Новый фильм Валерия Тодоровского "Мой сводный брат Франкенштейн" привлек внимание не только российской, но и зарубежной общественности. О нем много говорили в Европе. Он вызвал интерес у американской аудитории на Фестивале русского кино в Нью-Йорке. При не очень затейливом сюжете (в благополучную московскую семью приезжает незаконнорожденный сын отца семейства, инвалид чеченской войны) фильм получился захватывающим, глубоким и актуальным. Режиссеру удается держать зрителя в напряжении с первых же кадров.
Письмо с известием о прибытии неведомого сына, который к тому же серьезно болен и нуждается в операции, вносит разлад в семью. Российский интеллигент, ученый-теоретик (его играет Леонид Ярмольник) стоит на вокзале, не ожидая ничего хорошего, с тревогой вглядываясь в лица прибывающих пассажиров. Тодоровский уже тут мастерски нагнетает психологическую атмосферу, играя со зрителем, когда наши ожидания могут оказаться пугающе реалистичными и даже фантасмагоричными. И вот появляется он, Франкенштейн (молодой талантливый актер Даниил Спиваковский), фигура для обыденной, серой жизни ирреальная, как будто пришедшая из другого мира. Образ Павлика, нашего русского Франкенштейна, создан нарочито гиперболически: облик, мимика и интонации юродивого безумца, перевязанный изувеченный глаз, на место которого он мечтает вставить бриллиант, мания преследования, когда всюду мерещатся "духи" (и в прямом и в переносном смысле). Но вместе с тем это и реалистический персонаж: перед зрителем предстает наивный провинциальный мальчик, душевно и физически искалеченный войной.
Есть ли для него место в этой мирной жизни, среди "нормальных" людей с их повседневными заботами и мелочными дрязгами? Павлику нужна операция и срочная психологическая помощь. Но встречается он только с безразличием, всюду от него отмахиваются - свое дело делает безжалостная бюрократическая машина. Но Франкенштейну тоже надо найти свое место в мире, который сам сотворил его, но не желает принимать. Превращение Павлика во Франкенштейна происходит здесь, в мирном обществе, в новой семье, среди мирных граждан. Проще закрыть глаза, не заметить, пройти мимо, отмахнуться, решительно выбросить из жизни, и, наконец, просто уничтожить назойливую неразрешимую проблему. Страшно, когда такой проблемой оказывается человек. И, вроде бы, никто не виноват: герой Ярмольника безрезультатно ходит с сыном по инстанциям, а те, как положено, их "отшивают". Мать (Елена Яковлева) пытается оградить своих детей (сына и дочь) от нависшей опасности, которую она видит в Павлике, а спецназ просто выполняет свою работу.
На Западе фильм восприняли, как предупреждение об угрозе терроризма, который уже пустил корни в мирной жизни. И попросили для проката сделать конец фильма более жизнеутверждающим. Тодоровский не согласился. Ведь в таких трагических концовках и выражается особенность русского кино и русской ментальности. Западный зритель в первую очередь видит в фильме послание, что угроза войны исходит от нас самих и гнездится в сознании каждого. Наш же зритель задумывается о несовершенстве социальной системы и человеческих взаимоотношений, о несправедливости и безысходности.
Павлик - не Рембо. Он не закален, а искалечен войной. Он не становится сверхчеловеком, расквитавшимся со своими обидчиками, которых, кстати, в фильме и не видно, поскольку они часть поглотившей их системы. В нашем сознании и в нашей реальности все иначе, а, следовательно, иначе и в кино. Павел и другие персонажи, вовлеченные в его проблемы, сталкиваются с бездушием государственной системы, заложниками которой они являются.
Павлик даже не стремится, подобно западному Франкенштейну Мери Шелли или американскому Рембо, бунтовать против несправедливости. Он и не способен, не столько из-за психической травмы, сколько в силу определенного менталитета. Он пытается адаптироваться, приспособиться, стать человеком. Только для этого он реализует адаптивные механизмы, выработанные на войне. Атмосфера, в которую он попадет (непривычная обстановка, безразличное, отчужденное отношение окружающих), способствует прогрессированию заболевания. В результате герой создает в своем сознании понятную ситуацию, объясняющую все его тревоги - виноваты не окружающие его люди, новая семья и даже не бездушная система, а скрывающиеся где-то рядом боевики. Теперь у Павла появляются смысл и цель: спасение принявших его в свою семью людей.
Валерий Тодоровский говорит, что хотел снять психологическую драму, рассказать историю про безысходность, про то, что все правы и все виноваты. Ему это удалось. Получился фильм с ярко выраженными чертами нашей ментальности. Поэтому он понятен и близок нашему зрителю. Думаю, что и любому мыслящему человеку другой культуры. Эта картина полезна и интересна. И не стоит менять концовку фильма в угоду массовому потребителю, привыкшему к голливудским хэппи-эндам.
