Началась арабская весна. Вдохновленные жасминовой революцией в Тунисе, десятки тысяч человек вышли на улицы городов Египта, Йемена и Алжира, требуя ухода правящих режимов.
Российская фармацевтическая компания «Фармсинтез» подписала соглашение о приобретении 100% эстонского производителя лекарственных препаратов Kevelt AS. Россияне предполагают использовать эстонский завод для вывода на европейский рынок нового препарата «Фармсинтеза» — противоопухолевого средства Virexxa.
В аэропорту Домодедово совершен теракт. Смертник, 20-летний выходец с Северного Кавказа, подорвал себя в зоне прибытия международного терминала. Погибло 35 человек. Пострадало 180.
Премьер Владимир Путин утвердил План-график мероприятий по преобразованию и ликвидации государственных корпораций.
В Ливии прошел День гнева, организованный оппозицией. По разным оценкам, в первые дни протестов в столкновениях с военными погибло от 15 до 200 человек. Совбез ООН одобрил санкции против руководства страны.
Президент Египта Хосни Мубарак ушел в отставку, передав все полномочия Высшему совету командования армией.
Завершился один из самых громких скандалов на российском финансовом рынке. Госбанк ВТБ собрал контрольный пакет акций Банка Москвы, ранее (при Лужкове) подведомственный столичному правительству. Контрольный пакет позволил ВТБ закончить корпоративный конфликт с другими акционерами, в первую очередь с бывшим президентом Банка Москвы Андреем Бородиным, который сопротивлялся проведению сделки.
Мощнейшее землетрясение магнитудой 8,9 балла, самое сильное в истории страны, произошло в Японии. Высота волны и площадь, оказавшаяся под водой, превзошли все научные расчеты. Число погибших и пропавших без вести в результате землетрясения и последовавшего за ним цунами превышает 20 тыс. человек. Самым опасным следствием природной катастрофы в Японии стали аварии и повреждения на ряде атомных электростанций, прежде всего на АЭС «Фукусима-1».
Коалиция из нескольких европейских стран и США начала военную операцию против режима Муамара Каддафи. По данным Пентагона, за первые пять дней операции авиация коалиции выполнила более 300 боевых вылетов и нанесла свыше 100 воздушных ударов.
Стокгольмский арбитражный трибунал вынес решение, по которому британская ВР обязана приостановить сделку с «Роснефтью», предусматривающую стратегическое партнерство в Арктике и обмен акциями. Российские акционеры консорциума ТНК-ВР посчитали это нарушением соглашения, в соответствии с одним из пунктов которого все проекты в России и на Украине партнеры реализуют через ТНК-ВР.
Замминистра финансов Сергей Сторчак, одиннадцать месяцев отсидевший в СИЗО, вернулся на работу в Минфин. В конце января уголовное дело в отношении Сторчака было прекращено за отсутствием события преступления.
В России вступил в силу Закон о полиции, принятый Госдумой сразу во втором и третьем чтении в январе. Три оппозиционные фракции — КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия» — проголосовали против закона, однако 315 голо
То, что Россия находится сейчас в некоей новой критической точке своего развития, очевидно всем. Некоторые даже полагают, что эта точка имеет равновероятностные выходы как к катастрофе сродни развалу СССР, так и к новому этапу развития, сродни которому ничего в нашей истории еще и не было. Однако на самом деле вероятность катастрофы ничтожно мала. Для нее нет ни субъективных, ни объективных причин. Субъективно — некому организовывать катастрофу. И перестройка, и 1917-й готовились долгие годы, вполне определенной партией была проделана огромная организационная работа. У нас сейчас ничего подобного даже близко нет. Объективно же сегодня перемен хотят все: низы, верхи, середина. Абсолютный общественный консенсус по поводу необходимости перемен надо просто зафиксировать и говорить уже о механизмах перемен.
Этот общественный консенсус не случайность. Все нынешние общественно и политически активные граждане — дети 1991 года. В этот год стартовала огромная реформа огромной страны. Ее главным социальным стержнем было формирование слоя самостоятельных, независимых от власти граждан, независимость которых определяется наличием у них собственности. На формирование этого слоя работали все: Чубайс, Гайдар, Ельцин — радикализуя приватизацию, Геращенко и Черномырдин — останавливая развал промышленности, олигархи — создавая крупную, мирового уровня, собственность, Путин — восстанавливая государственную власть и обеспечивая подъем, Кудрин и Игнатьев — ведя осторожную финансовую политику, Волошин и Сурков — создавая вручную политическую систему, Медведев, позволивший лодке закачаться. Список можно продолжить и далеко за рамками публично известных людей, но мысль такова: при наличии яростных расхождений в деталях в принципиальном вопросе — попытке построения в целостной России по-настоящему демократического государства и свободной рыночной экономики — разногласий не было и нет. Поэтому каждое действие стратегически вело к формированию мощного слоя самодеятельных граждан, и он создан, и всем очевидно, что он нуждается в реализации политики развития страны.
Это касается не только тех, кто вышел на Болотную или боролся за Кадаши. Это касается представителей крупного бизнеса, которые четко понимают, что сегодня некуда инвестировать деньги, кроме как в модернизацию собственных российских активов. Это касается региональных чиновников, которые должны развивать свои регионы. Это касается среднего бизнеса, которому нужно пространство для роста на своем рынке. Это касается тысяч людей, которые создают с нуля или мечтают создать свой собственный бизнес. Это касается тех, кто слишком беден, чтобы летать на отдых в европейскую часть страны, и тех, кто недостаточно богат, чтобы учить своих детей в частных западных школах. Это касается тех, кто хочет, чтобы их дети говорили и думали по-русски, и тех, кто хочет, чтобы они могли стать владельцами своих российских компаний. А не наемными работниками чужих.
Кажется, что власть не хочет, не может этого сделать. Однако здесь есть одна
Реакция избирателей, медиа и общественных активистов на события конца прошлого года: «рокировка» тандема, выборы в Госдуму, бурная реакция на результаты выборов — показала, что никакого застоя в стране нет. Напротив, наблюдаются признаки напряжения общественно-политической системы. Что означает это социальное напряжение? Что является его источником? Не приведет ли оно к разрушительным последствиям? Можно ли извлечь из него пользу для всех?
Очевидным символом этого напряжения стали протестные митинги в Москве.
Многие наблюдатели отметили, что контингент митингов на Болотной площади 10 декабря и на проспекте Сахарова 24 декабря несколько отличался. На Болотной было больше молодежи, студентов, даже школьников; мероприятие было скорее похоже на праздничное гулянье, чем на политический митинг; выступающих мало кто слушал, да их и не было слышно из-за слабой громкоговорящей аппаратуры. На Сахарова было уже больше «взрослой» публики: согласно опросу ВЦИОМ, организованному совместно с «Экспертом» (600 опрошенных участников митинга на проспекте Сахарова), на проспекте было примерно 37% людей в возрасте старше 45 лет. В целом это, конечно, образованная публика, 79% имеют высшее и неоконченное высшее образование, в то время как аналогичная доля в населении страны составляет около трети. Доля занятых в коммерческом (частном) секторе примерно такая же, как по стране в целом. К сожалению, нет статистики по роду занятий участников митинга. Это важно, поскольку, похоже, значительная часть митингующих работает в секторах, которые принято называть «услуги и финансы». Мы вернемся к этой теме ниже.
На митинг на проспекте Сахарова вышло, по разным оценкам, от 30 до 100 тыс. человек, беспрецедентно много для постсоветской России. Эти цифры произвели сильное впечатление на всех наблюдателей и участников, особенно, к сожалению, на власти, которые надеялись, что после Болотной протестная активность пойдет на спад и второй митинг соберет гораздо меньше людей. К сожалению — потому, что очевидная растерянность властей продемонстрировала непонимание ими общественных процессов, катализатором которых стали неловко проведенные выборы в Думу. Но каков размер всей протестной аудитории, представители которой вышли на митинги?
Иногда говорят, что это были митинги нового российского среднего класса. Как известно, к нему относится 20–25% населения страны. То есть речь идет примерно о 30 млн человек. Социолог Александр Ослон, когда хочет указать на новый тип граждан, активных независимых городских жителей, использует понятие «люди-21». Он считает, что таких людей примерно 15%, тоже немало. Позволю себе усомниться в тезисе, что весь российский средний класс, или всех «людей-21», следует отнести к активно протестующей группе. Полагаю, она принципиально меньше. Хорошим ориентиром могут быть оценки аудитории тех СМИ — газет, журналов, радио и телеканалов, а также их сайтов, — которые вели агитационную работу по результат
Росстат обнародует предварительный показатель роста ВВП за минувший год в конце января. Скорее всего, он окажется чуть лучше прошлогодних 4,3%, в частности из-за засухи, отнявшей от прошлогоднего показателя примерно 0,3 пункта и добавившей их к оценке прошлого, урожайного года. Пока что есть предварительный прогноз МЭР, составленный по статистике за 11 месяцев — 4,2–4,5% прироста. Динамика ВВП в завершающем квартале года выглядела очень оптимистично, по крайней мере до декабря, когда, как показывают опросы, бизнес-ожидания значительно ухудшились, отражая обеспокоенность внутриполитической неопределенностью и нестабильностью в мировой экономике.
Однако при схожести итоговой цифры роста ВВП «наполнители» ее в минувшем году совершенно иные, нежели в 2010-м. Как видим из графика 1, в прошлом году практически произошел возврат к привычной в докризисные времена динамике внутреннего спроса — и потребительского, и инвестиционного. Во втором-третьем кварталах (и, по-видимому, в четвертом тоже) внутренний спрос шел более 7%, опираясь на рост реальной зарплаты и, главное, высокие темпы предоставления кредитов и снизившуюся с начала 2010 года более чем вдвое норму личных сбережений.
Последний раз внутренний спрос показывал такую динамику во втором квартале 2008 года. Правда, даже и выросшие темпы внутреннего спроса все же далеко не дотягивали в прошлом году до тех в среднем 11% и чуть более, какие были в 2003–2007 годах, несмотря на сходные показатели цены нефти, по крайней мере в первой половине года.
Единственная причина, из-за которой рост ВВП оказался в итоге не на уровне этих 7%, а между 4 и 5%, — провал экспортного спроса. С учетом большего веса экспорта по сравнению с импортом для компенсации негативного влияния увеличения импорта на динамику ВВП было бы достаточно, чтобы экспорт рос темпом в 1,4 раза меньшим, чем импорт. Однако в действительности физические объемы экспорта газа, металлов, химической продукции, продуктов переработки древесины и иных сырьевых товаров снижались, особенно если смотреть на период с марта по сентябрь, и индекс физобъемов экспорта так и не достиг уровня конца 2010 года.
Спад экспорта вел к довольно низким темпам роста промышленного производства на протяжении года, а в течение августа—сентября из-за малого внешнего спроса они даже сокращались, отражая главным образом раскручивающуюся рецессию в еврозоне и слабость азиатских экономик. Однако в дальнейшем влияние промышленных товаров, ориентированных на внутренний спрос, — автомобилей, пластмасс, обуви и изделий из кожи, мебели и, разумеется, продовольствия, — поддержанное хорошим урожаем, все же перевесило, и рост в промышленности в октябре-ноябре восстановился, хотя и на не слишком высоком уровне.
За этим стояли, конечно, в первую очередь быстро увеличившиеся потребительские расходы, но и инвестиционный спрос тоже. Набирал силу выпуск стройматериалов, металлоконструкций, к концу года — машин и оборудования, в чем немалую роль сыграли не тольк
Если бы не скандальная история враждебного поглощения Банка Москвы — расчистки на деньги налогоплательщиков авгиевых конюшен фактически приватизированного, а потом быстренько растащенного топ-менеджерами финансового института, — второй посткризисный год работы российской банковской системы вряд ли бы чем-нибудь запомнился не обремененной специальным интересом к теме публике. Тем не менее скрупулезный анализ процессов, происходящих в банковском секторе, позволяет сделать ряд нетривиальных выводов.
Прежде всего надо сказать, что слухи о скорой смерти средних и малых банков, причем не только московских, но и региональных, не просто преувеличены, а вообще неверны. По накопленным за два посткризисных года темпам роста активов они опережают и госбанки, и иностранные «дочки», и частные российские банки федерального уровня. По итогам прошлого года второй эшелон региональных банков лидировал по темпам расширения потребительского кредитования, а московский второй эшелон — по темпам роста корпоративного кредитного портфеля. Один из наиболее активных регионов с точки зрения рублевого кредитования компаний, особенно малого бизнеса, — Юг России. Что особенно отрадно, застрельщиками этого локального кредитного бума являются местные банки, а не филиалы федеральных тяжеловесов.
Не нашли подтверждения фактами и жалобы на «кредитный оппортунизм» госбанков, прежде всего Сбербанка. В прошлом году Сбер резко активизировал корпоративное кредитование (темпы роста его портфеля выросли с 7% в 2010 году до 32%, превысив средние показатели по системе), значительно сократив вложения в ценные бумаги. Тот факт, что в процессе кредитно-депозитной экспансии Сбербанк улавливает уже более половины всей прибыли, генерируемой в банковском секторе, — не более чем следствие его доминирующего положения на многих сегментах рынка, монетизация ренты квазимонополиста.
То, что эта прибыль, за вычетом щедрых бонусов топ-менеджерам (без малого миллиард рублей за 2010 год) и неуклонно растущих дивидендов, направляется преимущественно на масштабные профильные поглощения внутри страны (в прошлом году крупнейшее приобретение — ИК «Тройка Диалог») и за рубежом (австрийский VBI с подразделениями в семи странах Центральной и Восточной Европы, швейцарский SLB), может вызывать раздражение с точки зрения недоиспользования ресурсов текущего кредитования. Однако Сбербанк все активнее позиционирует себя как финансового игрока международного уровня. И надо сказать, не без оснований: он не только мощно представлен на всех значимых рынках СНГ, но и вышел уже на третью строчку по капитализации в Европе. Стратегическая цель Сбербанка — до 2014 года войти в десятку ведущих мировых банков по капитализации — не выглядит недостижимой. Своеобразный знак международного признания — заявленная в прошлом году готовность приобрести 5% акций Сбера китайским государственным инвестиционным фондом China Investment Corp. И хотя планировавшееся размещение 7,6% акций Сбера отложено на неопределенный срок из-за плохой рыночной
Кризис заставил значительные пласты среднего и малого бизнеса встряхнуться и резко повысить эффективность, есть примеры активизации работы среди крупнейших российских компаний. Тем не менее все эти позитивные процессы пока не транслировались в высокие темпы роста национальной экономики и быстрый рост доходов. Напротив, динамика ВВП в минувшем году лишь немного лучше итогов 2010-го, а реальные доходы россиян стагнируют.
Сформированному после президентских выборов новому кабинету министров предстоит решить непростую задачу «перезагрузки» экономической политики для ускорения темпов роста и решения хронических проблем российского хозяйства.
Своими взглядами на анатомию посткризисного торможения, резервы и инструменты ускорения, внешнеэкономический контекст развития экономики в ближайшие годы с «Экспертом» поделился руководитель департамента экономики и финансов правительства РФ Андрей Белоусов.
— Андрей Рэмович, насколько верно, что в российской экономике после кризиса сформировалась новая модель роста?
— Прошедший 2011 год — первый год посткризисного развития. По его итогам уже можно судить о том, какие системные изменения произошли в российской экономике за последние годы. Эти изменения двояки.
С одной стороны, экономика стала более сбалансированной. Практически сведены к нулю финансовые пузыри в сфере потребления и в сфере кредитования предприятий. Бездефицитность бюджета, хоть и обусловленная высокими нефтяными ценами, тем не менее тоже факт.
С другой стороны, в целом мы остались в докризисной экспортно-сырьевой модели — но без ее прежних возможностей и ресурсов. И с этим связано достаточно серьезное замедление роста. Напомню, что в предкризисный период 2005–2007 годов среднегодовые темпы роста ВВП составляли 7,5 процента. Из них на прирост запасов приходилось 0,3 процентного пункта. По итогам минувшего года ВВП вырос, по оценке, на 4,2–4,5 процента. И из них примерно три пункта роста пришлось на восполнение запасов. Таким образом, если элиминировать конъюнктурный фактор накопления запасов, прирост ВВП составил не более 1,5 процента. Как видим, по сравнению с докризисным периодом мы потеряли около шести процентных пунктов прироста ВВП.
— Полтора процентных пункта «чистого» роста, с поправкой на точность макроэкономических измерений, это практически остановка. За счет чего произошло такое сильное торможение?
— Прежде всего, резко замедлился рост энергосырьевого экспорта — и это, пожалуй, наиболее яркое отличие сегодняшней ситуации от предкризисной. До кризиса физический объем экспорта увеличивался в среднем на 6,7 процента в год, и это давало 2,3 процентного пункта вклада в общие темпы роста ВВП. В прошлом году экспорт расширился где-то на 2,5 процента, его вклад в динамику экономического роста составил менее одного процентного пункта. Такая же картина сохранится и в обозримом будущем, до 2014 года.
Содержательно произошло следующее. В 2011 году и в среднесрочной перспективе вывоз нефти стабилизируется на уровне 240–245 миллионов тонн в год против
— Это очень опасно?
— Что?
— Волна. Она опасна?
Матвей засопел.
— В общем-то, Волна смертельно опасна, беда в том, что физики никогда не знают заранее, как она будет себя вести. Она, например, может в любой момент рассеяться. А может и не рассеяться.
— И укрыться от нее нельзя?
— Не слыхал, чтобы кто-нибудь пробовал. Говорят, что это довольно страшное зрелище.
А. и Б. Стругацкие. Далекая радуга
Поза ожидания, в которой пребывают адепты прихода новой инновационной волны (к ним mutatis mutandis можно отнести и авторов этой статьи), уже давно приобрела в глазах иного наблюдателя комические черты. Рассказы о том, что вот-вот начнется бум в нано-, био-, когнитивной или еще какой-нибудь сфере, стали поднадоедать серьезным людям. Чего только ни делали для инновационного лобби в последнее десятилетие: зоны, венчурные фонды, технопарки, иннограды, образовательный стандарт по инноватике, принуждали к инновациям госкомпании etc., — но макроэкономический эффект остается едва ли не в рамках погрешности измерений. Может быть, поэтому, несмотря на предвыборный ажиотаж, в явном виде тему технологического развития не включали в свои программы ни партии (за исключением разве что КПРФ), ни кандидаты в президенты, ни авторы многочисленных стратегий, вывалившихся на головы читателей к концу ушедшего года.
Не рассматривается технологический фактор как критически значимый и большинством аналитиков, комментирующих нынешний глобальный кризис. Между тем как раз в последние годы появились новые интересные работы, увязывающие длинные экономические циклы с технологическими волнами, причем сомнений в приходе новой волны у специалистов нет, несмотря на разброс временных оценок ее начала (по мнению одних, например академика РАН Сергея Глазьева, она развернется уже в это десятилетие; по мнению других, например американского профессора Карлоты Перес, у нас есть запас времени до 2020-х годов). И даже 10–15-летний запас не успокаивает: создать новые научные школы, пройти весь инвестиционный цикл какого-нибудь высокотехнологичного мегапроекта или поменять культурные стереотипы общества, чтобы оно было готово к жертвам во имя прогресса, за это время можно и не успеть. Тем более что, как показывает история, трясти начинает заранее.
По мнению заведующего лабораторией ЦЭМИ РАН профессора Виктора Дементьева, возросшая интенсивность публикаций на «волновую» тему вполне естественна: «Когда доминирующий технологический уклад достигает фазы зрелости, но сохраняет возможность развития за счет улучшающих инноваций, на первый план выходят процессы восстановления экономического равновесия за счет рыночной самонастройки. В таких условиях “мейнстрим” способен предложить достаточно работоспособное описание этих процессов. Ситуация меняется, когда механизмы рыночной самонастройки начинают давать сбои при крупных структурных сдвигах в производстве, при радикальных инновациях. В кризисной ситуации вынужденный отказ от привычных теоретических пристрастий выглядит как кризис уже са
В минувшем году российский фондовый рынок корректировался после мощной волны роста, начавшегося в конце 2008-го и достигшего максимального значения весной 2011 года. Значение индекса ММВБ в фазе роста увеличилось почти в четыре раза (с 493 до 1865 пунктов), а по итогам 2011 года он потерял 17%.
Падение, которое началось в июне, после публикации результатов стресс-тестов европейских банков, иногда перерастало в обвал. Однако динамика индекса ММВБ в целом за год вполне укладывается в русло общемировой тенденции (см. график 1). Наиболее сильно в течение года снижался фондовый индекс Бразилии Bovespa — он терял 30%, а к концу года индекс ММВБ и Bovespa показали несколько лучшую динамику, чем биржи Китая, Индии и Турции.
Впрочем, сравнение индексов на относительно небольшом промежутке времени дает результат с большой погрешностью. Индексы рассчитываются по корзине ценных бумаг, которые имеют различную степень влияния на него. И если в американском S&P 500 наиболее влиятельны акции Exxon Mobil и Apple (компании с наибольшей капитализацией) с весом около 3,5%, то в индексе Bovespa доминируют сырьевые компании Petrobras и Vale с весом 11–12%. В индексе ММВБ это «Газпром», Сбербанк, «ЛУКойл» (с максимально возможным весом 15%), «НоваТЭК» и «Роснефть» (по 7%). В индийском BSE-30 лидерами влияния являются IT-компания Infosys (10%), нефтегазовая Reliance (9%) и табачная ITC (8%). Следовательно, сильный взлет или провал индекса нередко обеспечен одной-тремя бумагами. И сравнение биржевых индексов разных стран не отражает ни любви, ни неприязни инвесторов к ним.
Если говорить о более длительном промежутке времени, например за три года, то динамика индексов Индии, Бразилии и Турции оказывается довольно схожей (Китая это не касается). Все они в 2011 году достигли или почти достигли максимумов 2008 года, а затем корректировались на фоне снижения кредитного рейтинга США и событий в странах еврозоны. Поэтому российский фондовый рынок выглядит «как все».
Есть ли отличия? Да, есть. Во-первых, в собственных корпоративных историях, которые привели к кратному росту или падению некоторых акций. И часть историй получит продолжение и в 2012 году (об этом ниже). Во-вторых, российский ВВП по итогам года вырос, по предварительной оценке Минфина, на 4,5%, а фондовый рынок упал. Поэтому имеет смысл посмотреть на соответствие биржевых показателей состоянию экономики России. В-третьих, распространение биржевой алгоритмической торговли оказало не только техническое влияние на характер биржевых торгов, но и психологическое, убедив многих в наличии высокой корреляции динамики фондового рынка и цен на нефть.
Для того чтобы оценить соответствие биржевой динамики состоянию экономики, мы рассчитали широкий индекс фондового рынка, который отражает суммарную капитализацию публичных компаний, акции которых торгуются на биржевом и внебиржевом рынках. Для этого были использованы данные биржи РТС по «классическому» рынку, внебиржевой котировальной системе RTS Board, и
От Федеральной службы по финансовым рынкам сейчас ждут как конкретных действий — по отношению к акционерам, не выставляющим оферту, к бирже, допускающей сбои, — так и стратегии развития российского финансового рынка. О том, как сама ФСФР видит свои главные задачи, «Эксперту» рассказал Дмитрий Панкин, назначенный руководителем службы в апреле 2011 года.
— Теперь, когда ММВБ и РТС слились, все ждут, что объединенная структура будет конкурировать с мировыми площадками. На ваш взгляд, какое место наша биржа сможет занять?
— Согласен, сейчас конкуренция переместилась на международный уровень. При этом помимо борьбы крупнейших биржевых площадок между собой появляется конкуренция на emerging markets. И, наверное, правильнее сказать, что сейчас наша задача не соперничать с LSE, а перетянуть к себе тех эмитентов, которые хотят размещаться на Варшавской бирже. На ней удобные правила размещения, и туда активно выходят, в частности, украинцы. Считаю, что нам необходимо в этой локальной конкуренции создать хорошие условия для внутренних и внешних эмитентов и инвесторов, чтобы всем было удобно работать через нашу биржевую инфраструктуру, чтобы они шли сюда, а не в Варшаву или куда-либо еще. Кроме того, надеюсь, что эта внешняя конкуренция не даст нашей бирже создавать неэффективные условия работы, держать монопольно высокие тарифы, заставит ее продумывать до мелочей вводимые правила.
— В России теперь есть центральный депозитарий, торги в режиме T+n, возможности для размещения иностранных эмитентов. Что еще должно появиться, чтобы удобнее было размещаться у нас, а не на других рынках?
— Прежде всего бирже необходимо создать новый интегральный программный продукт, всесторонне протестировать его и внедрить. Совершенно необходимо повысить степень надежности механизма торгов, чтобы не допустить возникновения сбоев. Кроме того, следует сделать процесс размещения на нашей бирже дешевле, чем у других.
Второй важнейший вопрос: кто станет покупать на этой бирже? Нужен долгосрочный внутренний инвестор, о чем мы тоже давно говорим. Это и негосударственные пенсионные фонды (тут необходим целый ряд законодательных и нормативных актов, чтобы этот институт стал более эффективным), и страховые компании, и частные инвесторы. Будут инвесторы — придут и эмитенты, в том числе зарубежные.
Третий блок задач — предложение акций. Тут самое важное приватизация. Серьезным толчком к развитию внутреннего рынка могут стать масштабные приватизационные программы — продажа крупнейших предприятий, которая проходила бы на российском внутреннем рынке.
— ФСФР как-то может повлиять на совершенствование инфраструктуры биржи?
— Мы влияем на работу биржи через нормативные акты, разрабатываемые службой. Кроме того, мы проводим проверки работы биржи, контролируем ее отчетность, утверждаем правила торгов и другие внутренние документы. Запрашиваем информацию о сбоях, направляем предписания об устранении выявленных нарушений, можем назначить штраф, если посчитаем, что биржа не предприняла необходимых шаг
Основной костяк компаний — лидеров реальной российской экономики сформировался к 2005–2006 году. С той поры структура этого списка, по сути, не менялась. Русский бизнес прошел несколько витков своего развития и в какой-то момент перестал качественно и содержательно расти, — развившись до такого уровня, когда дальнейший горизонтальный рост за счет слияний и поглощений оказался невозможным или неэффективным. В отсутствие иных альтернатив лидеры реальной экономики нашей страны запустили модернизационную и инвестиционную волны. К этому выводу мы пришли, проанализировав две выборки в рамках двух изысканий медиахолдинга «Эксперт»: совместного с авиакомпанией «Волга-Днепр» исследования «Национальные лидеры реальной экономики России» и традиционного, уже ежеквартального, инвестиционного обзора, публикуемого нашим журналом. Какого качества оказались эти инвестиционные процессы? Это мы попробуем проанализировать в данной статье.
Для начала поясним, кого же мы называем национальными лидерами реальной экономики.
Во-первых, мы ограничили свой выбор компаниями, представляющими реальные сектора экономики, взятыми из рейтинга «Эксперт-400». В нашем понимании это сельское хозяйство, добывающая и обрабатывающая промышленность, электроэнергетика, строительство и транспорт. Их продукцию и услуги можно «пощупать», сравнить с зарубежными аналогами по качеству и цене, понять их экспортный потенциал. Мы не исследовали компании, занимающиеся оптовой и розничной торговлей, бизнесом в области здравоохранения и образования, банковскую и финансовую сферы.
Во-вторых, если мы говорим о национальном бизнесе, то он должен быть с российскими корнями и акционерами. Недавно проданный российскими собственниками и вошедший в Unilever парфюмерно-косметический концерн «Калина» до недавних пор мог претендовать на звание национального лидера реальной экономики России. Теперь он не входит в наш список.
В-третьих, в нашу выборку попали только те компании, которые присутствуют на зарубежных рынках, либо экспортируя туда свою продукцию, либо имея там собственные производства. Ведь какой же это национальный лидер, если он не мечтает стать лидером мировым и ничего не предпринимает для этого?
В-четвертых, компания должна быть лидером или в числе лидеров в своей отрасли в России. Другими словами, если компания находится на вторых-третьих ролях в своей стране, на своем рынке, то ей сложно претендовать на роль транснациональной корпорации. К примеру, в число наших лидеров реальной экономики попала «Северсталь», но не попал Ашинский металлургический завод.
В дополнение к этому мы включили в число таких компаний те, у которых было явное уникальное конкурентное преимущество перед остальными игроками в своей отрасли. В число национальных лидеров реальной экономики мы также включили динамичные компании среднего сегмента (не входящие в «Эксперт-400», но при этом соответствующие всем перечисленным выше критериям).
Таких компаний мы насчитали примерно три с половиной сотни. Прич
Кризис 2008 года не обновил российскую экономику, инвестиции заморожены, а капитал бежит из России; новых бизнес-идей практически нет, реальный сектор близок к стагнации» — за последний год столь пессимистичные заявления можно было регулярно слышать из уст многих экономистов. Чиновники, хвастаясь положительными макроэкономическими показателями, тоже признавали вялость в индустрии и бизнес-проектах.
Усомниться в столь безрадостной картине «Эксперту» удалось благодаря удачной находке — продавцу молочных продуктов компании «Избенка», рожденной в разгар кризиса (в феврале 2009 года) и сумевшей за 11 месяцев с начала старта проекта выйти на операционную безубыточность, а затем ежегодно кратно увеличивать свою выручку (оборот за 2010 год составил 4 млн долларов, а за 2011-й уже 20 млн).
Корреспондент журнала «Эксперт» обнаружил «Избенку» случайно, когда долгое время безрезультатно пытался найти в магазинах свежий кефир и ацидофилин. Статья о новой быстрорастущей компании, занявшей пустующую нишу, послужила поводом для поиска других компаний, появившихся в посткризисное время. Так осенью 2011 года в медиахолдинге «Эксперт» стартовал проект «Новый бизнес».
Чем же занимаются новые русские компании? В каких отраслях экономики находят они свободные ниши, за счет чего растут и развиваются?
Информацию о новых компаниях корреспонденты «Эксперта» в течение трех месяцев получали всеми доступными способами: из рассказов предпринимателей, собственных наблюдений, исследований, которые проводят научные институты и вузы, а также напрямую из писем, присылаемых представителями бизнеса в «Эксперт» по нашей просьбе (баннер с призывом делиться своими бизнес-историями размещен на сайте «Эксперт Online»).
Сейчас в базе данных «Эксперта» уже собрано более 20 бизнес-кейсов компаний, которым от нескольких месяцев до двух (максимум трех) лет; большинство из них — интернет-стартапы.
Пожалуй, главное экономическое новшество посткризисного предпринимательства — превращение интернета в массовое явление и бизнес, буквально изменившее образ жизни целых социальных слоев. Однако интернет не суть, а лишь инструмент максимально эффективных бизнес-инвестиций нынешнего времени. Наряду с интернет-компаниями мы встречали и вполне традиционные новые бизнесы, отличительной чертой которых можно назвать максимальную экономичность. Тут стоит, пожалуй, сказать главное. Посткризисное время стало временем экономии. И те, кто придумал максимально экономичный для себя и своих клиентов бизнес, смогли создать компании, оказавшиеся успешными и интересными для потребителей и инвесторов. Коротко основной посткризисный тренд можно обозначить одним словом: экономичность.
Так, например, компания Айzmedia, первой выведшая на российский рынок новый вид рекламоносителя — видеостены, позволила рекламодателям в два раза снизить расходы и многократно увеличить отдачу от вложенных денег. «Видеостены расположены в хороших просматриваемых зонах, — поясняет старший менеджер по маркетингу Gap и Ba
Еще в самом начале кризиса мы высказывали предположение, что его результатом на потребительском рынке будет утрата (возможно, частичная) веры потребителей в бренды и рекламу, разрушение сложившихся на тот момент маркетинговых коммуникаций. Ехидная усмешка нашего коммерческого директора, верящего в незыблемость законов маркетинга, не снизила градуса наших сомнений. Наблюдаемые на потребительском рынке в прошлом году события и тенденции показали, что мы не ошиблись.
Покупатели в своем выборе руководствовались соображениями функциональности и экономичности. Главным стимулом для совершения покупки стало качество продукта, его соответствие реальной потребности человека. Так, приобретая автомобиль, сегодняшний потребитель хочет получить больше опций за ту же цену. Покупая обувь или одежду, он четко осознает их необходимость и отдает предпочтение более качественным и функциональным вещам. Приходя в ресторан, люди хотят простых блюд из качественных продуктов.
Активно затронул россиян и набирающий обороты во многих странах тренд «здорового потребления». В течение прошлого года мы наблюдали резкий всплеск интереса потребителей в крупных городах к безбрендовым экологическим и фермерским продуктам и, как следствие, создание большого числа бизнесов по производству и доставке этих продуктов.
Прежде чем совершить покупку, сегодня потребитель взвесит все за и против, соберет все отзывы. Поэтому социальные сети в интернете стали уже не просто местом общения, но и главным каналом продвижения тех или иных товаров. Первыми этот тренд уловили западные производители — Avon, Unilever и др., создавшие программы по продвижению своей продукции в социальных сетях. Вслед за ними и многие российские компании стали делать ставку на интернет как один из основных каналов рекламы и продвижения.
По данным исследовательской компании InSales, интернет-торговля покрыла в минувшем году лишь 2% от общего объема товарооборота, однако рост этого сектора торговли — максимальный, порядка 40% в год.
Если взглянуть на общую картину рынка, то, несмотря на мрачные ожидания, спрос оставался достаточно стабильным и даже активным не только на товары повседневного спроса, но и, к примеру, на автомобили и квартиры. Да, в основном покупательский интерес переместился в более дешевые категории, однако это не отменяет того факта, что по приросту денежноемкий квартирный и автомобильный рынки во многих регионах в прошлом году опередили такие рынки, как мясной, молочный или одежно-обувной.
В более сложном положении, на наш взгляд, находятся сегменты, традиционно связанные с эмоциональным восприятием товаров, с большой значимостью брендов и дизайна, — одежный, обувной, ювелирный, мебельный, текстильная отрасль, товары для дома. Покупатель ищет адресного продукта, так что неочевидно, сохранится ли вообще в будущем понятие моды и связанная с ней индустрия.
Рынок продуктов питания остается одним из наиболее активных в потребительском секторе. Здесь за прошедший год можно выделит
«Мы сейчас уже достаточно большая компания, чтобы начать разбираться с рентабельностью проектов. Понимать, хватит ли денег, если что не так. И рынок стал насыщенным и конкурентным, каждый рубль достается с трудом», — под этими словами Дмитрия Мраморова, гендиректора компании «СКБ Контур», подписалось бы, наверное, большинство руководителей среднего бизнеса, обосновывая свою стратегию на 2012 год. Она заключается в переходе от экстенсивного к интенсивному росту, переносе акцента с количественных показателей бизнеса на качественные: с роста выручки — на рост прибыли, с высоких цен — на низкую себестоимость, с увеличения доли рынка — на более глубокое проникновение в розницу или выход на новые рынки за счет расширения продуктовой линейки и повышения качества продукции.
Все это хорошо видно на графике, составленном по результатам опроса девяти очень разных предприятий — от изготовителей окон и торговых стеллажей до производителей ширпотреба, продуктов питания, гаджетов и программного обеспечения.
В целом ситуацию этого года в среднем бизнесе можно охарактеризовать так: жизнь зрелых игроков на зрелом рынке. Для России это относительно новое явление.
Стагнации в своих отраслях никто из опрошенных компаний не наблюдает; некоторые отмечают даже улучшение рыночной ситуации. Так, для компании «Куппо», производящей натуральный кофе, весьма неожиданным оказался рост потребления в кризис, поскольку кофе традиционно не считался продуктом первой необходимости. Это говорит о том, что российская модель потребления продуктов питания продолжает двигаться в сторону европейской. То же касается, например, кожных антисептиков, которые производит «Бентус лаборатории», или гаджетов — продукции компании PocketBook. С ростом розничных сетей в 2011 году связывает увеличение выручки на 32% и завод «Микрон», выпускающий торговое оборудование. В компании «Нева металл посуда», выросшей на 15%, отмечают, что рост мог бы составить и 30%, если бы они успели выпустить новую серию антипригарной посуды — для «среднего низкого» ценового сегмента рынка.
Зрелость рынка проявляется сегодня в главном — в серьезной конкуренции. «Рентабельность снижается по мере развития рынка и появления на нем новых агрессивных игроков. Год назад в России было около дюжины брендов, а сейчас речь идет уже о 30–35 компаниях, поставляющих ридеры», — говорит Евгений Милица из PocketBook. В немалой степени наплыву новых игроков способствовал кризис 2008–2009 годов и возникшие в связи с этим возможности. На рынке появилось много молодых компаний. Поскольку некоторые из них пошли по самому простому пути в конкуренции, демпингуя и предлагая продукцию не самого лучшего качества, ситуация с рентабельностью для остальных участников обострилась.
Кроме российского молодняка из-за мирового кризиса на наш рынок хлынули игроки из Европы. И это оказалось для отечественного бизнеса жестким испытанием. Так, компании «Нева металл посуда» пришлось противостоять черному пиару со стороны конкурент
История взрыва митинговой активности в Москве в конце 2011 года, вероятно, долго останется феноменом, который можно более или менее объективно описать, но едва ли можно исчерпывающе объяснить. Согласно одному из определений, политика — это способ принятия гражданами коллективных решений. Как принимаются подобные решения в случае с новым протестным движением, толком еще не обретшим формальных очертаний и, кажется, не особо к этому стремящимся, до сих пор не вполне очевидно.
«Встречаться лично ни у кого не было времени, поэтому завели такой чат в Facebook человек на десять — мы все были на Чистых прудах, все собирались идти на площадь Революции и все понимали, что второй митинг в некоторых своих ключевых чертах должен отличаться от первого», — пишет в своем блоге журналист «Коммерсанта» Олег Кашин о том, каким образом на стадии подготовки к митингу 10 декабря в процессе оказались активно задействованы журналисты. Олег Кашин, шеф-редактор компании «Афиша» Юрий Сапрыкин, ряд других известных журналистов и редакторов, в частности Сергей Пархоменко, на тот момент редактор журнала «Вокруг света», действительно приняли активное участие в обсуждении практических вопросов организации митинга и отчасти в ведении переговоров с властями, а также в заседании оргкомитета, образованного после митинга 10 декабря. По данным, приводимым в блоге Кашина, накануне 10 декабря Сергей Пархоменко в переговорах с Борисом Немцовым приложил большие усилия для того, чтобы уговорить заявителей митинга снять конфликтную ситуацию и перенести его с площади Революции на Болотную.
В данном случае на блог Кашина приходится ссылаться как на исторический источник. Приведенные в нем сведения никто специально не опровергал. Когда одним из главных источников сведений становятся вольные заметки журналиста — это показательно само по себе. Показательны и сами сведения — в них описывается путь приобретения влияния на происходящие события: люди стали переписываться в «Фейсбуке», пришли к какому-то общему пониманию, чего они хотят. Дальше, грубо говоря, само это понимание стало ресурсом. И это говорит о предельной разреженности политической протестной среды на момент зарождения новой ситуации, когда несколько десятков тысяч людей неожиданно решили, что теперь необходимо выйти на улицу. А также о том, что внесистемные политики жили, под собою не чуя страны, и готовы были если не схватиться за любую соломинку, то по крайней мере серьезно прислушаться к сочувственному совету со стороны (иными словами, сами они не знали, как действовать).
«Кашин немного мифологизирует нашу деятельность, — говорит Юрий Сапрыкин. — Просто есть определенный круг людей, с которыми мы общаемся вне зависимости от выборов, протестов и чего угодно еще. Тогда в центре этого общения оказались митинги, а в процессе общения нам удалось кое-что придумать. Наибольшее влияние оказал Сережа Пархоменко, который влез в этот процесс с головой. Я знаю, как он уговаривал политиков делать разумные шаги и не сове
Это как застрять в сугробе — на газ давишь, колеса крутятся, а машина не едет и настроение испорчено. Ответ политиков на массовые мобилизации избирателей на Болотной площади и на проспекте Сахарова поражает, насколько он не про то.
Дмитрий Медведев в президентском послании пообещал невиданные свободы: сокращение минимальной численности партий до 500 человек в пятидесяти регионах, возвращение губернаторских выборов и учреждение общественного телевидения. После президентского выступления его аппарат поспешил разъяснить, что реформы эти готовились давно и к Болотной никакого отношения не имеют. Говорить можно что угодно, выглядит все равно дело так, будто власти отрицают какое бы то ни было принципиальное содержание в собственных прежних решениях перейти к назначению губернаторов и ограничить число политических партий. Мол, могли мы тогда взять себе побольше власти — и взяли, а сейчас видим, что в чем-то надо уступить, — и уступаем, только не гоните нас, пожалуйста. Кстати, в качестве главы президентской администрации Дмитрий Медведев имел к выработке тех решений самое непосредственное отношение. Как бы то ни было, выстраданной реформой это следует считать или случайной уступкой, а людей на проспекте Сахарова после президентского послания собралось больше, чем на Болотной. Кстати, вопреки большинству ожиданий.
Но если вы подумали, что вот она чаемая сторонниками перемен недееспособность правящей группы («верхи не могут»), то следует оборотиться и на группу неправящую. Последняя революционным чутьем своим принюхивается к Алексею Кудрину («какой такой переговорщик с властями?») и кандидату в президенты Михаилу Прохорову («кремлевский проект»), готовится созывать ни много ни мало учредительное собрание, пишет декларацию от имени «многонационального народа Российской Федерации» и вслух размышляет: поговорить ли с Путиным или пусть он сначала выполнит требования митингов на Болотной и на Сахарова? В общем: «Вы таки слышали? Наша Дебора согласна выйти за Ротшильда!»
Все это было бы весело и симметрично, когда бы не было драматично. Лидеры оппозиции идут по пути наращивания уличной активности. На 4 февраля намечается шествие по Садовому кольцу. Есть большая вероятность, что люди пойдут туда столь же массово, как и на проспект Сахарова. Фактический руководитель предвыборной кампании Владимира Путина первый замглавы президентской администрации Вячеслав Володин, судя по сообщениям прессы, ориентирует регионы на победу своего шефа в первом туре. Если выборы пройдут так же скандально, как и думские, то мы можем оказаться перед неприятной дилеммой – диктатура или смута.
В 2009 году вышла книга, которая многое может объяснить в нынешнем общественном и политическом раскладе. Европейский университет в Петербурге выпустил сборник статей «Что такое республиканская традиция» под редакцией Олега Хархордина. Речь там о том, что помимо известной и ныне доминирующей либеральной трактовки свободы имеется иная.
Различия таковы. Начиная с работ философ
Что бы там ни крутилось в наших с вами частных головах, но в сфере политической насчёт образования сложился прочный консенсус: всерьёз заниматься образованием не хочет никто. Власть только что продемонстрировала своё настоящее отношение к предмету, совсем было собравшись сделать главой думского комитета — ловленного с поличным шарлатана, имеющего широко известное матерное прозвище. Митинговая оппозиция только что свободным сетевым голосованием ранжировала по важности проблемы для переговоров с властью — и отвела образованию почётное десятое место. Примерно на такое место в будущем разговоре Хлестакова с Государем претендовал Пётр Иванович Бобчинский. Что по поводу такого консенсуса можно сказать об отечественной политике — вопрос отдельный; ну а в образовании мы и имеем то, что имеем.
А что у нас с образованием? Честно говоря, беда.
Многие говорят и пишут, что-де власть двадцать лет старательно ломает советскую систему образования и вот-вот изломает вконец. Не вдаваясь в пустые споры о мере сознательности процесса, соглашусь: да, пожалуй, доламывает. В советские времена, плохи они или хороши, система образования безусловно была — о новой системе странно и заговаривать: её столь же безусловно нет. Безвкусная мешанина из гимназий и бакалавриатов, колледжей и лицеев — слов, восходящих к очень разным типам жизни, — вполне соответствует мешанине разрозненных заимствований из «болонского», японского, но более всего американского опыта; заимствований, выбираемых по неведомым критериям и под странными углами ложащихся на остатки советского фундамента. Да даже и не в пестроте заимствований беда — беда в том, что реформаторы всё «отвечают на вызовы времени», не удосужившись хоть немножко подумать.
Введём, например, отвечая на вызовы, свободный рынок высшего образования? Валяй в мою голову! Ввели. А что ж это оно вышло такое хреновое — напечёнными под каждым забором юристами и экономистами только клюкву давить? Давай тогда будем устрожать требования. А людишек из подлежащих уничтожению шарашкиных контор — куда? Да чёрт с ними, сами виноваты. И никому из вождей реформы за долгие годы не пришло на ум, что нескончаемые крики о высшем образовании для всех — безумны. Хотя бы потому, что не всем же «креативить» в пиарщиках — кому-то придётся и руками работать. А это вам не пиар, этому действительно учиться надо.
Вот новая система и не складывается, да о ней особо и не печалится никто. Но поскольку нации содержат образовательные системы не для забавы, а для воспроизводства социума, то отсутствие образовательной системы означает — впрочем, об этом чуть позже. Какое-то время у нас есть: система ещё не доломана.
Даже на самый снисходительный взгляд, команда руководителей образования доказала свою полнейшую некомпетентность собственно в образовании. В прошлом году по нелепой ошибке одного из реформаторов (рано начал хвастаться) страна вдруг успела прочесть проект одного из ключевых документов реформы — образовательного стандарта для старших классов. Раньш
Все страны время от времени переживают серьезные политические и экономические кризисы. Во второй половине ХХ века самым ярким проявлением кризиса западного мира стали события 1968 года, в эпицентре которых оказалась Франция. А ключевую роль в них сыграла молодежь, студенты. В какой-то момент многим даже показалось, что грядет новая французская, а может, и всемирная революция, тем более что среди лидеров движения было много молодых левых активистов и известных интеллектуалов (таких, как, например, Жан-Поль Сартр), мечтавших именно о мировом пожаре. Однако удивительным — если иметь в виду размах событий — образом революция не состоялась. Президенту Франции генералу де Голлю удалось не только устоять самому, но и привести свою партию к победе на внеочередных выборах в парламент. Может быть, потому что, как написал крупнейший французский социолог и противник новой революции Раймон Арон, это был «эмоциональный и моральный бунт, который нельзя было положить в основу политической программы».
Нашу беседу с автором многочисленных книг и публикаций по истории Франции, России и российско-французских отношений нового и новейшего времени, главным научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Петром Черкасовым мы начали с вопроса: что представляли собой Франция и де Голль накануне майских событий 1968 года и почему эти события произошли?
— Надо сказать, что выступления 1968 года застали всех врасплох: и правящую элиту, и общество, и саму молодежь, которая стала двигателем этих выступлений. Хотя, конечно, те события имели глубокие корни.
Звонок прозвучал еще в 1965-м, на очередных президентских выборах. Де Голль получил в первом туре 44 процента голосов, а его противник Миттеран — свыше 32. Во втором туре де Голль, конечно, победил Миттерана, поскольку с ним блокировались все противники левых, и получил в результате 55 процентов. Но более 60 процентов голосов принадлежали французам старше шестидесяти, и лишь 18 процентов молодых от 20 до 34 лет сказали, что разделяют идеи де Голля. А ведь за семь лет до этого, в сентябре 1958 года, на референдуме по одобрению новой конституции Пятой республики де Голля поддержали около 80 процентов граждан.
Скромный результат 1965-го не был случайностью. В обществе зрело недовольство сложившейся полуавторитарной системой, причем, что любопытно, в большей или меньшей степени оно было свойственно всем слоям населения. Политические партии в большинстве своем хотели бы возвращения к парламентской системе, в которой они чувствовали себя хозяевами положения, как в Третьей и Четвертой республиках. Бизнес был недоволен чрезмерным присутствием государства во французской экономике, дирижистскими методами управления, стремился к более либеральной экономике. Недовольство бизнесменов вызывал и большой государственный сектор, возникший после войны, когда было национализировано имущество коллаборационистов. Это, по мнению деловых кругов, тормозило экономическое развитие Франции. Все более открыто велись разговоры о необходимости денацион
По итогам 2011 года американская экономика преодолела важный рубеж, и впервые со Второй мировой войны госдолг США превысил размеры ВВП. К началу 2012 года американский долг вырос до 15,23 трлн долларов, в то время как ВВП страны составил 15,17 трлн долларов (см. график 1). США вошли в клуб должников-рекордсменов, долги превышают размер экономики. До недавних пор уровень долга выше 100% ВВП отмечался лишь в Японии, Италии, Португалии и Греции.
Экономика США (как и Британии, и других стран со схожей моделью капитализма) до сих пор переживает период стабилизации после кризиса, вызванного чрезмерным ростом рисков. Известный американский экономист Хайман Мински в 1986 году опубликовал книгу «Стабилизация нестабильной экономики», где предложил гипотезу финансовой нестабильности. По его мнению, уровень долгов — равно как и хрупкость экономики — определяется экономическими циклами. Длительный период экономического благополучия повышает хрупкость экономики: люди, принимающие решения по инвестициям и сбережениям, начинают недооценивать опасности и переоценивать возможности. Таким образом, период бурного роста закладывал основу разрушения.
Десятилетие накануне кризиса 2008–2009 годов стало временем бурного расширения частного кредита — компаний и домохозяйств, особенно в США, Британии, Ирландии, а также в странах Средиземноморья. Кредитный бум основывался на резком подъеме цен на недвижимость, что давало жителям развитых стран ощущение большего богатства и позволяло больше занимать. Как только пузыри на рынках недвижимости и кредита сдулись, это привело к резкому росту фискальных дефицитов — практически автоматически.
Резкий рост дефицитов бюджетов стал одним из трех механизмов, предотвративших сползание западных экономик в повторение Великой депрессии 1930-х годов — в сочетании с финансовыми интервенциями и резким снижением процентных ставок. При стоимости денег близкой к нулю (а в реальном выражении даже отрицательной) дефициты бюджета кредитоспособных государств помогли поддержать совокупный спрос, а также стимулировать процесс сокращения частных задолженностей и улучшения качества частных активов.
Частный сектор уже чувствует себя значительно лучше. Так, в конце 2011 года соотношение долга финансового сектора к ВВП в США вернулось на уровень 2001-го. А уровень долгов домохозяйств — на уровень 2003-го (см. график 2). Кроме того, американский рынок недвижимости начал показывать признаки стабилизации: перестало сокращаться число новых проектов, а уровень цен, по прогнозам, должен перестать падать в 2012 году. Это означает, что американская экономика сможет вернуться к росту, хотя и ограниченному. Среди серьезных противодействий этому росту будут: сокращение госрасходов, продолжение кредитной паузы, риски коллапса еврозоны и, вероятно, ситуация на рынке нефти.
В любом случае нельзя ждать от этого роста устойчивости, поскольку он будет происходить в несбалансированной экономике, которая легко может скатиться в новую рецессию. Дело не только
В декабре 2011 года американский журнал Time традиционно выбрал своего человека года. Хотя журнал предпочитает на эту роль конкретных персон, в прошлом году в его версии стал «человек протестующий» — собирательный образ манифестантов в десятках стран, от Каира до Нью-Йорка, от Мадрида до Москвы. Жители Европы и США совершенно не удивились появлению протестов на арабской улице или московских площадях, но были застигнуты врасплох масштабами протестного движения у себя дома. Ведь для многих европейцев и американцев модель функционирования общества и экономики, сложившаяся на Западе, считается образцом для подражания.
Прошедший же год показал, что слишком многое в этой модели работает не так, как хотелось бы большинству жителей развитых стран. Итог — многотысячные демонстрации на улицах и палаточные городки, в которых манифестанты проживали месяцами. Местами, как, например, в Лондоне и других британских городах, внесистемный протест вылился в разгромы магазинов и поджоги.
Причину протестов многие комментаторы в Соединенных Штатах и Европе связывают с растущим недовольством, вызванным кризисом традиционных институтов, на которых были основаны социальные контракты западных стран в предыдущие десятилетия. И у этого кризиса, как у медали, две стороны.
Первая сторона — кризис капитализма. Позитивно настроенный читатель может посчитать это алармистским преувеличением, однако именно о кризисе капитализма все больше говорят и пишут на самом Западе. Британская деловая газета Financial Times, не замеченная в симпатиях левым, с серии публикаций под этой рубрикой начала 2012 год. В одной из них бывший министр финансов США Лоренс Саммерс констатирует: «Было бы практически невообразимо пять лет назад, что FT начнет серию публикаций о “кризисе капитализма”. То, что это произошло, одновременно отражает разочарование общества и невпечатляющие результаты большинства развитых экономик».
Жадные банкиры, слишком хорошо оплачиваемые топ-менеджеры, анемичный рост, упорно высокая безработица — вот лишь немногое из списка, вызвавшего недовольство протестовавших на улицах городов американцев и европейцев. Но эти факторы — показатель неудовлетворенности капиталистической моделью, которая, казалось бы, победила еще около 20 лет назад, когда распался СССР, а Китай интегрировался в мировую экономику. Согласно опросу Edelman Trust Barometer в США и Британии, менее половины жителей этих стран верят в то, что бизнес приносит пользу обществу. Еще более удивительно, что по этому показателю американцы и британцы всего на несколько процентных пунктов опередили россиян. Именно поэтому капитализм в западных странах все больше сталкивается с кризисом легитимности. Что, в свою очередь, ведет к постепенному исчезновению «лицензии работать и зарабатывать».
Начавшийся в 2007 году кризис финансовый постепенно перерос в полноценный экономический, из-за чего в западных странах бизнес начал терять поддержку (или хотя бы одобрение) общества. А такая поддержка всегда была одной из
«В мощном течении революции, если у вас есть Apple iPhone, или мотоцикл, или вы умеете пользоваться интернетом и едите в KFC, вас посчитают богатым преступником и вы станете ее целью. Если у вас на счету 100 миллионов юаней, вы успеете сбежать и спрятаться. Если же у вас всего 10 тысяч, вы намного уязвимее» — это цитата из декабрьского интернет-постинга одного из самых влиятельных китайских блогеров, известного писателя и автогонщика Хань Ханя, пугающего обывателя будущими угрозами.
Сообщения Хань Ханя (всего их три: «о революции», «о демократии» и «о свободе») — часть широкой общественной дискуссии о политической реформе, развернувшейся в Китае в последние месяцы. Она идет на самых разных уровнях и в самых разнообразных формах — от крестьянских протестов с требованиями восстановления справедливости до заявлений премьер-министра КНР Вэнь Цзябао о необходимости политической реформы. Если в начале года, испугавшись волны революций на Ближнем Востоке, китайские власти резко «заморозили» ситуацию в стране, арестовав нескольких известных диссидентов и даже запретив продажу цветов жасмина (дабы предотвратить «жасминовую революцию»), то уже осенью стало понятно, что одними репрессивными мерами ограничиться не удастся. Нет, жасмин в Китае по-прежнему вне закона, но брожение в обществе началось, и остановить его, кажется, уже невозможно, можно лишь попытаться повлиять на консистенцию конечного продукта.
Пока реакция властей не отличается последовательностью — общество получает противоречивые сигналы. В декабре впервые в новейшей истории Китая чиновники пошли на компромисс с бунтующими крестьянами на юге страны и выполнили часть их требований, признав справедливость таковых. В то же время два китайских оппозиционных интеллектуала были приговорены к длительным срокам тюремного заключения за публикацию своих сочинений в интернете.
Власти пока не понимают, как разговаривать с новыми слоями общества — политически активным средним классом, бунтующими крестьянами, требовательными рабочими. Старые формы коммуникации исчерпали себя, новые еще не придуманы или не опробованы. Между тем от характера и исхода этого диалога зависит и судьба КПК, и будущее Китая в среднесрочном и долгосрочном периоде. В ближайшие десять лет стране предстоит пройти через политическую реформу, которую придется проводить на фоне сокращающихся темпов экономического роста. Если КПК хочет контролировать ход реформы, ей необходимо заручиться поддержкой формирующегося среднего класса, который никогда раньше не был в центре внимания правящей партии. Делать это придется новому руководителю Китая Си Цзиньпину, который должен сменить Ху Цзиньтао на посту генерального секретаря ЦК КПК уже осенью этого года.
О грядущих экономических проблемах Китая «Эксперт» уже писал в прошлом году (см., например, «Три проблемы Китая» в № 43), однако имеет смысл поговорить о них в контексте темы политической реформы. По оценкам Economist Intelligence Unit, темпы экономического роста в стране с
Фантасты со времен Жюля Верна, если не Томаса Мора, научились довольно точно предсказывать материальные аспекты будущего. Но при этом, усаживая героя в подводный броненосец или межгалактический звездолет, не пытались даже задуматься, как изменятся его поведение, привычки, какой станет человеческая повседневность под влиянием этих новых вещей. Герои фантастики — даже если дело происходит в отдаленном будущем и на другом краю вселенной — всегда остаются современниками автора, разве что упакованными в скафандры.
Впрочем, фантастов упрекнуть особо не в чем: угадать с появлением нового технического устройства при наличии таланта и определенной эрудиции — задача сложная, но решаемая. Угадать, как изменится содержимое головы человека, частью жизни которого стало это новое устройство, практически невозможно. В конце концов, историки не так давно разобрались в этом смысле с прошлым, то есть с тем, что уже случилось, существовало, было на самом деле, прекратив в героях минувших эпох опознавать современников, только в латах, и, соответственно, пытаясь реконструировать мотивы их действий исходя из собственных ценностных установок и бытовых привычек.
Но сегодня мы — как те карлики из афоризма древнего богослова, что стоят на плечах у гигантов и поэтому способны видеть дальше. Особых прогностических талантов не требуется, потому что будущее — уже вокруг, будущее — сейчас, человек будущего формируется сегодня, на наших глазах, мы сами становимся людьми будущего. И дело здесь не в игре с грамматическими конструкциями, а в том, насколько стремительно мутирует теперь человеческое сознание. Ни одной из прежних эпох подобная стремительность просто неведома. Ничего не надо реконструировать, достаточно понаблюдать за собой. Это сильно упрощает задачу.
Дело даже не в детях, которые пальцами пытаются раздвинуть, увеличить картинки в бумажных книгах, как привыкли это делать на папином планшетнике. Дело в нас самих и в том, что с нами, а не с младым, незнакомым племенем делает сегодня интернет.
Удобная информационная среда, можно даже сказать сильнее: всего лишь удобная информационная среда, не предложившая новых форматов (в конце концов тут не извернешься, есть понятные физиологические ограничения, мы можем видеть и слышать, читать и смотреть, это, собственно, все, ну, разве что рано или поздно добавится передача запаха, что не так важно), покусилась не просто на повседневность.
Нет, разумеется, быт тоже поменялся. Сперва, естественно, быт потребителя информации. Ушли в прошлое, в соответствии с мечтами Умберто Эко, многотомные энциклопедии. Их незачем больше держать на полках. Их даже на дисках в домашнем компьютере незачем держать — все доступно в сети. На очереди домашние библиотеки — проще скачать книгу из интернета. Бумажная книга постепенно превращается из вещи, для культурного человека необходимой, в объект престижного потребления, коллекционерства. И это путь к гибели, потому что коллекционеров вообще немного. Крупнейшие библиотеки мира в конце концов уже оцифров
К настоящему моменту об интернете написано немало. Обсуждаются его история, полная, как выясняется, нешуточного драматизма, его правовые аспекты, качественные характеристики, а также влияние на ситуацию в культуре в целом. Случается так, что оценка, продиктованная эмоциональным отношением, опережает сколь-нибудь взвешенное рассмотрение проблемы. Особенно когда интернет ставится в связь с традиционными способами культурного производства, и в первую очередь с литературой. Уже привычными стали разговоры о том, что интернет угрожает существованию книги, что он приводит к падению уровня грамотности и вообще к упадку нравов. Словом, интернет — зло.
Здесь не место разбирать природу этих и им подобных страхов. Вероятно, каждый, кто подключался к мировой сети, испытывал эйфорию, а на смену приходило острое разочарование. И все-таки трудно представить себе сегодня человека, который, побывав на этих просторах, так или иначе не обустроил бы собственного места в интернете. Под местом я понимаю не веб-страницу и даже не персональную нишу в виде блога или возобновляемых записей в социальной сети, но способы освоения этого необъятного пространства, где, несмотря на видимые эклектизм и хаотичность, всегда можно найти что-то для себя подходящее. Впрочем, речь не идет об одном лишь прагматическом использовании. Намного продуктивнее думать об интернете не в духе набросанной схемы — как о чем-то, куда мы входим по своему усмотрению и по отношению к чему всегда занимаем внешнюю позицию, — но как о среде, в которой классическое противопоставление субъекта и объекта перестает играть решающую роль.
Есть точка зрения, согласно ей современные средства коммуникации (или, как теперь говорят, современные медиа) являют нам модели и метафоры самой нашей чувственности, о которой без этих средств человеку ничего не известно (Фридрих Киттлер и др.). С определенными оговорками то же верно и для древних времен. Когда древние греки говорили, что человек философствует душой, имелась в виду tabula rasa, восковая табличка, на которую впервые стали наноситься письмена — благодаря принятию нового ионического алфавита. То есть метафора восковой таблички, используемая для определения души, указывает на вполне реальное расширение человеческого тела — его можно назвать техническим в широком смысле слова. Письменность доносит до нас философию в том виде, в каком мы ее знаем; она является нашим протезом, или, если вспомнить Флоренского, нашей органопроекцией.
Но в каких же отношениях находятся между собой интернет и современная литература? Уже в самой постановке вопроса угадывается подспудное противопоставление одного и другого. В нашем культурном регионе, несмотря на происходящие повсюду тектонические сдвиги, литература по-прежнему воспринимается как вполне традиционный институт — ее освящает фигура автора (писателя), обеспечивающая связность не только всему корпусу создаваемых им текстов, но и оторванному от реальности языку вымысла как таковому. Литература — это та привилегированная область
Итоги минувшего года можно подвести лишь с наступлением нового. 2011-й оказался не революционным, но поворотным — причем не только для отечественного, но и для мирового кино. Плавно миновав нулевые, мы вступили в новое десятилетие. И совсем не с тем багажом, с которым предполагали в него вступать.
Российский кинематограф вынужден попрощаться с самым красивым мифом 2000-х — отечественным блокбастером. История с «Дозорами» и вознесением Тимура Бекмамбетова от статуса одаренного рекламщика к имиджу гения коммерческого кино, а также волшебным превращением Константина Эрнста из теленачальника в лучшего продюсера РФ закончилась досрочно, полностью себя изжив. Пиком эпидемии «тотальных блокбастеров» стала «Ирония судьбы. Продолжение», выжавшая из карманов соотечественников максимум (больше 50 млн долларов), но и заставившая их окончательно разувериться в легенде о возрождении советского кино.
Рубеж 2011–2012 мы встречали, впервые за долгие годы, без отечественного кинохита, оккупировавшего все экраны: по инерции неплохие деньги собрали «Иван-царевич и Серый волк» и «О чем еще говорят мужчины», однако второй «Шерлок Холмс» их предсказуемо обошел — и вообще, ситуация наконец-то стала напоминать рыночную. По тем же непреложным законам «Высоцкий» собрал большую сумму (видимо, меньше 30 млн), но былым победам Дирекции кино не чета. Учитывая приличный бюджет и массированную рекламу, вряд ли картина ушла далеко от порога окупаемости.
Произошло то, что должно было случиться: публика наконец осознала, что с Голливудом на его же поле (то есть поле широкого проката) наше кино не сравнится. Пока суммы кассовых сборов в кинотеатрах страны росли, внимание к российским фильмам закономерно снижалось. Фиаско? Не вполне. Блокбастеры провалились как класс, это факт. Зато авторское кино наконец-то пошло в гору. Пока не в прокате (хотя 13 млн зрителей и рекордный рейтинг для телепоказа «Елены» — серьезный показатель: публика есть, осталось вытащить ее в кино), но как минимум в профессиональной среде.
Год принес неслыханное количество ярких, неординарных авторских картин: «В субботу» Александра Миндадзе, «Елена» Андрея Звягинцева, «Фауст» Александра Сокурова, «Шапито-шоу» Сергея Лобана, «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова, «Портрет в сумерках» Ангелины Никоновой. Плюс призы в Каннах, Венеции, Москве и на десятке фестивалей поменьше. Пора вспомнить, что мир судит о нашем кинематографе по фильмам Андрея Тарковского — и воспользоваться этим культурным багажом. Россия никакая не фабрика грез, Россия — страна больших художников. Тем и ценна.
Как ни странно, в 2011-м российские тенденции отразили мировые. Минувший год стал кризисным для Голливуда. Нет, денег было заработано полным-полно, зрительская активность оставалась высокой, но кризис уже не за горами. Пока не финансовый, а идейный. Но ведь это еще опасней. Самыми громкими и успешными фильмами сезона стали «Кун-фу Панда-2», «Тачки-2», «Пираты Карибского моря-4», «Трансформеры-3», «Г
Превращение Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) в третий мировой центр силы совершилось быстро и неожиданно. Особенно в этом преуспел в последние два десятилетия Китай, который летом прошлого года уже обогнал США по объему торговли с Евросоюзом. Промышленное производство в КНР растет на 13–18%, экспорт — на 20–30%, валовый внутренний продукт — на 9–10% ежегодно. Естественно, такой рост требует огромного количества ресурсов. Поэтому по объему импорта нефти Китай уже обогнал Японию и вплотную приблизился к крупнейшему мировому импортеру нефти — США.
Российское государство, занятое в постсоветское время решением внутренних политических проблем и ориентирующееся преимущественно на Запад, этот экономический взрыв на своих юго-восточных границах пропустило. Однако у нас есть еще немного времени, чтобы встроиться со своим товаром — нефтью, газом, углем и электричеством — в экономику стран АТР (об экспорте российских высоких технологий сейчас, к сожалению, приходится говорить только в отношении атомной промышленности и отчасти военно-промышленного комплекса). И за счет этого не только заработать деньги, но и реально улучшить жизнь семи миллионов человек, которые проживают в девяти дальневосточных регионах, составляющих треть территории страны.
После запуска, например, в феврале 2009 года на Сахалине завода по сжижению природного газа Сахалинская область в рейтинге качества жизни в российских регионах, составляемом Институтом региональной информации, за два года поднялась с 21-го места на 5-е (рейтинг составляется на основании статистических данных, учитывающих размер индивидуальных доходов населения, миграционную привлекательность региона, выживаемость детей до одного года, уровень безопасности жизни, развитость рынков услуг, доступность рабочих мест). Область опередила такой традиционно богатый регион, как Ханты-Мансийский автономный округ, где добывается львиная доля российской нефти, и Республику Татарстан с ее мощной диверсифицированной промышленностью.
«Экспортный потенциал Дальнего Востока по газу и нефти очень высокий. Во-первых, в регионе есть много разведанных запасов этих полезных ископаемых, и их еще не начали разрабатывать. Во-вторых, многие территории до конца не обследованы, и там могут находиться запасы полезных ископаемых, в разы превышающие уже известные. В-третьих, в регионе достаточно развита транспортная инфраструктура и строятся новые объекты, что облегчает задачу экспорта. И, в-четвертых, сам регион расположен относительно близко к ключевым потребителям этих ресурсов — быстрорастущим экономикам стран Азии в целом и Китая в частности, что делает экспорт рентабельным из-за небольшой транспортной составляющей в цене товара», — подчеркнул «Эксперту» ведущий эксперт УК «Финам Менеджмент» Дмитрий Баранов.
Нефть на Сахалине, в том числе и для экспорта в Японию, добывали с конца XIX века. Но общая ситуация с развитием нефтедобычи на Дальнем Востоке, по сути, изменилась только лет пять-семь назад, когда на уровне государст
Восток России — это 60% территории страны. Уже хотя бы поэтому от социально-экономического благополучия этой территории зависит российская государственность. И именно реализация Восточной газовой программы позволит сформировать здесь принципиально новые центры газодобычи и развить систему газоснабжения, которая по мере выполнения программы позволит сформировать Единую систему газоснабжения России от Балтики до Тихого океана, решить социальные задачи и создавать новые отрасли промышленности. Эти задачи по своему значению и влиянию на социально-экономическое развитие востока России сравнимы со строительством Транссиба и БАМа, созданием большой гидроэнергетики Сибири или освоением Северного морского пути.
Основная цель развития газовой отрасли на востоке России — газоснабжение и газификация российских регионов, а на этой базе — модернизация и повышение надежности энергетики, развитие промышленности, создание газопереработки, газохимии и гелиевой промышленности. При этом необходимо соблюсти баланс, не допустить, чтобы газ вытеснил уголь из котельно-печного топлива. Это важно для сохранения на этих территориях собственной угледобычи. По оценкам экспертов, в большинстве регионов рациональный уровень газификации составляет примерно 30%. Кроме того, это позволит существенно улучшить экологическую обстановку в крупных городах макрорегиона и повысить качество жизни населения.
Сахалин — один из крупнейших центров газодобычи на Дальнем Востоке. Здесь работает несколько ведущих мировых энергетических компаний, однако до последнего времени сами сахалинцы практически не пользовались газом, добываемым на их острове. В середине марта 2011 года ситуация изменилась: в Сахалинской области были введены в эксплуатацию первоочередные объекты газоснабжения и газификации, которые позволили начать поставку природного газа в Южно-Сахалинск. А подключение ТЭЦ-1 к газораспределительным сетям стало первоочередным объектом газификации Сахалина.
ТЭЦ-1 расположена в городской черте Южно-Сахалинска, обеспечивает теплом и электроэнергией этот областной центр. Раньше она работала на угле, и бурый дым накрывал город, а едкую пыль с золоотвалов разносил по округе морской ветер. Теперь вместо угля станция ежегодно будет сжигать около 650 млн кубометров газа. В ближайшие год-два заменят все энергоблоки ТЭЦ-1, и станция окончательно перейдет на газовое топливо.
Для обеспечения подачи газа на этот объект была построена газораспределительная станция (ГРС «Дальнее»), газопровод-отвод от Южного пункта передачи газа проекта «Сахалин-2» до ГРС и межпоселковый газопровод от ГРС до ТЭЦ-1. Проект был реализован за два года.
Значимость ввода объекта подчеркнул присутствовавший на церемонии пуска газа премьер-министр Владимир Путин: «Сегодня мы начинаем следующий этап работы на Сахалине. Он связан с тем, что во главу планов поставлены в первую очередь наши граждане, сахалинцы. Начинается поставка газа одного из крупнейших месторождений Сахалина, и газотранспортная система пришла на о
