Одна из каннских картин носила провокационное название «Это не фильм»: видеодневник последних дней Джафара Панахи на свободе, до того как вступил в действие обвинительный вердикт иранского суда, приговорившего выдающегося кинематографиста к шести годам тюрьмы и двадцати годам отлучения от профессии. Что ж, раз нельзя снимать кино, Панахи сделал «не фильм», по ходу которого рассказал камере о своих неосуществленных проектах. Печальная история, и вряд ли кто-то осудит дирекцию «Двухнедельника кинорежиссеров», вручившую Панахи заочно «Золотую карету» за вклад в кинематограф. Подобные акции, начатые в Каннах год назад и прокатившиеся волной по всем значимым фестивалям, наглядно демонстрируют сплоченность либерального киносообщества — как, увы, и бесплодность всех его усилий. Чтобы быть награжденным, узник совести Панахи не должен ничего снимать. Достаточно сидеть.
Режиссер вместо фильма
А вот оборотная сторона той же самой ситуации: в «Особом взгляде» участвовала лента «Прощай», снятая товарищем Панахи по политзаключению Мохаммадом Расуловым. Жюри под руководством Эмира Кустурицы вручило ему приз за лучшую режиссуру, хотя фильм представлял собой довольно посредственный манифест на правозащитную тему. Опять человек оказался важнее, чем его произведение, и хотя Расулова тоже жалко, обидно и за других кинематографистов, из-за этого оставшихся без призов (каннский трофей, как ясно всем, не смягчит сердца иранских судей).
Дело не только в политике. В основном конкурсе французы рукоплескали специфическому зрелищу под названием «Отче» — дневнику отношений режиссера Алена Кавалье и актера Венсана Линдона, которые на протяжении полутора часов бесконечно едят, выпивают и шутят на темы, понятные исключительно их соотечественникам. Любовь публики к авторам была фактором более значительным, чем форма или содержание их легкомысленного трепа. А в том же «Особом взгляде» первый приз достался новой картине скандально известного корейца Кима Ки-Дука «Ариранг». Раньше делавший по два фильма в год, после несчастного случая на съемочной площадке (актриса чуть не погибла) режиссер прервался на несколько лет и вернулся с беспрецедентно откровенной, в диапазоне от страшного до комичного, исповедью, записанной на видеокамеру. В «Ариранге» Ким говорит со своим отражением, своей записью на экране и своей тенью, поет народные песни, а в конце совершает ритуальное самоубийство. Полнометражная экстремальная версия «Бесогон-ТВ» ставит целью изгнание бесов из самого режиссера, и эту честность — а вовсе не художественные качества фильма — оценило жюри. Строго говоря, опять наградили не картину (смотреть ее почти невозможно), а самоценное произведение искусства под названием «Ким Ки-Дук».
К слову, этим объясняется и тот факт, что «Елена» Андрея Звягинцева пролетела мимо конкурса, а приз получила только второй по значимости — хотя, безусловно, превосходит и провокационную работу Кима, и награжденный совместно с корейским фильм «Сошедший с рельс» немца Андреаса Дрезена. Звягинцев в своей третьей картине отошел от авторской герметичности, обратившись к бытовым ужасам современной российской жизни, — и, очевидно, обрел новых сторонников на родине, но потерял некоторых фанатов в Европе, которые изо всех сил лепили из молодого русского режиссера «нового Тарковского», апологета умозрительных притч и обобщений библейского масштаба.
Масштаб имеет значение
Каннский фестиваль 2011 года был удачным по всем показателям, кроме одного: никаких ярких новых имен и открытий. А все потому, что затаившиеся в прошлой декаде Авторы (те, что пишутся с большой буквы) вышли из тени на свет, и масштаб их личностей не позволил прорасти рядом ни одному растению.
Самым большим из всех был Терренс Малик, чье долгожданное «Древо жизни» — попытка резюмировать историю Вселенной и место человека в ней за неполные два с половиной часа экранного времени. Одна эта амбиция, пожалуй, заслуживала «Золотой пальмовой ветви», но и ее осуществление оказалось нетривиальным. «Древо жизни» — победа мышления над бытием, причем мышление здесь сугубо поэтическое, ассоциативное, отбрасывающее нарративную логику и подчиненное исключительно причудливому механизму памяти. Здесь Малик неожиданно смыкается со своим российским антиподом Алексеем Германом: оба сняли за жизнь по пять фильмов, оба легендарны, оба отправляются на поиски утраченного времени, хотя у каждого свой маршрут. В присуждении самого главного каннского приза «Древу жизни» разница между награждением личности и награждением фильма окончательно стерлась — автор был приравнен к произведению.
Та же диффузия, но с более драматичным (или, наоборот, комичным) результатом случилась с Ларсом фон Триером и его «Меланхолией». Выдающийся фильм противоречивого датского гения, излечившегося от идиосинкразии «Антихриста» и представившего вниманию публики величественную трагическую фреску о конце света, был принят почти восторженно — но через считаные часы Триер ляпнул глупость на пресс-конференции, признавшись в сочувствии к Гитлеру и в шутку предложив считать себя нацистом. Никакие извинения и объяснения не могли замедлить неуклонный ход событий: Триера объявили персоной нон грата. Причиной стало не только мощное лобби Голливуда, но и личная судьба президента Каннского фестиваля Жиля Жакоба, крестного отца датского режиссера в искусстве. Много лет назад Жакоб пережил оккупацию и чудом выжил, скрываясь от немцев вместе с другими еврейскими детьми в католическом монастыре. Так или иначе, Триера перестали пускать на фестиваль (режиссер, впрочем, и без того жил в отеле далеко за пределами города), но фильм из конкурса не отозвали, а Кирстен Данст, сыгравшая потрясающую роль, получила заслуженный приз. И все же теперь «Меланхолия» накрепко связана с абсурдной шуткой режиссера. Клеймо незаслуженно прилеплено к фильму, в котором даже человек с больной фантазией не мог бы заподозрить близости к нацистской эстетике или этике.
Прощание с жанром
Триер и Малик были самыми яркими личностями Канн-2011, однако не единственными. «Гавр» Аки Каурисмяки (приз жюри ФИПРЕССИ) мог бы показаться слащавой политкорректной сказочкой о чистильщике обуви, спасающем чернокожего мальчика-иммигранта, если бы не едкий юмор и отстраненный стиль меланхоличного финна. «Должно быть, это здесь» Паоло Соррентино (приз Экуменического жюри) — история пятидесятилетней рок-звезды, ищущей по США умирающего от старости нацистского преступника, — имел все шансы превратиться в абсурдно-архаичный антифашистский манифест, но уникальный взгляд итальянского автора позволил увидеть в фильме нежный и оригинальный «роман воспитания». «Кожа, в которой я живу» Педро Альмодовара с точки зрения сценария — унылый и неестественный жанровый экзерсис, но индивидуальный почерк эксцентричного испанца позволил ему безболезненно балансировать на грани пародии и по-прежнему восхищать зрителя. Исключением из правила стал разве что Нанни Моретти: его «У нас есть Папа» — прекрасная картина о том, что любая высокая должность, включая кресло понтифика, есть непреложное зло и опасность для чистой души, а высокомерие — худший из грехов. Урок не пошел впрок, фильм оставил зрителей почти равнодушными и не попал в список фаворитов жюри. Мегаломания в Каннах котировалась выше, чем скромность.
С другой стороны, параметры мегаломании постепенно меняются. Те же братья Дарденн, на протяжении последнего десятилетия бывшие воплощением режиссерской скромности и самоотречения, не изменили своей стратегии — но их неброский стиль, безупречная работа с актерами и гуманистические убеждения плюс две «Золотые пальмовые ветви» позволили автоматически включить бельгийцев в каннский истеблишмент. Всем известно, что без призов из Канн Дарденны не уезжают — и их замечательная новая картина «Мальчик на велосипеде», мало что добавившая к сложившемуся имиджу братьев, была удостоена Гран-при. Эту награду, каннское «серебро», Дарденны разделили с другим фестивальным воспитанником и фаворитом — турком Нури Бильге Джейланом. Его лента «Однажды в Анатолии» — одна из самых сильных и необычных работ, представленных в конкурсе, и, наверное, лучшая в творчестве этого задумчивого последователя Тарковского и Антониони. Два с половиной часа группа усталых следователей, судмедэкспертов и полицейских ищет по темным равнинам турецкой провинции место, где зарыт труп. По ходу дела выясняется, что расследование случайного преступления куда менее интересно, чем жизни тех обычных людей, которые ведут поиск. Неповторимая авторская интонация Джейлана, в фильмах которого паузы всегда значительнее, чем текст, нашла гармоничное воплощение в неожиданном криминальном материале.
Канны дали отповедь жанровому кино. Малик переосмыслил классическую семейную драму, Триер вывернул наизнанку фильм-катастрофу, Альмодовар вволю поглумился над триллером, а Джейлан препарировал детектив. В этих обстоятельствах внеконкурсные «Пираты Карибского моря-4» смотрелись довольно комично и неуместно. Хотя, на радость публике, и в конкурсе нашлось место мейнстриму. Например, энергичному боевику о каскадере «Драйв», снятому в Голливуде датчанином Николасом Виндингом Рефном: очевидно, фильм напомнил председателю жюри Роберту Де Ниро о «Таксисте» и был удостоен приза за режиссуру. Или отличной комедии француза Мишеля Азанавичюса «Артист» о звезде немого кино, вышедшей из профессии после изобретения звука. Сыгравший там Жан Дюжарден (белозубый красавец, известный по комедиям того же Азанавичюса из цикла «Агент 117») получил заслуженный приз за лучшую мужскую роль, и ему аплодировали стоя. А все потому, что эта чисто коммерческая картина — не только черно-белая, но и немая, — стала напоминанием о благословенных временах, когда кино не делилось на авторское и массовое, а масштаб личности не измерялся ни кассовыми сборами, ни «Золотыми пальмами».
Канны—Москва
