Депутат Государственной думы Вячеслав Никонов стал «крестным отцом» так называемого закона Димы Яковлева. Именно он предложил дать закону, появившемуся в ответ на принятие в США Акта Магнитского, имя усыновленного ребенка из России, трагически погибшего в Америке. Впоследствии в этот закон были включены поправки, запрещающие американцам усыновление российских детей. В качестве политолога и политического консультанта Вячеслав Никонов чаще всего комментировал особенности различных политических комбинаций и рационально понимаемые интересы государств, правительств и иных влиятельных сил в традициях Realpolitik. Закон Димы Яковлева, за принятие которого он ратовал в парламенте, в нынешнем его виде затрагивает слишком чувствительные понятия — сиротство и возможность обретения семьи, шансы на излечение конкретных детей, — чтобы рассматривать его в категориях абстрактного межгосударственного противостояния. В процессе интервью мы попытались выяснить, какими мотивами руководствовались сторонники закона в своих действиях. И не считают ли они, что острая общественная реакция на закон свидетельствует о допущенных ошибках.

— Насколько я знаю, когда вы представляли закон, который с вашей легкой руки стал называться законом Димы Яковлева, в нем не было поправок, предполагающих запрет на усыновление детей гражданами США. Знали ли вы тогда, что эти поправки будут внесены, и почему поддержали закон, в том числе с этими существенными поправками?

— Почему-то в сознании многих людей, прежде всего в «белоленточном» сознании, слились две темы: реакция на список Магнитского и вопрос об усыновлении. Это два разных вопроса. Когда вносился законопроект об ответе на список Магнитского, я предложил назвать его законом Димы Яковлева, потому что считал необходимым включить в этот список убийцу Димы Яковлева и судей, которые его отпустили. Вот это был ответ на список Магнитского. Его результатом сейчас стало, например, появление списка Гуантанамо, который в итоге подготовило Министерство иностранных дел. А вопрос о запрете усыновления в США — это отдельный вопрос. Он был порожден не списком Магнитского, а издевательствами над российскими детьми в США — убийствами, массовыми избиениями, передачей в рабство, изнасилованиями, нарушением российско-американского соглашения об усыновлениях со стороны США.

— Почему же эти разные, по вашему утверждению, вопросы появились в одном федеральном законе?

— Очень часто в законах объединяются разные темы. В том числе в США, где закон Магнитского, как известно, был объединен с законом об отмене поправки Джексона—Вэника. Часто бывает так, что в принимаемый закон вносятся дополнительные поправки, потому что это просто ускоряет дело. Запрет на американские усыновления не является ответом на список Магнитского. Кто говорит об обратном, просто не понимает многого в ситуации.

— Есть данные ФОМа: 56 процентов поддерживают запрет на усыновление и 21 процент против. При этом подчеркивается, что, как правило, в число осуждающих запрет на усыновление входят жители крупных городов, люди, имеющие доход выше среднего и высшее образование. С социологической точки зрения это важный раскол.

— В любом нормальном обществе, в любой нормальной стране на вопрос, поддерживаете ли вы продажу своих детей за рубеж, отрицательно ответили бы 99 процентов. Это свидетельство некоего нездоровья нашего общества, это слишком маленький процент. В значительной степени это объясняется тем, что принятие закона о запрете детских усыновлений оказалось довольно неожиданным.

— То есть люди не отреагировали на этот закон именно потому, что им заранее ничего не объяснили. В чем же тогда задача политиков?

— Да, закон появился на некоторой эмоциональной волне, и на этой волне он был поддержан практически всеми депутатами Государственной думы, за исключением двух или трех, а позже подписан президентом. Потому что это правильно. То, что это было сделано без подготовки, — ну, вероятно это был политический просчет. Но проголосовать против этого закона не мог никто, кто хоть немножко уважает себя, свою страну, будущее своих детей и себя самого. На самом деле речь идет об очень простой вещи, которую всем давно пора понять. В мире существует огромный рынок детской торговли, в основном контролируемый крупными международными преступными синдикатами. И сейчас по этому рынку нанесен очень серьезный удар. Потому что в мире остался только один крупный легальный рынок торговли белыми детьми — Россия. Своих сирот, в том числе белых, в США не усыновляют, потому что в Америке физические родители сохраняют право на ребенка даже после усыновления. А где вы можете получить белого ребенка, на которого никаких прав у родителей нет? В Канаде зарубежные усыновления запрещены, в Австралии запрещены, в Англии, в Испании, в Италии, в Скандинавии — запрещены. В мире не осталось заповедных зон, где можно купить белых детей. И поэтому, конечно, борьба за Россию будет отчаянная.

— Это был бы хороший аргумент, если бы запрет не был принят только в отношении США в одном пакете с «антимагнитским» законом...

— Я думаю, что это первый шаг, который надо было сделать, потому что США, во-первых, самый крупный усыновитель, во-вторых, самый наглый. И США являются одной из двух стран на планете (вторая — Сомали), которые не ратифицировали международную конвенцию «О правах ребенка». Это страна, где погибло наибольшее количество наших детей. Это страна, где зафиксированы случаи передачи наших детей в рабство. Это страна, где зафиксирована ферма, замечательная ферма в Монтане, где находится 65 детей, из них 36 русских. Причем ферма абсолютно незаконная, но зарегистрированная как религиозная организация, куда нет доступа ни местным властям, ни нашим властям — никому. И там 36 наших детей, которых продали туда так называемые чайлд-брокеры. Это новая профессия в США, эти люди пристраивают бесхозных русских детей, с которыми наигрались и бросили. Если их просто передать куда-то в патронатную семью, то в этом случае родителям надо платить алименты. А за четверть этой суммы чайлд-брокер возьмет этого ребенка и вывезет на такую ферму.

Сейчас сложилась вот какая ситуация: рынок белых детей в нашей стране сужается. Потому что из тех 650 тысяч сирот, которые у нас есть, более полумиллиона уже находятся в патронатных семьях. Есть реально люди, которые за ними ходят и которых они называют своими родителями. Осталось 129 тысяч, и из этих 129 тысяч у 85 процентов есть родители, они просто лишены родительских прав. Часто, кстати, искусственно лишены родительских прав, потому что кто-то в СИЗО находится, кто-то запил. Из этих 129 где-то 29 — это дети до десяти лет, собственно, за них и ведется борьба. Пока количество желающих усыновить кого-то в нашей стране, тех, кто уже оформляет документы, по официальным данным, больше 20 тысяч. Тех, кто написал хоть что-то, но пока ничего не делает из-за того, что их футболят, — 100 тысяч. А по опросам, количество желающих усыновить ребенка — больше четырех миллионов. Но есть мафия, которая кровно заинтересована в том, чтобы, во-первых, существовал пул детей, которых можно продавать, а во-вторых, чтобы впереди очереди на усыновление всегда стояли люди, платящие бабки. Они не отдадут ребенка никакой российской семье, уже много лет не отдают. Просто потому, что всегда впереди окажется кто-то, кто заплатит, представители вот этих самых синдикатов, щупальца которых протянулись у нас вплоть до каждой службы опеки.

— Вы считаете, что практически каждая служба опеки коррумпирована международным спрутом?

— Да, это давно уже.

— Что же произойдет, если запрещаются усыновления лишь в одну из стран? При том что сами службы остаются в прежнем виде?

— Здесь речь идет о щупальцах этих усыновительных синдикатов. Если вы будете точечно бороться с коррупцией, то нанесете лишь игольные удары. Щупальца надо обрубать, способ обрубания один — запрет на внешнее усыновление. Потому что сам спрут за пределами, это глобальный рынок, с которого нам надо уходить, потому что мы последняя белая страна, которая позволяет себе продавать своих детей на сторону. Это позорище, и нам надо избавляться от сиротства и от этих внешних усыновлений. Проблему сиротства внутри страны мы не решим. Потому что коррумпированная опека заинтересована в том, чтобы матери отказывались от своих детей в роддомах. Они заинтересованы в том, чтобы суды как можно чаще лишали родителей родительских прав. Вы знаете, что почти в 60 процентах случаев лишения родительских прав эти родители затем добиваются их восстановления? Но только в том случае, если дети еще здесь. А детей могли уже продать.

— Можно обратиться к мировой практике запрета на усыновление, к мерам, которые принимали разные страны, в том числе Румыния, Камбоджа, Киргизия, из-за опасения в коррумпированности собственных органов опеки. Во всех этих случаях все-таки речь шла о полном запрете на усыновление иностранцами. Наш закон направлен адресно против одной страны.

— Я согласен, что он действительно слегка беззубый и надо будет его поправить.

— Последний московский марш свидетельствует, что закон вызвал очевидный политический кризис. Если сравнивать с протестами прошлого года, у этого марша очень сильно изменилась риторика по отношению к властям. То есть, грубо говоря, если раньше говорили о жуликах и ворах, то теперь — о подлецах и людоедах. Как вам кажется, имеет ли это какое-то значение для политической атмосферы в стране? И не было ли все же ошибкой включение запрета на усыновление в «антимагнитский» закон?

— Я считаю, что произошло уникальное событие в истории человечества — впервые на площадь вышли люди добиваться права продажи собственных детей за границу. Говорить о том, что это нормальное состояние умов, по меньшей мере странно. Как бы я это интерпретировал? Я бы всем, кто давно читал и забыл, и тем, кто никогда не читал, рекомендую прочитать роман Достоевского «Бесы», где этот феномен описан очень хорошо, он называется «бесовщина». Этот феномен не связан с политикой, с политическими взглядами, это не связано с идеологическими убеждениями. Это определенный психоз на антироссийской почве. Как писал Достоевский, бесчестилась Россия, и как можно было этому не аплодировать. Вот я думаю, что протестное движение действительно качественно изменилось: оно было движением в основном политическим, а сейчас стало просто бесовским, в интерпретации Достоевского.

— С одной стороны говорят о людоедах, с другой — о бесовщине. Не кажется ли вам, что сейчас политическая риторика с обеих сторон уходит в некую иррациональную сторону? И это тоже свидетельство кризиса?

— Нет, абсолютно. Во всех уважающих себя странах внешние усыновления запрещены, и это нормальное, обычное поведение человека. Но, естественно, тот, кто стоит на позиции Ставрогина из романа «Бесы», этого не поймет. Поэтому я считаю свою позицию глубоко нормальной для любого цивилизованного человека в любой цивилизованной стране, который уважает себя, свой народ, свою нацию, свою расу.