Любого, кто хоть немного представляет себе ситуацию в отечественном образовании, в сказанном удивит всё: и Валдай, и выбор направлений магистратур, и даже название университета. Начнём с названия.
От либерала к консерватору
Шестнадцать лет назад Михаил Поваляев открыл в Москве Филипповскую школу. «Филипповская» — имени святителя Филиппа, митрополита Московского, убитого Иваном Грозным. И директор, и ещё несколько человек из школы активно участвовали в работах по реставрации Соловецкого монастыря, где Филипп некогда был игуменом. Вот и назвали светскую школу именем митрополита-правдоискателя — в надежде, «что его гражданская позиция и стремление к преображению окружающей жизни будут не пустым звуком для наших учеников» (это я цитирую сайт школы). Школа состоялась; обучение там недешёвое, но попасть в неё непросто.
Затем Поваляев основал Университет Дмитрия Пожарского (УДП). Почему, спрашиваю, Пожарского, а не, скажем, Минина — разве князь был известен какой-то особой любовью к учёности? А потому, объясняет Поваляев, что запало ему в память словцо Виталия Найшуля, что-де святитель Филипп был первым русским либералом, а князь Пожарский — первым русским консерватором: «Нам нужно опираться на наши отечественные образцы». Как регулярное учебное заведение университет, по сути, ещё не существует. Под маркой УДП уже шесть лет работают Вечерние курсы с лекциями по разнообразнейшим дисциплинам, от иконографии Ветхого Завета до физики коллайдера для гуманитариев. Образцом для этих курсов служит, конечно, знаменитый в начале прошлого века Университет Шанявского, где тоже читали самые разные курсы, где преподавали Вернадский и Чаянов, Тимирязев и Шпет, учились Тимофеев-Ресовский и Есенин. До таких высот курсы УДП пока не добрались, но пропустили через себя больше десяти тысяч слушателей — и вовлекли в орбиту университета немало талантливых учёных. Другим резервуаром преподавательских кадров призваны служить научно-исследовательские центры и лаборатории, уже десять лет создаваемые под эгидой УДП: Центр исследований эпиграфики, Эллинистический центр, Биографический институт, Центр египтологии, Лаборатория социальных исследований и другие. И вот в прошлом году учёный совет УДП решил, что настала пора набирать первых студентов.
Это оказалось непросто. Обучение первого набора будет бесплатным, и потоки задуманы небольшие: по пятнадцать человек в обеих магистратурах; но достаточно желающих нашлось пока лишь у гуманитариев. Тут самое время задать сразу несколько вопросов, и первый из них: а зачем вообще нужен новый университет — разве существующих мало? Если есть МГУ и СПбГУ, РГГУ и Европейский университет, ВШЭ и РЭШ — зачем ещё УДП под Бологим?
Зачем это нужно
Поваляев считает, что наши университеты — тот же Московский, например, — выпускают людей не образованных, но лишь профессионально подготовленных. Их выпускники могут быть неплохими биологами, историками или математиками, но образованными людьми их не назовёшь, ибо они не знают даже азов дисциплин, не относящихся к их профессии. Это связано и с падением среднего уровня вузовских преподавателей, и с ужасающей деградацией гуманитарного знания за советское (а потом и за постсоветское) время, и много ещё с чем. Но прежде всего с исчезновением у нас главных университетских свобод: «Когда профессор свободен преподавать свой предмет, а студент свободен учиться у этого профессора и не учиться у другого и никто не может требовать отчета почему». Сегодня, в разгар всеохватного административного давления, наша высшая школа ещё дальше от этих идеальных свобод, чем была при коммунистах. Вот и возникает мысль: «Пусть будет в России хоть один нормальный университет, где профессора могут преподавать то, что они считают нужным, а не то, что где-то написано в каком-то профессиональном стандарте».
Я процитировал сейчас апрельское интервью Поваляева, чтобы констатировать, что аберрация дерзкого замысла при столкновении с реальностью уже началась. В УДП поняли, что абитуриентов желаемого уровня не набрать, если не гарантировать им диплом государственного образца. Но когда ещё новый университет получит госаккредитацию! — и УДП договорился с Государственным академическим университетом гуманитарных наук (ГАУГН) о совместной магистерской программе. То есть, поступив в УДП и проучившись два года, абитуриент получит два диплома: Университета Пожарского — и ГАУГН. Плюсы такого решения ясны: диплом гособразца, отсрочка от армии, избавление от некомфортной роли совершенного новичка на образовательном рынке; заплачено же за всё это отступлением от провозглашённого в апреле идеала. ГАУГН, как и любой вуз Минобра, очень даже подчиняется «каким-то стандартам». И Поваляев, и руководители обеих новых магистратур уверенно говорили мне, что проблем не возникло: намеченные программы почти не пришлось менять ради подчинения гостребованиям. Насколько такая идиллия способна выстаивать под неизбежными чиновничьими проверками, пока неясно.
В создаваемом университете, по замыслу Поваляева, усердно работающие люди смогут получить не профподготовку, а образование. Не сразу, разумеется: «Мой тезис в том, что если человек окончит подряд две магистратуры, то мы можем считать его прототипом образованного человека. Одновременно это невозможно, вне человеческих сил, а вот последовательно — более или менее». Исходя из такого рассуждения легко понять выбор направлений для первых двух магистратур. Это, если угодно, консерватизм в действии. Учение должно быть трудным. Что заведомо трудно? Математика — и древние языки. И про математику, и про латынь не один век известно, что они выстраивают мозги и создают прочную базу для любых дальнейших занятий. Людям, недовольным своим образованием и готовым всерьёз пахать ради его улучшения, на входе в УДП предлагается разделиться: склонных к математике зовут на отделение междисциплинарного анализа, склонных к гуманитарным наукам — на отделение античности. Непроходимой стены между отделениями не будет: гуманитарии получат серьёзные курсы математики и физики, математики — серьёзные курсы истории и языков.
А теперь зададимся следующим вопросом: почему набрать гуманитариев на чистое место, в первый набор нового университета, оказалось легче, чем математиков?
Кого зовут учиться
Семинар «Междисциплинарный анализ социально-экономических процессов» (МАСЭП), на основе которого стартует магистратура, возник несколько лет назад, когда математик Алексей Савватеев (сейчас он ректор) и физик Андрей Леонидов (сейчас — руководитель «математической» магистратуры) пришли к необходимости объединить привычные обоим методы моделирования реальности. Сначала семинар был ежегодным; два года назад Поваляев им заинтересовался и открыл при УДП лабораторию, и такой семинар собирается уже дважды в месяц; теперь решили набирать и обучать молодых ребят. О подходах к социально-экономической проблематике, развиваемых в МАСЭП, нужно рассказывать отдельно; здесь ограничимся несколькими фразами.
Там полагают, что привычные методы моделирования социально-экономических процессов (теоретико-игровой подход, максимизация полезности, all that jazz) можно удачно дополнять методами статистической физики, анализа больших данных, агентного моделирования. Там ищут подходы к анализу реальных задач — из живой экономики, бизнеса, социальных процессов — для которых регулярных методов решения не существует. Студентов собираются учить и нетривиальному набору наук: и физике сложных систем, и экономике, и абстрактной математике — и способам заставить эти науки работать вместе. («Математика готовит голову к логике, физика готовит к тому, чтобы правильно упростить картину, отсечь лишнее» — Леонидов.)
Что это направление очень перспективно, думают не только участники МАСЭП. С ними уже много лет активно сотрудничает президент Новой экономической ассоциации академик Виктор Полтерович; их весьма позитивно оценивает и всячески поддерживает директор ЦЭМИ (Центральный экономико-математический институт РАН) академик Валерий Макаров. Валерий Леонидович в прямом смысле слова дал им крышу: РЭШ, обитавшая в здании ЦЭМИ, недавно перебралась в Сколково, и освободившиеся площади институт предоставил УДП; как минимум первый учебный год магистратуры проведут в знаменитом здании с листом Мёбиуса над входом. Так что когда руководители говорят, что у них очень интересная программа, им есть на кого сослаться.
Но они говорят ещё, что их программа — самая трудная из всех аналогичных: «Это как два первых курса физтеха, продолженные на магистратуру» (Леонидов). Поэтому они ждут от абитуриента хорошего владения высшей математикой, на уровне второго курса мехмата-физтеха, причём особо оговаривают и необходимость твёрдо знать школьную программу («что редко в наше время» — Савватеев). Может быть, именно поэтому и наблюдаются трудности с набором: гуманитарии особых требований к поступающим не выдвигают — и уже набрали людей. Правда, чему-чему, а математике до сих пор учат довольно широко, зачатки теорвера и дифуров известны очень многим — уж пятнадцать-то человек должны бы найтись. Возможно, дело просто в том, что интерес к математической экономике уже не так велик, как по инерции принято считать, и «вышки с рэшкой» за глаза хватает для его удовлетворения. Не знаю.
Руководитель гуманитарной магистратуры Алексей Любжин готов учить почти любых «взрослых и неглупых» людей: «Кого я не хотел бы видеть на входе — своих коллег-классиков, просто потому, что для них это было бы повторением пройденного. Все остальные и гуманитарные, и негуманитарные специальности — приветствуются». Акцент на взрослость абитуриентов не случаен: «Общее образование, затрагивающее разные предметные области, можно давать скорее не школьникам, а уже мотивированным и имеющим определённый жизненный опыт взрослым». И как раз изучение античности в таком общем образовании весьма уместно: «Не считая восточных языков, классическая филология и антиковедение — это единственная гуманитарная область, которая по сложности может конкурировать с естественными науками и математикой. Просто оттуда будут выходить люди, которые могут со всеми держать себя на равных». Конечно, лучше бы начинать классические штудии не с магистратуры, а много раньше, но «поскольку предложение заключалось в том, чтобы сделать крышу, которая играла бы роль фундамента, то есть то, что надо бы давать в гимназии, дать в виде магистратуры, я попытался наиболее добросовестным образом эту концепцию воплотить».
Кого хотят выпустить
Алексей Савватеев: «Мы готовим интеллектуальный спецназ. Если будет востребован — прекрасно, если нет — полежит на полке некоторое время. Они будут заниматься какой-нибудь ерундой, преподавать в мегагрантах этих, а потом могут быть в какой-то момент востребованы». «Где, — спрашиваю, — востребованы?» — «Бывают же случайности какие-то. Бывает, что правда ищут людей, которые разбираются, просто не могут найти. Бывает, что-то и делается — мегагранты ведь сделали. Наш выпускник будет в таких вещах понимать хорошо, где нужно проблему с разных сторон увидеть, продумать все мелочи. Скажем, захотят в Петербурге разработать программу борьбы с пробками — выпускник УДП сможет это сделать». — «Чтобы вашему выпускнику поручили такую работу, должно случиться чудо». — «Я верю в небольшие чудеса, которые время от времени происходят». — «И вы набираете пятнадцать человек в расчёте на чудо?» — «Да. На пятнадцать шансов на чудо будет больше».
Андрей Леонидов видит для интеллектуального спецназа и более прозаические варианты. По его мнению, выпускники пригодятся везде, где занимаются стратегическим планированием и оптимизацией производства: в больших корпорациях, в правительственных агентствах. Уже и курсовые работы он рассчитывает связать с проблемами реальных компаний.
Что же до магистратуры гуманитарной, то Алексей Любжин сказал так: «У нас куда ни взгляни, ничего нет. Нет нормального академического собрания сочинений Пушкина, грамотного с точки зрения текстологии и достаточного с точки зрения комментария. Вся русская культура для нас самих за мощным занавесом. Тут работы не одному поколению людей. Я бы с удовольствием, скажем, подготовил научный коллектив, способный издать того же Карамзина. Античность — это база тогдашней европейской культуры, универсальный язык, на котором она говорила, и, не зная этого языка, даже не то что не зная — не живя в нем, Карамзина понять нельзя». Понятно, что перспективы выпускников будут шире, если будет «некий культурный прогресс, а не одичание».
Вернёмся на землю
Университет Пожарского финансируется Русским фондом содействия образованию и науке, по существу — просто г-ном Поваляевым. Он получил наследство от отца, занимавшегося рыбным бизнесом на Дальнем Востоке, и часть семейного капитала вложил в этот фонд. Из того же источника поддерживается сейчас и Филипповская школа, но та всё-таки понемногу двигается к самоокупаемости: по словам Поваляева, школа сейчас зарабатывает около пятидесяти, а тратит около шестидесяти миллионов рублей в год. УДП же пока — чистые затраты. Текущие его активности: исследовательские центры и лаборатории, книгоиздание, Вечерние курсы — стоят 2–2,5 миллиона в месяц; набираемые сейчас магистратуры обойдутся за первый учебный год в 22–25 миллионов. Дороже всего, ясное дело, строительство кампуса в валдайской глуши. Первая очередь кампуса (без малого семь тысяч квадратных метров и сопутствующая инфраструктура) по смете должна обойтись примерно в 350 миллионов рублей. Обойдётся, как это всегда бывает, много дороже. Масштабы фонда мне неизвестны, но не бесконечны же они. Как будет университет финансироваться в перспективе? Поваляев предполагает, что по мере «раскрутки» УДП пойдёт плата за обучение, а главное — появятся ещё спонсоры: «Велосипед должен поехать. А дальше будем кататься на роллс-ройсе с протянутой рукой». Много ли, спрашиваю, знаете уже едущих по России велосипедов? — Два: Российская экономическая школа и Европейский университет в Санкт-Петербурге…
Образцы, на мой взгляд, не вдохновляющие. В обоих случаях ключевую роль играли иностранные спонсоры; у РЭШ, кроме того, в учёном совете сидит половина экономического блока правительства, что явно помогает бороться за гранты от госструктур — новому университету ничего подобного в обозримой перспективе не соорудить. Но ведь и РЭШ, при всех своих козырях, обретается сегодня в тяжелейшем финансовом положении — что уж говорить о заведениях, не имеющих столь высоких покровителей. Такие уж пришли времена — частные вузы не в авантаже. Вспомните, лет пятнадцать-двадцать назад вся Москва была завешана рекламой Университета Натальи Нестеровой. Обучение в нём стоило недёшево, но народ валом валил: для лекций, говорят, случалось арендовать кинотеатры. Работали там преподаватели из ведущих московских вузов — по совместительству, понятно. Но где-то в середине 2000-х антреприза эта захирела и скончалась. Почему? По многим, наверно, причинам, но прежде всего потому, что стало проще учиться на коммерческой основе во всех вузах, включая первостатейные, — и заведения без устоявшейся репутации оказались неконкурентоспособными.
Но чтобы репутация нового университета устоялась, нужно время. Нужно год за годом набирать абитуриентов (желательно всё больше) и успешно (всё более успешно) обучать их. Слух о том, что выпускники хороши, должен успеть разойтись по свету и окрепнуть, а выпускники, раз уж они так хороши, должны добиваться успеха в своих областях; постепенно сообщество выпускников должно стать ощутимой силой, которая сможет поддержать свою alma mater — и так далее. В свете этих очевидностей особенно странно выглядит затея с кампусом среди валдайских болот. Легко вообразить, как притягательна мечта создать новый Стэнфорд или свой Йель, но не с кампуса же начинать в наши дни её реализацию.
Когда несколько лет назад творцы Сколково ударились прежде всего прочего в огромную стройку, это было смешно, но дополнительных уронов гранд-идея не понесла. И потому, что деньги казённые, — и потому, что стройка сразу за МКАД не подразумевала переезда прикосновенных к проекту лиц в неведомые дали. В случае с УДП всё иначе. Повторюсь, я не знаю размеров поваляевского фонда, но он заведомо менее неисчерпаем, чем докризисная казна РФ. А ведь стройка — даже её первая очередь по первоначальной смете — это суммы, достаточные для финансирования нескольких лет работы УДП (при масштабе, намеченном на первый год, хватило бы лет на пятнадцать). Но это полбеды, хуже другое. Одно дело университетский кампус в Нью-Хейвене, уютном старинном городке, в насквозь обустроенных краях, в полутора часах от Нью-Йорка, а другое дело — горстка строений среди болот и лесов, где на десятки вёрст вокруг — лишь пяток неживых деревень да пара депрессивных пгт. Ну ладно; допустим, студенты, охваченные неодолимой страстью к учению, согласятся на такое житьё. Но речь-то о магистратуре, ребята уже взрослые, у многих жёны (мужья) — им чем в новом кампусе заниматься? А уж преподаватели совсем взрослые люди; их жёны-мужья как? Дети? Вахтенный метод — вещь известная, но и проблемы, с ним сопряжённые, известны не менее. Словом, добиваться устойчивости нового университета (в частности, устойчивости преподавательской команды), набирать с каждым годом всё больше всё лучших студентов переезд в валдайский кампус может, боюсь, сильно помешать.
На иной взгляд, стройкой бы заниматься поменьше, а гораздо больше заниматься бы коммуникациями. Решение открывать магистратуры принято осенью, фирму для продвижения УДП наняли только в мае — диво ли, что с набором трудности? А ведь университету есть что «пиарить»: и Вечерние курсы, и исследовательские программы, и издательские. И не в одном пиаре дело, нужна комплексная стратегия. Взять хоть плату за обучение. Конечно, бесплатность нынешнего набора — плюс для раскрутки, но есть в ней и ощутимый минус. Чтобы будущее сообщество выпускников быстрее становилось влиятельным, нужны и дети нынешней элиты в студентах. Но нынче не начало 90-х, когда стартовала та же РЭШ. «Здесь, в России? Бесплатно? Да вы издеваетесь!» — нынешняя элита своих детей в такой университет не пошлёт.
Когда само участие — уже победа
Поваляев со товарищи взялся за чудовищно сложную задачу — создать способный к самовоспроизводству частный университет. Никто из тех, чьим мнением я успел поинтересоваться, даже не решился с уверенностью сказать, что задача разрешима в принципе. Если же говорить не о дальней перспективе (в которой, как известно, мы все — покойники), а о текущем положении дел, картина окажется веселее. В Университете Пожарского уже удалось собрать два сильных (я порасспрашивал незаинтересованных лиц — они подтверждают: сильных) преподавательских коллектива, готовых давать студентам фундаментальное образование. Это идёт вразрез с неприятнейшим трендом: как выразился г-н Леонидов, сейчас происходит «всеохватная фуфловизация всего, и количество качественных групп по любому предмету, какой вы ни назовёте, от экономики до теоретической физики, стремительно уменьшается». Везде уменьшается, а тут увеличилось, пусть только на две. И сделано это, как кажется со стороны, очень просто: Поваляев дал учёным больше денег, чем даёт им Минобрнауки, — и несопоставимо больше свободы. Лишнее доказательство того невесёлого факта, что яркие, свободные, современные программы образования можно создавать только в обход действующих сегодня разнообразных нормативов.
Лучше было бы, если бы эти группы сложились в каком-нибудь большом государственном вузе? В каких-то смыслах, безусловно, лучше: например, там они могли бы набирать и бакалавриат, то есть им не пришлось бы впихивать в два года учения больше, чем туда помещается. А в каких-то смыслах и хуже: там они и мечтать бы не смели о безусловном отсеве тех, кто не справляется, а в УДП намерены отсеивать. Но что толку об этом рассуждать? в казённых вузах они возникнуть не смогли, а тут смогли — спасибо и на этом. Первый набор, я уверен, они сделают и горстку хороших ребят выучат — и это уже будет серьёзным достижением. Да, достижение это не изменит печальной ситуации в отечественном образовании, но это не повод ему не радоваться, это повод желать, чтобы таких достижений становилось больше. Одно не изменит, два не изменят, а там, глядишь…
