В скандале, что разворачивается сейчас вокруг отставного градоначальника Лужкова, есть две части: очевидная и гадательная. Очевидная — больше и интереснее.
Факты таковы. Лужкова пригласили на допрос в качестве свидетеля по делу о хищениях, совершавшихся в придворном для мэрии Банке Москвы. Тогда Лужков сказал, что, конечно же, явится, как только вернётся из-за границы, но прекрасно понимает, что это начинается его политическое преследование — за то, что он критически отзывается о власти. Тогда глава президентской администрации Нарышкин сказал, что Лужков-мэр и управлял неэффективно, и уровень коррупции допустил — запредельный. Тогда Лужков подал на Нарышкина в суд, требуя за такую обиду миллион рублей. Помимо этих фактов столь же, на мой взгляд, очевидны следы — и авторство — коррупции в той самой сделке Банка Москвы, поговорить о которой зовёт Лужкова следователь. Напомню, речь идёт ни много ни мало о полумиллиарде долларов из московского бюджета, которые Банк Москвы, контролируемый московским правительством, почти напрямую отдал жене московского мэра Батуриной за участок московской земли, который несколько ранее г-жа Батурина от московского же правительства и получила.
Гадательны же — побудительные мотивы действующих лиц. Для начала: зачем Лужков вдруг принялся так рьяно наскакивать на власть — раздавать интервью то «Свободе», то «Голосу Америки», то «Известиям», обличать слабость Медведева, несамостоятельность Грызлова и пророчить политический кризис? Только из-за того, что в сентябре власти разрешили наконец Батуриной продать остатки «Интеко», то есть миллиард с лишним долларов семье удалось вывести из страны? Слабый ответ. Хорошо, с момента этой сделки Лужков получил возможность восклицать, что «в зоопарке тигру недокладывают мяса», не боясь очутиться в очереди за бесплатным супом; но зачем ему это восклицать? Он рассчитывает возобновить политическую карьеру? Всерьёз? Ещё такую я видел трактовку: мол, Лужков через оставшихся при постах товарищей прознал, что по делу Банка Москвы его вот-вот начнут припахивать, — и решил сыграть на опережение. Стал давать фрондёрские интервью ровно затем, чтобы уголовный к себе интерес выдать за политический. Но и это не очень сильный ответ. На позиции гонимого за правду оппозиционера Лужкову не утвердиться: карта на руках не та. Укажу лишь на одну деталь: мантру «Батурина — талантливый предприниматель, и родство со мной только мешало её бизнес-успехам» Юрий Михайлович освоил вполне и повторяет без затруднений. Не то беда, что мантре этой как не верили, так и не верят; беда, что теперь ему приходится осваивать другую такую же: «Бородин — самостоятельный банкир, он меня не спрашивал, кому продавать эмиссии, а кому давать кредиты». Поверить в неё будет не легче, чем в первую. Всё-таки 28-летний парень, силою одних лишь собственных заслуг ставший президентом основного банка правительства Москвы, а потом и его (не правительства, банка) совладельцем, а потом исключительно собственной волей давший кредит в полмиллиарда долларов для пополнения личных счетов супруги мэра — такому и в детском саду верят слабо. Сочетание же мантр даёт столь могучий комический эффект, что с ним сподручнее не в оппозицию, а в «Нашу Рашу» какую-нибудь. Вполне возможно, что сам Лужков не считает свои перспективы на пути в оппозиционеры такими же безнадёжными, какими они видятся со стороны; но он не может не знать, что у него есть более простой и более надёжный способ защиты от тюрьмы. Уйти в тину; сидеть себе, где сидит, и помалкивать. Нет, рассказывать журналистам, что он, конечно же, явится на допрос, чтобы защитить своё доброе имя, как только подлечится (или, как брякнуто поначалу, как только выступит на научной конференции) — это можно. А вот кидаться камнями категорически не показано: свой-то дом — совсем стеклянный.
Не более понятны и мотивы другой стороны. Политическая подоплёка новых бед экс-мэра возможна, разумеется, но очень уж была бы странна. Всё-таки перед самыми выборами, всеми мыслимыми и немыслимыми мерами добиваясь результата для ЕР, начинать шумное уголовное преследование одного из её отцов-основателей — какой-то слишком оригинальный политический замысел. Поэтому непарадная версия: ход расследования гомерического воровства в Банке Москвы привёл к такой стадии, когда более не трогать гордых супругов стало невозможно, — выглядит, что ни говори, несколько предпочтительнее. Но вот объясните мне: зачем Нарышкин взял вдруг и сказал про запредельный уровень коррупции при Лужкове? Год назад, когда Лужкова снимали «в связи с утратой доверия» и все вперебой допытывались, что бы это значило, такой фразе цены бы не было, но тогда Нарышкин молчал. А теперь заговорил — будто специально затем, чтобы сдать козырь Лужкову, старательно изображающему гонимого за правду. «Разве “просто коррупционера” станет обличать столь высокий чиновник? Теперь вы видите, что это дело политическое?» — так мог бы сказать Лужков. Но, к счастью, не сказал, а поступил ровно наоборот, подал за эти слова в суд.
К счастью — потому что теперь у властей нет дороги назад: они не могут позволить Лужкову выиграть этот иск. А значит, хоть некоторые, хоть самые скандальные эпизоды лужковско-батуринской эпохи — вроде того же полумиллиарда в Банке Москвы или участка земли, отнятого у иностранных посольств, — будут расследоваться, а то даже и дойдут до суда. Это значит, что в ореоле абсолютной неуязвимости, окружившем за последние годы коррупцию (настоящую коррупцию, не шашни гаишников), может появиться первая серьёзная брешь. Поскольку возвращение Лужкова в Россию, вежливо говоря, не гарантировано, то где-то на горизонте замаячил и ещё более многозначащий прецедент: выдачи скрывающегося за рубежом коррупционера по требованию России. Да, конечно, всё это пока только смутные дальние шансы, но прежде и их не было. Потому-то и кажется мне столь неинтересной неочевидная часть нынешних событий. Проистекли новые шансы из недостаточной рассудительности самого Лужкова, или из обиды президента на лужковские наскоки, или ещё из чего-то — какая нам разница?
