«Мюнхен» Стивена Спилберга не понравился, как говорится, ни вашим, ни нашим. Бывший глава МОССАДа Шабтай Шавит заявил, что картина не имеет никакого отношения к реальности и что агенты, осуществлявшие возмездие, изображены неуважительно. Отсутствие героического пафоса вызвало волну возмущения среди израильтян. Не понравился он и противоположной стороне, которая тоже считает, что фильм искажает реальность, но только, напротив, Спилберг «очеловечивает израильских убийц и расчеловечивает палестинцев». Подобная реакция непримиримых сторон демонстрирует неоднозначность и спорность картины. Некоторые увидели в ней еще и линию, деморализующую образ европейца – француза, делающего бизнес на несущей смерть информации и поедающего утонченные сыры.
Немало и тех, кому картина понравилась. Так, бывший министр внутренних дел Баварии Бруно Мерк выразил одобрение картине Спилберга за отход от традиционных обвинений мюнхенских властей: «В 1972 году общественность сошлась на том, что бездарность полиции стала одной из главных причин гибели спортсменов. Поэтому, несмотря на существенные добровольные выплаты, к официальным властям были обращены огромные иски о компенсации нанесенного ущерба. Сегодня такое уже немыслимо: общество поняло, что никто, и полиция в том числе, не может гарантировать безопасность от террористического акта». В философском аспекте подход Спилберга к проблеме насилия сравнивают с идеями Достоевского. Спилберг продолжает тему соответствия средств целям, насилия, порождающего порочный круг. По мере совершения убийств герои фильма все больше сомневаются и все меньше верят в свою миссию.
Без права выбора
На мой взгляд, для картины не характерно как стремление опорочить израильтян, так и желание их возвеличить. Спилберг снимал фильм прежде всего про человеческий фактор, про людей, а уж потом про израильтян и арабов. Поэтому не удивительно, что герои получились человечными, во всем разнообразии достоинств и пороков (присутствие последних в картине ощущается сильнее). Действие картины происходит в Европе, где проводились все операции по устранению участников теракта: убийства тех, кто имел отношение к захвату заложников, операции под названием «Мюнхен».
Настораживает и пугает запутанный конспирологический механизм, управляющий событиями и судьбами людей, что мастерски передается в фильме. В трактовке Спилберга информация покупается за большие деньги (речь идет о 400 – 600 тыс. долларов за имя) у тайной французской организации, которая сначала заявляет, что не работает с правительствами, включая МОССАД, но узнав, с кем имеет дело, тем не менее сотрудничает с ним. Как и откуда берутся имена людей, которым выносится приговор? Кто гарантирует их причастность, их вину? «Мюнхен» здесь далеко не однозначен, ведь сомнение выражают прежде всего те, кто становится орудием мести:
– Мы точно не уверены, чем он занимался... Ты видел свидетельства?
– Свидетельства? Я верю в это. А ты нет? Мир в кризисе: не всему всегда есть объяснение. Если тебе нужны свидетельства – ищи.
Или: «Какой смысл в том, что мы делаем, если людей, которых мы взрываем, заменяют еще более сильными?». Трудно обвинить картину и в одностороннем подходе, конфликт подан не только глазами израильтян, есть привлекающие внимание эпизодические, но значительные сцены. Например, когда один из агентов под видом журналиста проникает в дом к будущей жертве, адвокату Ахмудхану Шерри (по разведданным, готовившего теракты). И тот рассказывает о том, как Израиль бомбил Палестину и Сирию, а его жена добавляет: «Все это началось не в Мюнхене. И когда все это закончится?». Эти люди переходят с анлийского на французский, их дочь тоже говорит по-французски, играет на фортепиано. Другой пример: арабский ученый, рассказывающий о своих переводах «Тысячи и одной ночи» на итальянский язык. Обвинения, что Спилберг изображает европейцами только израильтян, необоснованны. В фильме мы видим арабов, многие из них стали частью европейского мира.
Картина, начавшаяся по предсказуемому сценарию, приобретает резкий поворот, когда совершающие возмездие сами становятся объектом возмездия. Зрителю передается атмосфера неуправляемости и неожиданности происходящего в тот момент, когда агенты начинают мстить за убийство своего. Вера в праведность дела и иллюзия контролируемости рушатся: сначала незапланированными убийствами и срывами терактов, затем ситуация окончательно выходит из-под контроля, когда последовательно и быстро кто-то (так и оставшийся неизвестным) охотится за группой. В живых остается только ее руководитель Авнер. В действие вступают силы, просчитать и понять природу которых не под силу не только персонажам фильма. Мир ввергнут в хаос. Он марионетка, дергающаяся в сумасшедших руках. А Авнер оставлен в живых, чтобы своей жизнью показать, как происходит процесс изменения веры в правоту возмездия и идеологии «наше дело правое» в дезориентацию и психическую деструкцию.
Болезненные реакции на фильм объясняют природу конфликта лучше, чем он сам. Это объяснение одновременно и банально, и пугающе: зашоренность восприятия непримиримостью, способность видеть только враждебное, либо черное и белое. В рассуждениях о неправоте режиссера в ход идет гневное оперирование количеством жертв и способами убийств: они первые начали, они больше убили... Враг не может иметь человеческих чувств, враг не человек. Третьего в такой ситуации не дано: либо ты с нами – либо против нас. Другой позиции (третьей, четвертой, пятой...) в таком мироописании не существует: видящем в человеке прежде всего либо еврея, либо араба, либо врага, либо союзника, либо палача, либо жертву. В своем упорстве у меня лично не вызывают симпатии ни те, ни другие. Невозможно выбирать, когда перед тобой ставят дилемму. Не хочется жить в мире, поделенном на террористов и заложников. Двусмысленны слова, характеризующие экстремистскую психологию, звучащие из уст некоторых мстителей за веру: «Моральные унижения – мучительнее физических, поэтому я взял в руки оружие». В них заключена не только изощренная казуистика, но и слепой фанатизм.
Девальвация слов
Еще один важный момент, который привлекает внимание: девальвация чувств, веры, ценностей, девальвация слов. В конечном итоге все только слова, которыми легко манипулировать, смысл которых меняется от того, кто их произносит. Так, в фильме много говорится о доме, о возвращении домой, о сохранении дома. С одинаковым патриотизмом о доме говорят и палестинцы и израильтяне, здесь позиции идентичны. На вопрос Авнера «хочешь знать, что я совершил» мать отвечает: «Нет, что бы там ни было и что еще будет. У нас есть дом. У нас наконец есть дом на этой земле». «Мы тоже хотим быть нацией. Дом – это все», – говорит Авнеру арабский парень из Омана, готовый бороться за палестинскую землю. Красноречива сцена, когда после кровавой операции, во время которой моссадовцы убивают этого парня, оказавшегося по другую сторону баррикад, Авнер видит в витрине магазина его лицо, а информатор француз Луи – кухню:
– Опасно отправляться за Салами, но это он спланировал «Мюнхен». Устраните его, и они отпустят вас домой. Вы так не думаете?
– Да, Луи, думаю.
– Но когда-нибудь у вас тоже будет такая кухня. Дорого стоит, но дом есть дом.
«Ты сделал то, что сделал, потому что тебе надо кормить свою семью», – оправдывает действия Авнера «папа», глава группировки, продающей информацию. И действительно, в Бруклине его ждет дом, семья, жена и ребенок – теперь они изгнанники. Анвер боится мести и отказывается вернуться в страну, для которой столько сделал.
В таких делах замешаны огромные деньги. Хотя Спилберг и противопоставляет долг и жажду денег, но исподволь экономический мотив звучит все сильнее и сильнее. За деньги продается и покупается не просто информация, а кровь. Деньги за кровь, кровь за деньги. Такие слова, как долг, месть, патриотизм, в такой игре быстро девальвируются. Остается один мотив – деньги. Систему не уничтожить, кажется, что, убивая организаторов терактов, агенты убивают пешек. Да и сами мстители – просто пешки в чьих-то руках. Агент спецслужбы или террорист, праведный мститель или убийца, солдат или мирный гражданский – крути-верти, а правда одна – кровь возвращается через кровь.
Коррупция против демократии
В картине другого американского режиссера, Стивена Гэгана, «Сириана» в определении поступков и событий становится решающим экономический мотив. Если в «Мюнхене» кровь проливается за землю, то в «Сириане» за нефть. Но за всем стоит одно – власть и деньги. В фильме несколько сюжетных линий, несколько человеческих судеб, но все они связаны между собой. Картина, обращаясь к человеческим историям, вскрывает причины индивидуальных поступков, приводящих к событиям, имеющим серьезные политические последствия. Нефтяные воротилы решают судьбы мира. Готовящееся слияние двух американских компаний должно привести к появлению одной из самых прибыльных нефтегазовых компаний (пятой по размерам) в мире. Ради выгоды поглощения амбициозный политик Беннет Холидей (Джеффри Райт) пытается при помощи своих связей найти компромат против компании Connex. Он нанимает адвоката крупной корпорации, который должен провернуть выгодную сделку:
– Ты посетил самую прибыльную компанию в Америке...
– Если правительство одобрит слияние.
– Если автомобили не станут ездить на воде, если хаос на Ближнем Востоке продолжится. Когда правительство одобрит слияние, многие смогут купить себе новые дома. Возможно, даже ты.
Здесь вращаются разные интересы. Кто-то жаждет власти и капиталов, кто-то мечтает о новом роскошном доме, а кто-то о работе, крове и куске хлеба. Кому-то важно выполнить свой долг.
Забота о потребителях в США приводит к массовым увольнениям рабочих в странах третьего мира. Так, два гастарбайтера из Пакистана, работающие на месторождении Connex, расположенном в одной из стран Персидского залива, в тяжелых условиях (угроза увольнения, бараки, избиения охранников), остаются без работы и должны быть депортированы. В безвыходной для себя ситуации они попадают в лагерь по подготовке террористов, где им предлагают кров и работу…
Агент ЦРУ Боб Барнс (Джордж Клуни) становится свидетелем развала разведывательной сети из-за недальновидной политики Вашингтона, что приводит к укреплению террористических организаций на Ближнем Востоке. Но ЦРУ занято более важными делами – нефтяными разбирательствами. По указке нефтемагнатов, ЦРУ дает задание Бобу убрать принца Назира, старшего сына эмира из абстрактной нефтяной страны Персидского залива, который предпочитает дружить с китайцами, нежели с американцами. Выпускник Гарварда, Назир мечтает о светлом будущем для своей страны и желает выйти из-под контроля США, которые мешают развивать социальные программы и укреплять экономику. Но информация просачивается в прессу, и ЦРУ предает Боба, начиная расследование против своего же служившего верой и правдой агента...
Молодой специалист (Мэтт Деймон) пытается обеспечить себе безоблачное будущее: вывести фирму, в которой он работает, в дамки, сделав ее советником наследного принца Назира. Он подает идею сотрудничать с Китаем, прорыть нефтепровод через Иран и торговать без посредников. Но прямота и неосторожные высказывания принца рушат все планы...
Попытка заглянуть за кулисы мировой арены, где отдельными личностями решаются судьбы целых народов, основана на книге агента ЦРУ Роберта Байера «Не различая зла: подлинная история полевого агента в борьбе ЦРУ с терроризмом». Байер, работавший в Иране, Ираке, Ливане и Центральной Азии, принимал участие в создании фильма как консультант.
Надежда умирает последней
Благодаря беспристрастной политической позиции «Сириана» делает для зрителей прозрачными сырьевые экономические связи, оказывающие влияние на мировую политику. В фильме несколько раз упоминается Казахстан, чья роль в качестве сырьевого игрока в Азиатском регионе все больше возрастает и который включен в нефтяную игру. Остается добавить, что до такой рефлексии «имперского духа», не боящейся критики и делающей достоянием общественности самые неприглядные и тайные стороны политической жизни, нам пока далеко. Свобода распространения информации, свобода слова и самовыражения – основные условия развития демократии. Фильм расставляет моральные акценты, показывая кто есть кто: кто, и так имея все, жаждет еще большего, лишая других самого насущного, работы, пищи и крова. Кто-то действует под влиянием неизбежных обстоятельств, но с достоинством, иных мучают сомнения, другие цинично совершает сделку со своей совестью.
«Они постараются скрыть отличия, чтобы все думали, что мусульмане, говорящие о религии – это фанатики или ограниченные люди. Они будут говорить об экономических ресурсах или о военном господстве. Если мы поверим в это, им это будет только на руку и нам придется винить только себя. Невозможно преодолеть различия человеческой природы и современной жизни через свободную торговлю. Путь священных и избранных один. И это Коран. Нет отделению религии от государства. Коран. Вместо того чтобы цари повелевали, арабы повиновались – Коран. Боль современной жизни не излечить отменой ограничений: приватизацией, экономическими реформами, снижением налогов. Боль жизни в современном мире не решить либеральному обществу. Либеральное общество потерпело неудачу. Христианская теология потерпела неудачу, и Запад потерпел неудачу», – слышим мы в фильме проповедь наставника пути «истинного», пути войны, в прибежище воинов Аллаха. Идеологическое господство основано на введении запретов и ограничении доступа к информации. Пакистанец, не знающий фарси, не может найти работу в арабской стране, и ему остается одно. «Я сомневаюсь. Не верю в эту чушь», – открывается он другу по несчастью. «Но мы сможем вмешаться в дела Семьи. Они обещали привезти сюда твою мать», – слышит он в ответ веский аргумент.
Фильм рисует довольно безрадостные перспективы: борьба за мировое господство становится все более ожесточенной. «Сириана», собирательный геополитический термин, обозначающий особо враждебные США ближневосточные регионы, наращивает силы. Нечистый на руку бизнес, нарушая закон, подрывает принципы демократии, доверие к Западу и западным ценностям. Как и в фильме Спилберга, у Гэгана мы видим проблему человеческого фактора, человека, обязанного определяться в условиях довлеющей над ним системы. И хотя конец «Сирианы», как и «Мюнхена», не обнадеживает (картина завершается словами видеозавещания гастарбайтера-пакистанца, выполнившего последнюю в своей жизни работу: «Все должны помнить, что я умер с чистым сердцем, и что в другом мире будет настоящая жизнь, в другом мире…»), хочется надеяться, что если на экраны выходят такие фильмы, а информация доходит до общественности – демократия не сдает своих позиций, и это не пустое слово. Доступ к информации делает человека свободным. Уровень информированности определяет человеческий выбор в современном мире.
