«Левиафан»: прерванный полет

28 февраля 2015, 14:14

Фильм Андрея Звягинцева всего за полтора месяца стал объектом интеллектуального поклонения российской интеллигенции

«Оскар» за «Иду» — первый в кинематографической истории Польши

Она легко идентифицировала себя с образом сильно пьющего автослесаря Николая Сергеева, словно бы вобравшего в себя все ее невыплаканные слезы и несбывшиеся политические надежды. В ее умах «Левиафан» постепенно стал превращаться в политический манифест, от чего даже сам автор был вынужден публично открещиваться. Победное шествие фильма по фестивалям и максимальное приближение к «Оскару» как высшей точке кинематографического признания интерпретировалось как некое воздаяние, как шанс на то, что произойдет что-то невероятное, способное нарушить привычный ход вещей. По крайней мере, возникла надежда, что оскароносного консерватора Никиту Михалкова наконец-то уравновесит либерал Звягинцев. Но не случилось. Команда, работавшая над «Левиафаном», уехала из Лос-Анджелеса без золотой статуэтки. Очевидно, что несмотря на триумф на «Золотом глобусе» это чувствительный удар. «Оскар» мог бы как минимум продлить прокатную судьбу фильма. Он все еще в десятке самых кассовых фильмов по недельным сборам, но число зрителей неуклонно падает. Сейчас фильм остановился на отметке 85 млн рублей, притом что основные сборы приходятся на первые две недели проката. При бюджете 220 млн рублей с экономической точки зрения это почти катастрофа. Единственный шанс свести концы с концами — максимально широкий прокат за пределами России, и в этой ситуации «Оскар» для фильма, проходящего по разряду авторского кино, нужен был как воздух.

Американские киноакадемики проголосовали за «Иду» поляка Павла Павликовского. Фильм снят приблизительно в той же манере, что и «Левиафан»: медленное, максимально приближенное к документальной манере повествования кино, к тому же черно-белое. Девушка Ида, выросшая в монастыре, перед тем как принять обет монашества, узнает, что она еврейка, и отправляется в путешествие, чтобы выяснить судьбу своих родителей. Ее ждет горькая правда: во время войны их сначала прятали в лесу, а потом убили своими руками соседи лишь ради того, чтобы заполучить их дом. В этом еще одно сходство «Иды» с «Левиафаном»: в обеих лентах в том или ином виде всплывает квартирный вопрос, а раздоры вокруг дома приводят к человеческим жертвам. Но если в «Левиафане» главный герой пытается сопротивляться реальности всеми возможными способами и тем самым только усугубляет свое и без того бедственное положение, то Ида просто принимает ситуацию такой как есть. Все, что ей нужно от мира, — одна ночь любви со случайно встреченным саксофонистом, и то лишь ради того, чтобы узнать, от чего ей предстоит отказаться на всю последующую жизнь. Если продолжать сравнивать два фильма, то христианское смирение будущей монахини и в самом деле выглядит сильнее, чем погружение в алкогольный трип русского автослесаря. Если иностранные журналисты, живущие в Голливуде, выбирая между «Левиафаном» и «Идой», скорее всего, эмоциональнее отреагировали на ярко выраженный антиклерикализм первого и присудили ему «Золотой глобус», то коренные американцы в большей степени отреагировали на ровно противоположную внутреннюю идею второго. Следует признать, что выбор в итоге был сделан в пользу сильнейшего.