Чем сейчас актуально произведение, написанное восемьдесят лет назад, ставшее хрестоматийным примером советского литературоведения? Именно сейчас "На дне" читается как пьеса о социальном неравенстве, о положении тех, кого общество выбросило за борт жизни, сбросив с социальной лестницы. Экзистенциальные мотивы по-прежнему сильны, но в свете их социально-психологической значимости. Заставляет обратить на себя внимание и то, что Христос обращался прежде всего к нищим и убогим, калекам, преступникам и блудницам. К тем, кто совсем отчаялся, находится на грани и, как никто другой, нуждается в последней надежде. С изменением ценностей в нашем обществе популярное некогда высказывание "бедность - не порок" сменилось противоположным: "бедный - виноват сам".
Рыночное отношение
Мы, как говорят, на собственной шкуре познали капитализм "с нечеловеческим лицом", когда государству совершенно нет дела до своих граждан, которых оно превращает в униженных и оскорбленных. То, что далеко не все отношения в обществе можно измерить рыночными понятиями, - мысль не новая, но весьма своевременная. Дети-сироты, матери-одиночки, инвалиды, пенсионеры - социальные группы, не вписывающиеся в рыночные отношения, не способные приносить экономический доход, оказываются брошенными на произвол судьбы, подставленными под удар. К ним добавляются и выброшенные на обочину жизни, оказавшиеся на дне (в принципе, они могут пополняться и из вышеперечисленных групп), получившие специальное название в эпоху перестройки и становления рыночных отношений - бомжи. Хотя, как принято считать, такие люди были всегда, но особый социальный размах этот феномен получил именно сейчас. Это не просто незначительная группа людей случайно, в силу личностных обстоятельств, оказавшаяся на улице, а целый класс, образовавшийся вследствие новых экономических условий, нарушения прав человека и отсутствия продуманной социальной политики.
Если же мы рассмотрим обитателей горьковской ночлежки, то большинство из них все же имеют или имели какую-то профессию. Занимающийся мелкой слесарной работой Клещ, крючники, бывший Актер. Или, например, проститутка Настя, вор Васька Пепел или шулер Сатин. Они, пусть и извращенно, но все-таки вписаны в экономическую систему, добывают себе на хлеб насущный и водочку. И более того, все они имеют сомнительную, но все же крышу над головой, способны ее оплачивать, а некоторым, например Бубнову, удается даже скопить немного грошей, правда, для того, чтобы пропивать. Вот социальное дно начала XX века, описанное Максимом Горьким. Наш нынешний бомж, живущий в XXI, не имеет и этого. Распространенное мнение о нищенстве и попрошайничестве на улицах как о бизнесе служит слабым утешением. А миф о нищем-миллионере, сменяющем лохмотья на смокинг, - легкий способ бегства обывателя и государства от повседневной действительности в "устраивающую всех" сказку. Следуя логике об однозначной виновности "непутевых" людей в собственных бедах, можно нарисовать очень удобную, прелестную картинку: ездящие на джипах, живущие в шикарных апартаментах, имеющие деньги и власть - преуспевающий род человечества, одаренные, талантливые люди, гении. А просящие милостыню, живущие на помойке - сумасшедшие больные, лишенные элементарных способностей моральные уроды и дебилы. Тогда возникает вопрос о состоянии здоровья общества, коль в нем столько страдающих патологией бродяжничества.
Для западного общества на современном этапе главной задачей социальной политики является реабилитация и реадаптация (возвращение к нормальной экономической и социальной активности) уязвимых групп населения, а не просто выплата денежных пособий, соответствующих прожиточному уровню. Для нашего же - и разовые государственные "вспоможествования" существенная проблема. Если "бедные люди" Теодора Драйзера эпохи хищнического капитализма скитались по трущобам и ночлежкам, питаясь скудными, но все же бесплатными обедами, то нынешним обитателям дна остается об этом только мечтать. Не говоря уж о проблеме человеческого фактора, которую надо как-то решать: нельзя отказываться от людей только на том основании, что они уже отломленный ломоть, тем более что таких становится все больше. На социальные дотации средства из госбюджета отчисляются ежегодно. Только вот распоряжаться ими так и не научились. Мышлению чиновников до сих пор близка административная модель: разовые вливания и бюрократическое безразличие к человеческим бедам. Забота об институте нищенства фактически переложена государством по средневековому принципу на плечи рядовых граждан: с миру по нитке - голому рубаха.
В обществе все больше получает распространение определенная точка зрения. Нищие пенсионеры, дети, беженцы-женщины с детьми на руках, просящие на улице, в транспорте, по квартирам, бомжи, обитающие на помойках и ночующие в подъездах, стали всеобщей напастью, неприятным недоразумением, бельмом в глазу, от которого хотят избавиться, сплавив куда подальше. Пугает и то, что никого уже не шокирует подобное соседство, - человек, лежащий посреди дороги или на лестничной клетке не вызывает всеобщего беспокойства. Многих гораздо больше волнует другой аспект: грязь, моральное и психологическое неудобство, причиняемый дискомфорт. Чувствуя собственную беспомощность в этом вопросе и все возрастающий хаос, мы больше склонны жалеть себя. Это стало нормой, неприятной, которую не хочется замечать и о которой неловко говорить, но с которой приходится жить.
Буревестник революции
Вспоминается одна любопытная версия пьесы "На дне" в постановке гастролировавшего еще в советское время в Казахстане театра из Дели. Индийские актеры, одетые в традиционные сари и нищенские лохмотья, проникновенно играли пьесу, написанную о, казалось бы, совсем иной культурной действительности. Индийцам, как никому другому, близка тема бедности и социального дна. Для Индии бедность и нищета - традиционная проблема национального масштаба. Бомж (человек без определенного места жительства) - обозначение категории людей, которым заказан путь не только вверх, но и дальше вниз. Они могут шагнуть, но только уже навсегда, по другую сторону жизни, за ее театральную рампу.
Сегодня театральные постановки "На дне" предпочитают не акцентировать ее социально-политическую значимость. Современному российскому, да и в какой-то степени казахстанскому (в постановке русского драматического театра им. Лермонтова, режиссер Андрей Кизилов) прочтению больше близка мимикрия под ныне модную, западную экзистенциальную проблематику (копание в человеческой душе, постулирование его онтологического одиночества, безысходности и абсурдности существования). При такой интерпретации, кажется, уже не важны социальные обстоятельства, в которые помещены герои. Конечно, Горькому в экзистенциализме не откажешь. Но все-таки "На дне" - это социальная драма, и для нее немаловажно весьма точное указание места происходящих событий - на дне социальной жизни и иерархии. Без понимания этого ситуация безысходности и надежды, безвыходности и усилий вырваться, нигилизма и веры - так и останется неразрешимым противоречием. Дно - это не столько проблема экзистенциального одиночества, личного выбора, сколько социально-политических и экономических отношений, царящих в обществе и государстве. Дно - понятие больше социальное, нежели экзистенциальное. Люди оказались там не столько в силу субъективных, личных обстоятельств, сколько по объективным, а точнее, интерсубъективным (социальным) причинам, определяющим существование дна. Эти причины - общественное мнение и государственная политика.
Вот и Васька Пепел говорит, что вором стал еще до того, как родился. И семья его была воровская, и звали его с детства сыном вора. И проститутка Настя, мечтательница, романтичная Золушка, ждущая своего принца, прообраз героини Джулии Робертс из "Красотки". Только вот все издеваются над ней, как и над спившимся Актером. И надежду Лука им вроде бы дает. Все правильно говорит: Актеру - что и лечебница есть, где лечат от алкоголизма. Ваське - езжай в Сибирь по доброй воле - работать, Сибирь - сторона богатая, золота там много. И Насте - верь и жди, и придет твой принц. Только что может Лука изменить один? Хотя он и так сделал многое. Изменил, как говорят сейчас, психологический климат в коллективе. Пьют обитатели ночлежки, но не как раньше, каждый в своем одиночестве, а вместе. Не издеваются они уже друг над другом, не подтрунивают, да и диалог наладился, теперь они слышат и слушают друг друга. Только вот Актер повесился. Васька в Сибирь по этапу пойдет, а не по своей воле. А Наташа пропала: куда - не ведомо. Лука не всесилен, не всесильна и личная религия - нужно менять общество и государство. Не зря эту пьесу Горький писал в предреволюционной России.
Жизнь - театр...
На сцене временной разнобой. Одни персонажи - в одеждах прошлого (Клещ, Лука, Татарин, Костылев). Другие, напротив, выглядят современно (Василиса Карповна, Васька Пепел). Третьи одеты во что-то исторически неопределенное, мешковатое (Бубнов, Наташа, Настя). Перекликаются с нашим временем и некоторые детали декорации: китайские клетчатые сумки с барахолки, высокий бетонный забор, построенный явно в эпоху социализма, с дыркой посередине, делящий сцену на две плоскости: "мирок" ночлежки и "большой мир", туда периодически уходят и возвращаются действующие лица. Но, как оказывается, когда в третьем действии декорация поворачивается другой стороной: что внизу, то и наверху.
Клещ, оказывается, персонаж из прошлого: рабочий человек, слесарь (хотя его слова: "...работы - нет, крыши над головой - нет" могли бы быть сказаны и сейчас). Каликов перехожих, вроде Луки, несущих благую весть, напротив, трудно отыскать. Другое время, другие расстояния, другой менталитет. Хотя Лука и для того времени был персонажем не столько реальным, сколько идеальным, метафорическим, придуманным Горьким для остроты передачи своих философских и политических идей. А вот таких, как Костылев, сейчас немало, скорее даже, их - больше всего. Да и Татарин для нашего общества тип не редкий, хоть и из далекого прошлого, а распространен до сих пор: "Закон - вот правда". Речь здесь идет о внешнем, религиозном законе, требующем покорности. Васька и Василиса получились современными, почти героями бандитских сериалов, только поглубже. А Наташа и Настя - романтические девушки из прошлого, одна уже прошла огонь и медные трубы (но все равно от мечты не отказалась), другой, чистоте непорочной, еще предстоит пройти. Вообще-то, персонажи, конечно, идеализированы. Трудно представить себе сейчас (как, впрочем, и во времена Горького), что бомжи будут философствовать на помойке, разглагольствовать об истине, смысле жизни и человеке. Но для того искусство и существует, чтобы идеализировать, приподнять человека над землей. Хотя на помойке могут оказаться и такие, как Барон. Он - предупреждение всем благополучным. Не зарекайтесь! От тюрьмы и от сумы...
Во многом герои Горького ведут себя как подлинные "человеки" (вспомним слова Луки: "Есть люди, а есть человеки"), оказавшись в предельной ситуации, на грани жизни и смерти. Окидывают взглядом жизнь целиком, пытаясь понять, в чем же ее правда, ее смысл. Ведут себя как Иван Ильич Льва Толстого перед смертью.
Времена классической русской литературы и экзистенциализма прошли. Человек потерялся в просторах масскультуры и постмодернистских симулякров. Как "человек" звучит сейчас? Просто как слово? Как знак, союз, междометие? У Горького много восклицательных знаков. Сейчас же больше вопросительных. Куда пропал человек? Впору искать его днем с фонарем, как это делал философ сложной эпохи эллинизма Диоген Синопский. Но нравственный смысл этого слова в период материального обогащения и духовного обнищания забывать не стоит. Возможно, мы подошли именно к тому состоянию, когда только на дне человека и можно обнаружить. А обнаружив его на помойке, на лестничной клетке или лежащим посреди дороги, вспомнить горьковское: "человек - это звучит гордо!".
