О четверти века реформ

Александр Привалов
научный редактор журнала "Эксперт"
14 ноября 2016, 00:00

Попытки радикально реформировать отечественную экономику начались ещё при Горбачёве, но тогдашние шаги были образцово безуспешными, и сегодня о них никто не вспоминает. (Может, и зря: кабы публика имела представление хотя бы о смысле и последствиях принятого в неколебимо ещё советском 1987 году Закона о предприятии, её суждения о том, кто и как «развалил Союз» и «разрушил экономику», были бы заметно менее плоскими.) Говоря о реформах, у нас имеют в виду реформы уже постсоветские, ельцинско-гайдаровские — им-то в эти дни и исполнилось двадцать пять лет. 28 октября 1991 года Ельцин выступил на Съезде народных депутатов РСФСР с энергичным обращением, прозвучавшим как манифест реформ. Он сообщил, что «только после распада Центра полностью раскрылась бездна, в которой оказалась экономика». Он рассказал, что после поражения путча «был соблазн сразу, на горячую голову, начать широким фронтом экономическую, финансовую, и другие реформы», но начинать их без подготовки «было бы верхом безответственности». Поэтому власть взяла паузу на два месяца — и вот «выработаны конкретные меры по осуществлению пакета реформ». «У нас есть уникальная возможность за несколько месяцев стабилизировать экономическое положение и начать процесс оздоровления. Мы отстояли политическую свободу. Теперь надо дать экономическую!» И реформы стартовали.

Когда они финишировали? По мне, так они ещё продолжаются. Реформа, понимаемая не как метафора, а как набор конкретных действий, заканчивается, когда страна переходит в некое иное состояние, диктующее иные подходы в экономической политике. Но если и в те полузабытые уже годы, и нынче экономическая политика правительства не отходит далеко от знаменитого вашингтонского консенсуса, то реформа, пожалуй, не закончилась (хотя перманентная реформа — это какая-то отрыжка троцкизма). Впрочем, чаще говорят о первых годах реформы, связанных с деятельностью собственно гайдаровской команды, и тогда предмет становится обозримым. Что сделано, известно: правительство освободило цены, либерализовало внешнюю и внутреннюю торговлю, ввело частичную конвертируемость рубля и провело массовую приватизацию. Надо было всё это делать? По деталям есть тьма возражений, но в целом практически все согласны: да, надо. Хорошо ли это было сделано? Увенчалась ли реформа успехом? Вот тут согласия нет и близко.

Для сторонника реформаторов всё просто: да, реформа проведена успешно — что доказывает, например, бурный экономический рост, начавшийся в нулевых годах. Не всё было сделано идеально, ну так решались задачи невиданной остроты и новизны, решались с листа — тут и нельзя было обойтись без ошибок. К тому же по всем основным вопросам не было и выбора: нельзя было не освободить цены, иначе в стране начался бы голод; нельзя было не форсировать приватизацию, иначе в стране произошёл бы коммунистический реванш… Так в лагере реформаторов говорили четверть века назад, так говорят и сейчас. Тогда широкая публика склонна была всему этому верить: да, точно, вот до чего страну довели, теперь только крайними мерами… Теперь такие оправдания («Привезли человека с кровотечением из носу, а у меня в кабинете нет ничего, кроме засохшей зелёнки, а кровь у него льёт и льёт — как было не наложить ему жгут на шею?») скорее раздражают. Между тем в них есть и вполне серьёзный резон.

У реформаторов действительно часто не было альтернативы — видимой ими альтернативы. Я тут не только и даже не в первую очередь об ограниченности их познаний в реальной экономической жизни; я о ненадёжности их положения. Взять то же освобождение цен: у нас оно прошло (в основном) за один день — китайцы проводили его в течение пятнадцати лет. Оно и умнее, и к гиперинфляции не привело. Но у наших реформаторов не было гарантированного завтра: сегодня Ельцин их назначил, завтра мог и снять — и альтернатив резким (и потому больше необходимого калечащим) жестам у них как у министров и впрямь зачастую не находилось. Они прекрасно понимали, как была бы полезна им политическая поддержка снизу, — и, говорят, часто спорили, можно ли завлечь в политику бенефициара их реформ, предпринимателя. Приходили к выводу, что нельзя. Конечно, если сначала отпустить цены, то есть обнулить людям сбережения, а потом запустить приватизацию, да с упором на крупные предприятия, политической поддержки и не будет — только «блатной капитализм» да криминализация. А вот кабы сначала малая приватизация (лавки, пекарни да прачечные), а потом отпускание цен и уж только совсем потом приватизация крупняка — или, как чехи сделали, приватизация по именным приватизационным счетам — так и цены не взлетят, и поддержка будет. Но решили не так — по разным причинам; не в последнюю очередь, видимо, из-за разделяемого со всем населением державы необычайного невежества в насущнейших гуманитарных дисциплинах. И это, я думаю, оказалось серьёзной ошибкой.

Разномыслие вокруг таких бурных периодов — вещь более чем нормальная. Одно кажется мне грустным: что сторонники реформаторов в упор не видят цены, заплаченной Россией за именно такую реформу. «Реформа удалась, поскольку через десять лет после неё начался экономический бум». Позвольте, но за эти десять лет ВВП рухнул намного сильнее, чем за Великую Отечественную войну! «Не всё измеряется макропоказателями; реформы делались не для статистики, а для людей». Для людей? Обнищание целых слоёв; деградация социальной структуры общества; бурный рост позорной категории «новых бедных», работников с высокой квалификацией — это всё для людей? «Во всяком случае, живы остались». Спасибо, конечно, только и живы остались никак не все — спросите хотя бы, сколько народу полегло в ходе передела собственности… Сказали бы просто: «Мы сделали что могли и как умели; Вышло не ахти, но не сделали бы — могло выйти и ещё гораздо хуже, потому-то и потому-то». Но так сторонники реформ не говорят.

По сути, вокруг реформы происходит в уменьшенном масштабе нечто подобное тому, что происходит вокруг фигуры Сталина. И тут и там одна из спорящих сторон и слышать не хочет о цене достигнутых результатов. Только те, кто тут обороняется, там обычно атакует — и наоборот. Нет бы сойтись на том, что оба обсуждаемых периода суть «часть нашей истории»!