все же в концепции Александрова имеется. Суть ее в том, что Игорь не такой уж светлый герой, а амбициозный упрямец, ради своих военных забав губящий народ и обрекающий жену (с добавленным ей для убедительности грудным младенцем) на долгое одиночество. Эта довольно прямолинейная мысль понятна ближе к концу, когда во время половецкого разгула Игорь с горя напивается (сначала-то он думал, что вино отравлено, и решил его выпить, чтобы принять мученическую смерть, а потом как-то все пошло-поехало), и в пьяном бреду на потеху хану Кончаку машет булатным мечом и трогается умом. В финале Игорь возвращается домой, к Ярославне, но он явно не в себе, с безумным взглядом и навязчивыми идеями, и жена ему не очень-то рада. Спектакль заканчивается хором русских людей, наряженных, как кресты на погосте.
Соавтором режиссера выступил отличающийся не меньшей плодовитостью Вячеслав Окунев (сценограф и художник по костюмам), работа которого видна практически в каждом сантиметре сцены. Главным пиршеством для глаз являются костюмы, поскольку сцена невелика, а народу много. Особенно тесно в половецком стане. Но отсутствие места для массовых плясок изобретательно компенсируется в том числе и декоративной избыточностью — причем самого вульгарного, рыночного образца. В которой, впрочем, при желании можно разглядеть иронию. Апофеоз — ханская колесница, дутая псевдоантичная подделка, заполоняющая своей грудой остаток сцены. Моралистический финал после нее как-то не работает, а вот ощущение мультяшной сказки остается.
