Некогда популярная в народе патриотическая песня завершалась элегическим «С тех пор имею, братцы, // Одну я в жизни цель. // Эх, как бы мне добраться // В эту самую Марсель». С открытием прямого авиационного сообщения между Москвой и Марселем эта задача существенно упростилась, я решил реализовать цель жизни и по прибытии нашел город красивым и для Средиземноморья довольно благоустроенным.
Тем не менее, прежде чем приступить к посещению злачных мест Марселя, столь выразительно восхваляемых в советской песне, в первый же день своего пребывания в городе был принужден к изучению тамошних пожарных и полицейских. Еще в 1976 г. Л. И. Брежнев говорил: «Я всегда люблю беседовать с трудовым народом Франции», — и этим заветом Ильича мне и пришлось заниматься.
Отобедав в общепите, я решил зайти в свой гостиничный номер, однако встретил препятствия. К зданию гостиницы нагнали большое количество пожарных и полицейских машин и установили оцепление, чтобы мышь не проскочила. К понаехавшим на многих мотоциклетах красавцам в синих галифе и кавалерийских сапогах я и обратился, полагая, что меня как человека не совсем тут постороннего, но обладающего карточкой отеля, пустят к себе в номер, но полицейские не пустили, изъяснив, в чем дело.
Поскольку Марсель — город южный, большую роль в его экономике играет стройкомплекс, осваивающий средства. Признаки освоения средств наблюдаются на каждом шагу. Рядом с гостиницей решили подолбить тротуар на предмет улучшения канализации — и это возымело действие. Волшебник Гэндальф сказал бы, что, вгрызаясь все глубже в недра, гномы разбудили Великое Лихо Дарина. Из слов же полиции следовало, что долбавшие тротуар гномики (© М. Д. Прохоров) додолбились до того, что разбудили великое лихо газпрома, повредив газовую трубу. Вслед за чем сотрудники органов стали объяснять, какими бедствиями может грозить эксплозия газа.
Подумав, что если провансальский газпром эксплодирует, это вправду будет нехорошо, я поинтересовался, надолго ли это, на что сотрудники бодро отвечали, что через час. Доверившись им, я решил погулять по городу и заодно зайти в магазин купить себе минеральных вод и какой-нибудь снеди на вечер. Придя через полтора часа, я обнаружил, ту же картину: рассказы о губительных силах газпрома и точное обещание, что через час починят.
Поняв, сколь поспешил с походом в магазин, я поименовал себя дураком. Бросить покупки жалко, а изучать достопримечательности, гуляя с упаковкой минеральных вод, — несподручно. Оставалось ждать и надеяться. Тем более что разговоры об эксплозии газа казались отчасти преувеличенными — позвонив в отель на рецепцию, я установил, что персонал гостиницы хотя и блокирован силами полиции, но пребывает на посту. То ли это было мужество, достойное древних героев, то ли угроза эксплозии была сильно преувеличена — будь она более реальной, волей иль неволей эвакуировали бы всех.
Я сообщил полицейским, что сотрудники отеля не боятся газа, я тоже не боюсь и желаю быть с ними, но мое мужество не оценили и не пустили, повторив мантру «в течение часа». Тем временем полиция взаимодействовала и с другими гражданами. Некоторые дамы средних и даже преклонных лет пытались пролезть под лентой ограждения в расчете, что их не приметят, но красавцы в галифе примечали, бегали за ними точь-в-точь как в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!» — и выдворяли назад. Некий старец из постояльцев после краткой беседы с полицией стал всплескивать руками и восклицать: «Bordel!» Что напомнило слова все той же песни: «Он говорил, в Марселе такие коньяки, такие там бордели, такие кабаки». Изучить коньяки и кабаки было еще недосуг, но какие там бордели, стало уже понятно.
Нескончаемость одного часа стала все более напоминать другую любимую песню — про то, как Мальбрук в поход собрался и какие были установлены сроки возвращения: «Il reviendra-z-à Pâques, ou à la Trinité. // La Trinité se passe, Marlbrough ne revient pas»*. Ассоциация была столь очевидна, что при очередном заходе к работнику органов чрезвычайно подмывало обратиться к нему со словами: «Beau page, ah, mon beau page, quelles nouvelles apportez?»** Хотя смех смехом, но солнце уже клонилось к закату, и я гражданственно обратился к полицейскому c вопросом, что мне делать и где мне ночевать, если все мои пожитки и деньги в гостинице, куда меня не пускают. Сотрудник органов честно отвечал, что не знает ни этого, ни того, когда все это кончится, на мой же вопрос: «А кто знает?» столь же честно отвечал, что не знает и этого. Его вежливость и корректность меня тронули. Опять же приятно было отметить, что в ходе длительной и отчасти нервозной полемики у товарища милиционера не наблюдалось ни малейшей попытки проделать что-либо нехорошее с моим рылом, ниже с задницей. Такая польза бывает от либерте, эгалите, фратерните.
Наконец, на закате дня настал час освобождения. Починили там гномики что-нибудь или не починили, осталось неведомым, но оцепление сняли. Я вошел в здание, а мужественные сотрудники отеля сообщили мне, что подобные казусы у них не редкость.
По итогам насыщенного дня я вдруг осознал, кого мне напомнили красавцы в галифе. Наших совершенно не красавцев брежневской эпохи, когда товарищи милиционеры (вспоминаю тут случаи собственного вполне антиобщественного поведения по пьяни и снисходительность товарищей; случись мне сегодня сотворить такое, страшно и подумать, чем дело могло бы кончиться) при общении с гражданами так же сочетали туповатость с благодушием. Прямо как в нынешнем Марселе. Тоталитарный застой, который мы потеряли.
С красавцами же в галифе я встретился на следующий день, когда они держали оцепление возле ремонтируемого здания Оперы — гномики и там до чего-то додолбались. Мы радушно приветствовали друг друга, как старые друзья.
