Политическая борьба в Киргизии снова выплеснулась из парламентских и правительственных кабинетов на площади и улицы Бишкека. Внешне это выглядит как борьба народа за власть. Власть, которая в виде набора конкретных административных полномочий народу принадлежать не будет – она всегда у государственных чиновников.
Впрочем, это в том случае, когда чиновники заняты своим прямым делом – управлением страной, а не созданием политических коалиций, участием в митингах и антимитингах, подготовкой политических заявлений и формированием фронтов. А когда управленческие функции никто не выполняет, это называется «безвластие». На деле действия всех партий, фронтов и движений в Киргизии были как раз борьбой за безвластие, за право жить в стране, где центральная власть бессильна, а легитимность региональных элит определяется их способностью к самофинансированию любыми способами.
Можно бесконечно спорить о недостатках и преимуществах президентской и парламентской форм правления. Но правильного ответа на вопрос, что лучше – неэффективный президент или неэффективный парламент, не существует.
Невольно напрашиваются аналогии с Южной Кореей начала 60-х. Сначала народ (точнее, студенты) сверг в 1960 году неэффективный, погрязший в коррупции режим президента Ли Сын Мана. Властные полномочия были перераспределены в пользу парламента. Но новая власть (правительство премьер-министра Чан Мёна) оказалась еще менее эффективной. Управленческая элита погрязла в политических разборках, коррупция росла, крупные компании просто отказывались платить налоги, а студенты готовились к новой революции. Поэтому военный переворот 1961 года, в результате которого к власти пришел диктатор Пак Чжон Хи, не только не вызвал сопротивления, но был встречен практически с облегчением. Пак Чжон Хи оказался диктатором эффективным – он сделал страну процветающей и богатой. Его популярность в корейском обществе до сих пор велика настолько, что один из кандидатов в президенты в конце 90-х годов построил свою предвыборную кампанию исключительно на внешнем сходстве с покойным диктатором.
Дело не в том, что любая диктатура эффективна, а демократия – нет. Просто, чем дольше длится период безвластия, тем больше граждане страны склонны считать, что лучше сто лет тирании, чем один день анархии.
Очевидная региональная окраска противостоящих политических сил (Север–Юг) заставляет вновь обсуждать сценарии распада страны на две части, которые будут находиться под внешним управлением. У Киргизии есть соседи, заинтересованные в том, чтобы ситуация там была стабильной. И если выбор гражданами страны своего лидера, формы правления, политического и экономического курса чрезмерно затянется, за них этот выбор могут сделать в столицах других стран.
Между прочим, Киргизия – член таких организаций, как ЕврАзЭС, ОДКБ и ШОС. Причем очередной саммит последней должен пройти в августе этого года в Бишкеке. И было бы логичным, если бы ШОС отвлеклась ненадолго от вопроса о возможности приема новых членов и от выстраивания отношений с другими международными структурами, и взглянула бы на то, что происходит у членов «шанхайской пятерки». Впрочем, МИД Китая уже заявил, что готов играть активную роль в деле стабилизации ситуации в Киргизии, поскольку это соответствует интересам как самой Киргизии, так и других стран региона.
Помощь странами-союзниками должна быть оказана в любом случае. Китай, Россия и Казахстан вполне могли бы выступить в качестве доноров. Но только под гарантии перехода от борьбы за кресла и посты к управлению страной. Потому что финансировать можно только власть, финансировать безвластие бессмысленно.
