На прошлой неделе закончил свою работу кинофестиваль "Послание к человеку". Международное жюри возглавлял американский режиссер Годфри Реджио, живой классик мировой документалистики. Реджио - несостоявшийся монах, организатор многочисленных благотворительных фондов, борец за всеобщее благоденствие . снял к 60-ти годам всего четыре картины, но сделал в них больше кинематографических открытий, чем иные режиссеры в сорока лентах.

- Каковы ваши впечатления от петербургского фестиваля?

- Очень хорошие, на самом деле. Меня впечатлили уровень организации, приятные и красивые люди, то как они преданы своей работе. Помимо этого, юПослание к человекую, несмотря на свою молодость, очевидно, один из лучших фестивалей документального кино в мире. Он знаменит. Я много раз слышал о нем.

- Вы много лет занимаетесь кино, но ваша "фильмография" весьма коротка. Почему каждая новая работа требует стольких лет подготовки?

- Мои фильмы . как бы ручной работы, что требует невероятного количества времени. За всю жизнь я сделал только четыре картины: одна из них длится меньше получаса, другая - восемь минут, но они все равно снимались очень долго. И я хочу вам сказать: хотя на этих фильмах стоит мое имя, это не только мой труд, это труд многих-многих людей. Это не мое персональное искусство, а совместное творчество.

- А вы не хотели бы снять игровую картину?

- Не сейчас. Мои фильмы - о фантастике науки, не путать с научной фантастикой. Они одновременно реалистичны и придуманы. Придуманы, потому что мир, в котором мы живем, безумен. Реалистичны, потому что это безумие - часть нашей жизни. Это мой личный киноязык. Он не универсален. Это лишь малая часть общего языка. Не знаю, сколько еще фильмов я успею снять, но они есть у меня в голове.

- Что вы собираетесь снимать в июле?

- В июле я начну снимать большой фильм "Накокаци". "Нако" - по-индейски значит "война", "каци" - значит "жизнь". Но война, о которой я думаю - это не война солдат и сражений, это война в нашей обычной повседневной жизни. Это цена, которую мы платим за наше технологическое счастье. Этот фильм о цивилизованном насилии. Сама наша цивилизация - жестокое создание. Хотя у нее есть внешние признаки здравомыслия, она безумна. Мы - дикари. Этот фильм, завершающий фильм моей трилогии, будет о том, как технологии завоевывают мир, как мы теряем наши языки, нашу культуру, наш образ жизни ради прогресса, который всех нас погубит.

- А что же, на ваш взгляд, надо делать с прогрессом? Как-то ограничивать его?

- Видите ли, в нашем словаре слово юпрогрессю трактуется как что-то хорошее. С моей же точки зрения, которая весьма редка, прогресс - это именно то, что разрушает Землю и живые существа. Цена, которую мы платим за него - это уничтожение культуры во имя спасения цивилизации.

- Но ведь благодаря прогрессу появилась масса отличных вещей...

- Да, конечно, искушение велико. Может быть, благодаря медицине мы живем дольше. Но живем ли мы лучше? В Америке сейчас культ физического здоровья. Здоровье - хорошо, но это, разумеется, не главная ценность. Важна не продолжительность жизни в годах, а ее насыщенность. Способность к творчеству, самопожертвование, служение другим людям - вот главные ценности для меня.

- А каковы сегодня ваши отношения с религией?

- Организованная религия сейчас спекулирует на великом наследии ранних религий. Мне кажется, тогда были святые, настоящие герои. Чем дальше мы отдаляемся от них, тем больше теряем этот дух. Религия институализируется, инкарнируется в здания, процветание, власть. Это полная противоположность смирению, которая была в основании этих религий. Так что, я вижу в организованной религии, в массовой религии явное противоречие: она может скорее поработить, нежели освободить. Это не значит, что Бог - или то таинство, что мы зовем Богом . это порабощение, но организованная религия подавляет дух.

- Другими словами, вы считаете, что между Богом и человеком не должно быть посредников?

- Бог, которому мы поклоняемся - это тот Бог, которого религия ставит перед нами. Это антропоморфный Бог, это политический Бог. Настоящий Бог - в душе. Он против власти. Бог - за смирение, Бог - за служение людям, Бог - за творчество, Бог - за сострадание. Но не за власть. Церковь стала могущественной организацией - для меня это отвратительно, это катаклизм. Если церковь исчезнет, я думаю, у людей будет больше шансов стать духовнее.

- А интересуетесь ли вы политикой?

- Да, безусловно. Но меня не интересуют политические фигуры - политиками обычно становятся худшие люди, мелкие люди, одержимые властью и соответствующими интересами, и мы вынуждены жить так, как придумают их оцепенелые умы. На мой взгляд, никакие крупные общества не могут быть просвещенными, только небольшие, поскольку в них политики могут быть ответственными перед людьми. Поэтому в гигантских обществах - таких как Соединенные Штаты, Россия, Германия, Франция, Испания и т.д. - изначально заключены противоречия, они не могут быть гуманными по отношению к народу.

Я думаю, что общества должны быть маленькими. Но сегодня все идет против этого. Мы все еще строим империи. Пример - Советский Союз, который вобрал в себя Узбекистан, Казахстан и другие территории, на которых были собственные языки, собственная культура, собственные надежды. По-моему, это отвратительно.

Революции делаются, как правило, не ради свободы, а ради власти. Даже если у революционеров есть идеалистические устремления привести людей к счастью, все равно главным вопросом остается, кто контролирует ситуацию. Я считаю революции не революционными, а реакционными. Например, ваша революция: кого они убили первыми? Они убили анархистов, которые начали ее, которые были против централизации власти. Сегодня весь мир принимает определение анархизма, данное Лениным. Анархистов считают террористами, опасными безумцами. Но анархизм . это совсем другое. Надо обратиться к Кропоткину и другим людям, которые чувствовали народ и понимали, что власть развращает. Они были против унижения. Так что любое общество - хоть русское, хоть американское - это огромная дикая империя, которая - какими бы ни были первоначальные намерения - подавляет своих граждан.

- Таким образом, вы согласны с Кропоткиным?

- Да, вполне. Кропоткин сегодня - фигура, потерянная в истории. Наверное, большинство людей в России о нем даже не слышали. Его идеи враждебны государству, так что неудивительно, что его не превозносят. Но молодежь могла бы вновь его открыть и увидеть сокровище. Так же как, например, Николая Бердяева, великого духовного писателя.

Есть и современники - скажем, Иосиф Бродский из Петербурга - великий ум. К ним я отношу и Солженицына. У него очень плохая репутация, его считают реакционером, но он не реакционер. Он человек, который понял, что человеческая душа несовместима с технологическим прогрессом. Также как и Сахаров, который, конечно, великий человек. Хотя для меня, как ни тяжело это говорить, он гораздо более мелкая фигура, чем Солженицын, который увидел картину шире. Сахаров был против угнетения людей, против использования ядерного оружия - и он, очевидно, был очень смелым человеком. Он пошел в ГУЛАГ за свои идеи. Но Солженицын смотрит глубже, он ставит под вопрос саму природу государства, а Сахаров этого не делал. Он хотел, чтобы люди в государстве были равны, но равенство в государстве - это нонсенс. Это как нефть и вода - они не смешиваются.

- Вы, судя по всему, настроены пессимистично относительно нашего будущего.

- Относительно будущего крупных обществ, а весь наш мир становится глобальным обществом. В начале ХХ века было 30 тысяч языков и основных диалектов, сейчас осталось 4000. Через ускорение технического прогресса мы придем к единому языку, к единой мысли, единой идее. Технический прогресс делает процветающими лишь немногих, и они подчиняют себе остальных. Все равно, кто они - коммунисты или демократы. Демократия - пшик. Это техно-фашизм.

Это тяжелые мысли. Но чтобы иметь надежду, мы должны ее сначала потерять. Я верю в человеческий дух. Быть человеком - значит быть слабым, но хуже всего быть слабым в крупном обществе. Это из-за слабости немцы пошли завоевывать Европу и остальной мир. Слабость, страх, паранойя заставили Сталина убивать миллионы людей. Величие государства - это безумие. Все величайшие фашисты ХХ века - Муссолини, Гитлер, Сталин, Черчилль, Рузвельт, Мао Цзе-Дун, а они все были фашистами - были лидерами огромных государств. История не видит этого, потому что государства пишут историю, а не люди.

- Вы очень занятой человек. Почему вы согласились возглавить жюри "Послания к человеку"?

- Знаете, я очень редко езжу на фестивали. Но каждый раз, когда я приезжал в Советский Союз и Россию, я прекрасно проводил время. Фильмы, люди, добрые чувства... В июле я начинаю работу над картиной, и решил, что поездка сюда будет хорошим знаком.

- Расскажите о ваших предыдущих поездках в Россию.

- Я был здесь примерно шесть раз. В Петербурге - дважды. Впервые я приехал в Советский Союз в 1983 году, тогда я побывал в Москве, Петербурге, Ташкенте, Алма-Ате. И эта, и предыдущие поездки связаны с делами и никогда - просто с отпуском. Причем это была не частная, а общественная работа. У меня и денег-то не было, чтобы совершить такое путешествие самостоятельно . всегда кто-то должен был пригласить меня, оплатить расходы и т.д.

- Вы, должно быть, заметили перемены в России.

- Да, очень многое изменилось - особенно по сравнению с советскими временами. Это трудно описать... Когда я впервые приехал в Москву после крушения режима, город, как мне показалось, был в состоянии глубокого отчаяния. Небо было серым, все автомобили были покрыты грязью, очереди длиннее, чем я видел где-либо в мире. Я видел людей с насупленными бровями, с депрессией в глазах. С огромной депрессией. Я пошел в государственный парк, построенный во славу советской империи . и там был крупнейший черный рынок мира. Люди готовили на улице еду, на каждом квадратном сантиметре больших музеев стояли какие-то ларьки...

Это был шокирующий опыт. Пригласившие меня люди предупреждали, что вокруг очень опасно, что надо быть начеку. Хотя когда я был здесь впервые, в восемьдесят третьем, я спокойно гулял в три-четыре часа ночи.

Да, я обнаружил большие перемены... Дело не в том, что раньше было лучше или хуже . но по моим впечатлениям, везде было страдание и смущение. Впрочем, это нормально после таких катаклизмов: боги Советского Союза низвергнуты, пантеона больше нет, но нет и богов. Люди пребывали в состоянии разочарования и шока, в том числе и мои друзья.

- Какая часть вашей жизни важнее для вас - общественная деятельность или кино? Или вы не разделяете их?

- Моя жизнь для меня едина. Я не разделяю: вот работа, а вот частная жизнь. Я как бы женат на моем кинематографе. Мне выпала большая удача, ведь быть режиссером - это привилегия. В Советском Союзе чтобы быть режиссером, надо было получить благословение государства. У меня нет благословения государства, но меня благословили ангелы. Это привилегированная жизнь, и я осознаю это.