В Швейцарии четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский. И если немногочисленные носители последнего отчаянно сражаются за свое самоопределение, то соседние Италия, Франция и Германия обладают мощнейшим культурным потенциалом, поэтому любое произведение, написанное на соответствующем языке, неизбежно попадает в сферу их влияния. Как же в таких условиях маленькой стране удается создавать независимую литературу, выражающую национальный характер?

Стремления к независимости Швейцарии не занимать: конфедерация была основана семь веков назад как альянс равноправных областей (кантонов), поклявшихся защищать друг друга от внешних угроз. Горная местность благоприятствует обороняющейся стороне, и швейцарцам удавалось успешно отстаивать свою автономию на протяжении многих столетий — любой ценой. Сейчас в каждом швейцарском доме, согласно требованию закона, есть бетонированное бомбоубежище, способное противостоять ядерной атаке (это не шутка), а каждый отслуживший в армии и находящийся в запасе обязан хранить личное вооружение (внушительных размеров автомат Sig 550) у себя дома. И действительно, эти автоматы можно встретить почти в каждой швейцарской семье, обычно в шкафу вместе с одеждой. Идея автономии глубоко интегрирована в культуру страны на всех уровнях. Швейцарец не станет покупать иностранный товар, если рядом лежит такой же с надписью «Сделано в Швейцарии» (пусть он втрое дороже). Солнечные батареи, дизель-генераторы и персональные ветряки идут нарасхват, увесистый слиток золота можно без документов купить (и продать) в любом крупном отделении основных швейцарских банков, а выращивать капусту и яблоки на самой дорогой земле мира в окрестностях Женевского озера — почетный героизм, который спонсируется государством.

Швейцарцы нелюбопытны. Именно поэтому страна славится своими банками, международными организациями, шпионскими явками и тайными обществами — швейцарцам совершенно нет дела до чужих секретов. Как, впрочем, и друг до друга — вывести швейцарца на откровенный разговор не проще, чем ограбить цюрихский банк. Парадоксальным образом это нисколько не препятствует подозрительности местных жителей: иностранцы по определению считаются замышляющими какой-нибудь заговор и терпеть их можно лишь по большой необходимости и, как правило, совсем не бесплатно. Увы, необходимость возникает часто: как бы ни хотелось швейцарцам быть полностью изолированными от мира, их высокий уровень жизни во многом напрямую обеспечен иностранным капиталом, хранящимся в местных банках, а политическая независимость — базирующимися здесь международными (то есть кишащими иностранцами) организациями. Налицо конфликт — а что может быть более плодотворным для творчества, чем конфликт?

«Хайди»

Не существует более выразительного описания швейцарской идиллии, чем «Хайди». Это детская книжка, написанная в 1880 году Йоханной Спири и получившая мировую известность (есть и русский перевод). Восьмилетняя Хайди живeт в Швейцарских Альпах со своим дедушкой, среди коз и горных цветов, наслаждается свежим воздухом и полыхающими на закате вершинами. «Почему горный орeл так кричит?» — спрашивает девочка. «А он просто смеeтся над людьми, которые живут в тесноте, деревнях и городах и только и делают друг дружке гадости», — отвечает дедушка и, подражая орлу, говорит: «Если бы каждый из вас шeл своим путeм и поднялся в горы, как я, вам было бы куда лучше!» (эту фразу можно было бы с лeгкой совестью включить прямо в швейцарский гимн — и, проведя пару ночей в каком-нибудь альпийском шале, убедиться, что орeл был совершенно прав). Потом Хайди отправляют учиться в большой и шумный Франкфурт, где она страдает, заболевает лунатизмом, и лишь срочное вмешательство доктора помогает найти средство от болезни — вернуться в Альпы к дедушке и вновь обрести здоровье и отличное расположение духа (впоследствии и сам доктор решает поселиться в горах). Тема возвращения — архетип швейцарской литературы, и то, что мы называем тоской по родине, или ностальгией, во многих языках именуется швейцарской болезнью; до сих пор многие швейцарцы каждый год отправляются в большой мир, чтобы познать его открытия и масштабы, и почти все возвращаются обратно, потому что нет места прекраснее родных гор. На самом деле «Хайди» — очень трогательная и красивая детская повесть, достойная занять место рядом с книгами признанных классиков этого жанра.

«Порядок мира»

Будучи преданны родине, швейцарцы любят путешествовать и делают это со всей серьeзностью. Как говорил Николя Бувье, известнейший (увы, не в России) швейцарский писатель, работавший в жанре путевых очерков, «путешествие ничему не научит тебя, если ты не дашь ему возможности себя уничтожить. Путешествие подобно кораблекрушению — те, чей корабль никогда не тонул, ничего не знают о море. Всe остальное лишь туризм». И действительно, список пройденного Бувье впечатляет: Югославия, Турция, Индия, Иран, Пакистан, Афганистан и другие неспокойные места, совершенно непохожие на Швейцарию. Его книги высоко оценивают критики, а два основных произведения («Порядок мира» и «Пустое и полное») даже сравнивают с культовой классикой жанра — книгой «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» американца Роберта Пирсига. Сполна насладившись познанием мира, автор вернулся в любимую Швейцарию и прожил остаток жизни в уютном местечке Колони на берегу Женевского озера (популярном сейчас как пристанище для семейств многих российских политиков и олигархов — о чeм редко пишут в газетах, потому что швейцарцы нелюбопытны, а остальным узнать неоткуда).

«Назову себя Гантенбайн»

Макс Фриш — пожалуй, самая яркая звезда швейцарской литературы. С его произведениями неизбежно сравнивают любого нового швейцарского писателя (как правило, далеко не в пользу последнего), а три наиболее известных его романа: «Штиллер», «Homo Фабер» и «Назову себя Гантенбайн» — достаточно хорошо знакомы и русскоязычной аудитории. Одна из главных тем творчества Фриша — понимание идентичности (что совершенно естественно для Швейцарии, вынужденной делить языки сразу с тремя соседними странами). Так, в «Штиллере» главный герой американец Джеймс Ларкин Уайт приезжает в Швейцарию и обнаруживает, что все считают его пропавшим швейцарским скульптором Анатолем Людвигом Штиллером, включая близких друзей и жену; насколько мнение других людей определяет, кто мы есть на самом деле? Ещe большее развитие эта тема получает в «Гантенбайне», где главный герой примеряет на себя истории двух других выдуманных персонажей — Тео Гантенбайна и Феликса Эндерлина, влюблeнных в одну и ту же женщину — актрису Лилю. Нарративы Эндерлина, Гантенбайна и Лили сменяются по ходу текста столь же просто, как предметы одежды. «Я не могу поверить, что то, что я вижу, и есть моя жизнь», — говорит автор устами одного из героев и соответственно окрашивает жизнь совершенно разными красками. Гантенбайну для этого приходится играть роль слепого: лишь задекларировав свой эпистемологический нейтралитет, показав отсутствие своего любопытства, он может по-настоящему понять, что думают о нeм и о происходящем окружающие его люди. Полученный опыт остаeтся с ним навсегда. Как несколько нескромно заключает главный герой и с ним автор: «Что я, собственно, делаю перед лицом каждой подлинной истории — не наброски ли к портрету чьего-то “я”?» Отличие же «Гантенбайна» от многих других упражнений в постмодернизме заключается в том, что герою всe же приходится прозреть. И каждый швейцарец может понять, какой самоотверженный бунт стоит за фразами автора «что значит порядок? Только человеку, который в разладе с миром, нужен порядок, чтобы не погибнуть» и «быт лишь благодаря чуду терпим».

Так, раз за разом в творчестве швейцарских литераторов всплывает одна и та же тема: маленькая, изолированная и стремящаяся к максимальной автономии Швейцария вдохновляется происходящим в других странах, даже если на словах отвергает это. Даже маленькая Хайди побывала за границей и вынесла оттуда ценный опыт, передав его своим друзьям в альпийской деревушке. Может быть, подлинная независимость возможна лишь тогда, когда не замыкаешься в себе?

Женева, Швейцария