Журналист
В 70-е гг. «страна мечтателей, страна ученых» в силу целого ряда причин — как внешне- и внутриполитических, так и экономических — утратила этот порыв преодоления преград, «раскисла, опухла от сна».
Но тем показательнее и парадоксальнее, что на смену энтузиазму строителей «светлого коммунистического будущего» в этот период, официально именуемый «развитым социализмом», пришел энтузиазм, который можно было бы назвать «предпринимательским».
Этот термин здесь во многом анахроничен. Понятно, что в «застойном» СССР никто, подобно Дэн Сяопину в пост-маоистском Китае, не говорил: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей», провозглашая многоукладность. А косыгинская реформа, призванная гальванизировать советскую экономику за счет «частичной реабилитации» частной инициативы, была свернута как раз на заре брежневского правления.
Зато, как отмечает экономист Григорий Ханин, именно в 70-е «впервые после нэпа теневая экономика начала оказывать серьезное воздействие на экономическую жизнь СССР и стала ее крупным фактором». По оценкам ряда западных исследователей, на долю «теневиков» приходилось не менее 7–8 % советского ВВП. Ханин считает, что эта величина «несколько занижена, учитывая огромное число людей, вовлеченных в теневую экономику». А среди основных причин, обусловивших широкое распространение этого явления, называет неспособность госсектора обеспечить потребительский спрос на фоне растущих реальных доходов населения и фиксированных официальных розничных цен, усугубляющих дефицит наиболее востребованных товаров и повышающих рентабельность нелегальных производств.
Мы не покривим против истины, допустив, что Высоцкий был неплохо знаком с этой стороной советской жизни. Известная и даже воспетая российским кинематографом история про «левые концерты» или дружба с золотопромышленником Вадимом Тумановым — первое, что приходит на ум. Но вряд ли этими примерами всё исчерпывается. Наверное, «подпольные миллионеры» не могли отказать себе в удовольствии потрафить собственному тщеславию и лично послушать, а то и организовать эксклюзивные выступления всенародно любимого барда. Да и он сам слишком ценил быструю езду, стильные вещи и т.п., чтобы никогда не пользоваться услугами «цеховиков».
Другое дело, что и, помимо Высоцкого, среди представителей позднесоветской творческой элиты хватало тех, кто был обласкан меценатством «теневиков». В мемуарах, посвященных тому времени, можно обнаружить достаточно свидетельств соответствующих связей у гораздо более «официальных» актеров, музыкантов и литераторов.
Намного интереснее, был ли этот феномен эпохи «застоя» не просто использован деятелями культуры в личных интересах, но переосмыслен ими в своих произведениях. Перефразируя Ахматову, — какие стихи вырастали (если вырастали вообще) из этого бытового (и кому-то наверняка кажущегося компрометирующим) «сора»?
И вот здесь Владимир Высоцкий, пожалуй, единственный, кто сделал одной из центральных тем своего творчества предпринимательство. В широком смысле этого слова.
Разумеется, про «цеховиков» как таковых он не писал. Но ведь его старатели, геологи, шахтеры — это тоже предприниматели. Они преобразуют мир, расширяют его границы, устраивая «несоциальные революции», и вправе за приложенные усилия и аппетит к риску рассчитывать не столько на звания и титулы, сколько на вполне осязаемое материальное вознаграждение.
«Государство будет с золотишком,
А старатель будет — с трудоднем!»
Говорит: «Не хочу отпираться,
Что поехал сюда за рублем...»
(«Старательская»)
«Да, мы бываем в крупном барыше...»
(«Черное золото»)
И только те, кому «на водку не хватает», могут задаваться вопросом:
И сдается мне, что люди врут:
Он нарочно ничего не ищет.
Для чего? Ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
(«Мой сосед объездил весь Союз»)
До Высоцкого в отечественной литературе, включая и ее дореволюционный период, вряд ли кто-то настолько же благосклонно относился к финансовому успеху, причем обеспечиваемому не исключительно интеллектуальным трудом (поэтому Михаил Булгаков с его профессором Преображенским здесь не совсем релевантен), и одновременно высмеивал желание пересчитать деньги в чужих карманах «ради справедливости — и только».
В этом смысле и его популярность логично рассматривать как косвенное свидетельство появления (или возрождения) в позднесоветском обществе запроса на «несоциалистических» героев, для которых общественное вовсе необязательно должно вступать в неразрешимые противоречия с личным. А стремление к созиданию, или шумпетеровскому «созидательному разрушению», не менее (а то и более) востребовано, чем вечная готовность жертвовать и собой, и будущими поколениями.
Трудно сказать, стал бы Высоцкий тем, кем он стал, пойди брежневский СССР по пути своих восточно-европейских союзников по соцлагерю или того же Китая, допустив/легализовав возвращение в экономику определенных капиталистических элементов.
Не будем гадать и о том, для кого Высоцкий оказался бы «своим», доживи он до распада СССР и последующих рыночных реформ.
Но одно можно утверждать почти наверняка: многим из тех, для кого 90-е были не только «лихими», но и «стартовыми», проложить «свою колею», избегая шараханий как «влево», так и «вправо», заниматься делом, а не строить баррикады помогли услышанные в детстве песни Высоцкого.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag
