Как-то так получается, что мы постоянно ищем панацею от всех наших бед - вот найдем волшебную палочку, и сразу все у нас станет как у людей. Сейчас одной из таких общепризнанных палочек-выручалочек объявлены инновации. Между тем, на наш взгляд, среди специалистов до сих пор нет общего мнения, что же это такое. Некоторые относят к инновациям только изменение продукта, другие считают инновациями модернизацию производства, третьи - реструктуризацию компании и т.д. и т.п. Возможно, разобраться в этом вопросе нам поможет бывший министр науки и технической политики РФ, руководитель программы реформирования российской науки (1991-1996 годы), а ныне президент ассоциации "Российский дом международного научно-технического сотрудничества" и председатель совета директоров издательского дома "Сумма технологий" Борис Салтыков.

- Борис Георгиевич, слово "инновации" стало модным, но понимают его все по-разному. Что такое инновации с вашей точки зрения?

- Мне кажется, разноголосица среди людей, профессионально причастных к этой сфере, уже позади. Довольно точным признано определение инновации как проданного новшества. Не предложения, пусть самого привлекательного со всех точек зрения - и технической, и экономической, и, скажем, экологической, а кем-то купленного, уже "потребленного" новшества. При этом неважно, в какой сфере оно состоялось: в высоких технологиях или средних, или же стал работать новый финансовый механизм. Новое решение, создавшее дополнительную стоимость, по сравнению с использовавшимся - это и есть инновация.

- Приходится сталкиваться с суждениями, что инновации у нас - это нечто такое, о чем все говорят, но никто не видел...

- Инноваций у нас действительно много меньше, чем могло быть при более благоприятных экономических и внутриполитических обстоятельствах. Давайте вспомним, откуда мы родом. В советской экономической системе внедрение новой техники было делом противоестественным. Поскольку в ней не было заложено потребности в эффективном (по критерию "затраты/прибыль") развитии, не существовало и механизмов такого развития. Прорывы в космос и совершенство нашей военной техники были и еще существуют, но к проблеме повышения эффективности экономики они никакого отношения не имели и обеспечивались лишь организационными рычагами. Сегодня эти рычаги отсутствуют.

Наша экономическая система вообще была уникальна: она делилась не на отрасли, а всего на два сектора: первый и второй. Первый - это "великолепная девятка" министерств и ведомств, работающих на оборону: Минсредмаш, Минобщемаш, Минавиапром и так далее, второй - вся остальная, то есть гражданская промышленность. По сути, мы имели две промышленности, которые различались во всем - начиная с подготовки специалистов (на первый сектор были ориентированы такие вузы, как МИФИ, ФИЗТЕХ, МАИ, Бауманское училище в Москве или ленинградский "Политех") и кончая даже не государственным, а общенациональным признанием избранности этого сектора. В результате мы первыми запустили человека в космос, но средняя наработка комбайна Россельмаша до первого отказа составляла в те годы 16 часов. И когда мы оказались в условиях рынка, в условиях открытой конкуренции с развитыми странами,- второй сектор рухнул.

- Инновационная система обеспечивается успешно развивающейся наукой...

- В науке было точно такое же разделение - наука, обслуживающая ВПК, и гражданская. "На круг" выделялись фиксированные бюджетные средства. И если мы удерживали "оборонные" исследования на довольно высоком уровне - пусть за счет нефтедолларов, то на второй сектор уже ничего не оставалось. В статичной замкнутой экономике у него не было шансов на развитие. Наши кофемолки и стиральные машины не шли ни в какое сравнение с изделиями-конкурентами.

Наука в России еще держится, но это связано не с сегодняшними потребностями общества, а с инерцией прежней оборонительной доктрины, существовавшей до середины 80-х годов. В научном секторе была огромная трудоизбыточность, перенасыщенность всеми видами исследований (в том числе и второразрядными). Все, чем занимались ученые в мире, должно было развиваться в СССР, хотя никакая нормальная экономика себе этого позволить не может. В середине 60-х - середине 70-х в сфере науки было аккумулировано огромное количество ресурсов. Действовал принцип: новая тема - новая лаборатория, новая крупная проблема - новый институт. Советская научная система могла развиваться только экстенсивно. Росло число научных учреждений, численность занятых в научной сфере, появлялись новые направления.

С инновациями 20-30 лет назад связывали только линейные циклы развития: сначала проводятся фундаментальные исследования, потом прикладные, их результаты передаются в промышленность, где наконец они воплощаются в новые продукты и технологии. Но в реальной жизни, особенно в условиях рынка, это не работает. Работает модель петлевая, циклическая, предполагающая, что новшество может возникнуть на любом этапе цикла, даже на стадии маркетинга. И это маркетинговое новшество само по себе может дать большую прибыль, чем новый предлагаемый продукт или результат научных исследований.

Фундаментальная наука - "вещь в себе" и работает довольно своеобразно. Она действительно создает новые знания, но они не готовы к использованию в практике. Одно из определений фундаментальных исследований как раз и описывает их как исследования, которые не имеют непосредственного коммерческого применения. Никто сегодня не может сказать, когда и где эти знания коммерциализуются. Увы, опыт показывает, что часто это происходит не в нашей стране...

- Почему?

- Россия имеет давние традиции фундаментальной науки. Но сегодня у нас нет эффективной системы доведения результатов научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок (НИОКР) до промышленных технологий. Такая система создавалась в развитых странах в течение многих десятилетий работы в условиях рыночной конкуренции. У нас этого опыта нет.

- И поэтому вы выступаете против увеличения расходов на фундаментальную науку?

- Я за увеличение расходов на инновационную сферу в целом, но против так называемого приоритетного финансирования отечественной фундаментальной науки. Я знаю, что сегодня даже те средства, которые государство выделяет на эту фазу цикла, используются неэффективно. Они нередко размазываются между коллективами, абсолютно не сопоставимыми по своему научному потенциалу. У нас реализуется стратегия сохранения рабочих мест, а не стратегия развития научного потенциала. Во многом из-за этого общество не получает ожидаемой отдачи. Пусть даже не экономической, но моральной, статусной, политической, если хотите. Ведь хорошая наука - это как красивый герб на флаге государства. В 60-е годы в ходу была шутка: всякое уважающее себя государство должно иметь национальный балет, национальную футбольную команду и национальную фундаментальную науку.

Даже если бы вся наша фундаментальная наука была первоклассной (увы, это далеко не так) и получала бы действительно только оригинальные результаты, то сегодня, в лучшем случае, они лягут мертвым грузом на полку либо будут использованы не нами. Пока нет системы коммерциализации полученных знаний, все новые и новые затраты на фундаментальные исследования неэффективны. Мне не кажется правильным положение, при котором бедная пока Россия оплачивает получение научных результатов, которые потом осваивают богатые страны. Сегодня надо потратить часть ресурсов на создание современной отечественной инновационной инфраструктуры.

- Существовала ли все-таки инновационная система в СССР?

- Что значит "инновационная система"? В самом общем виде это совокупность всех субъектов народного хозяйства, участвующих в создании и распространении инноваций. Конечно, она была, хотя по своей сложности намного уступала инновационным системам развитых стран. Там к государственным предприятиям, университетам и лабораториям примыкает мощный частный сектор, который ведет прикладные (а часто и фундаментальные) исследования и тратит огромные ресурсы на реализацию многообещающих результатов (как своих, так и "казенных"). Есть много некоммерческих организаций, поощряющих инновационную активность. Наконец, главными первопроходцами на рисковом поле нововведений выступают десятки и сотни тысяч малых инновационных фирм, задача которых - изучить, создать и испробовать на практике что-то новое, необычное, возможно очень эффективное. Весь этот конгломерат действует на разработанном правовом поле, в той или иной степени проникнут специфической деловой культурой. Ко всему этому сегодня мы только подходим.

Но советская инновационная система существовала, и главным в ней были административно-организационные рычаги. Чтобы решить проблему внедрения, создавались научно-производственные объединения, когда КБ и завод объединялись с научно-исследовательским институтом или институту придавали опытный завод. Проблема внедрения - вечная проблема, которая, я уверен, была принципиально не решаема в той системе, потому что личная мотивация, корпоративный интерес как естественные движители инновационного процесса блокировались.

Что получал у нас изобретатель? Авторское свидетельство, которое было признанием его авторства и одновременно отлучением от экономического результата изобретения. Вот тебе сто рублей, а дальше государство берется его коммерциализировать и получить прибыль. Поэтому Россия - страна Кулибиных, а Америка - Эдисонов. Кулибин был изобретателем, а Эдисон - предпринимателем, создателем инноваций, успешным продавцом новшеств. У нас изобретений было много, а внедрялось мало. Причина была в пренебрежении экономическим интересом, фундаментальным стимулом эффективности.

Государство пыталось решить проблему внедрения привычным методом - наращиванием усилий в прикладной науке, что привело к уникальной структуре затрат по стадиям научно-технического цикла. Если сопоставить затраты на цепочку: "фундаментальные исследования - прикладные исследования - опытно-конструкторские работы", то в Соединенных Штатах, например, наблюдался естественный ступенчатый рост: 15% - 25% - 60%, а у нас доля средств, потребляемых на стадии прикладных исследований, была почти вдвое выше. В результате создавалось много не доведенного до конца научного полупродукта.

Правда, если мы сегодня еще кое-что продаем "от науки", то во многом благодаря именно этим, накопленным в советское время заделам, то есть прикладным результатам, которые в свое время не материализовались. Мы и продаем их как полупродукты. Умные американцы, китайцы, японцы заинтересованы в этих работах. В начале 90-х создавались специальные западные фирмы по закупке наших заделов, которые говорили: "У вас есть отчеты, которые пылятся и вам не нужны. Вот вам пять-десять тысяч долларов, отдайте их нам". Дело не в том, что в этих отчетах содержатся замечательные результаты. Даже если никаких новых данных получено не было, есть свидетельство - русские тут "пропахали", ничего не нашли. Значит, здесь искать нечего, надо экономить ресурсы и двигаться в другом направлении. Задешево скупались не технологии, которых в большинстве случаев раньше просто не было, скупались еще не известные миру знания.

В первой половине 90-х мы осуществили начальный этап реформирования нашей науки. Создали юридические и финансовые механизмы для обеспечения свободы творчества, поддержки наиболее сильных коллективов прикладной науки. Я имею в виду организацию государственных научных и инновационных фондов, систему государственных научных центров. Созданы основы современной законодательной базы, в которой закреплено право частной собственности на интеллектуальный продукт. Это в основном макроуровень науки.

Однако очень мало сделано в области реформирования науки на микроуровне, то есть на уровне научной организации. У нас по-прежнему здесь доминирует такая форма, как большой НИИ советского типа. Это "научная интерпретация" обычной административно-командной иерархической системы, при которой одновременно происходит управление процессом НИОКР, научным коллективом и имущественным комплексом. Более того, по инерции из старой системы перенесена привычка иметь у себя все - от малоэффективного подсобного производства до магазина, детского сада и больницы. Такие системы организации и управления в сфере НИОКР в условиях рынка не могут быть эффективными. Они не гибки, громоздки, медлительны и неконкурентоспособны.

В условиях рыночной экономики в науке, как и в промышленности, должно быть огромное разнообразие организационных форм. В большинстве случаев можно развести функции управления научным процессом и имуществом, снять с организации непосильные социальные функции. Надо ускорить формирование специализированной инфраструктуры по обслуживанию всей инновационной системы.

У научных учреждений, у самих ученых должна быть свобода выбора. И возможность конкуренции, которая и служит базой для динамичного развития. Не директора институтов должны бороться за гранты, а любой научный работник должен иметь возможность подать заявку и получить деньги на свое исследование. Свобода в выборе мест приложения труда, равноправие в борьбе за ресурсы - это основное.

Сегодня у нас еще сохраняется значительный потенциал в научных исследованиях. Но, чтобы не потерять его, надо поддерживать только сильных. Мы должны отказаться от концепции сплошного фронта исследований. Это сегодня никому не по силам, это болезнь - сохраняющийся синдром великой советской державы. Надо смотреть правде в глаза - мы уже далеко не такие великие. У нас сегодня другая экономика - и сама по себе, и в том смысле, что не может позволить нашей науке соревноваться на равных с США. Соревноваться надо там, где мы действительно имеем потенциал. Там, где серьезные интеллектуальные и материальные ресурсы отсутствуют, следует отказаться от попыток выйти в лидеры.

Основной принцип нового времени - активно вести исследования там, где это жизненно важно для нашей экономики, либо там, где мы на мировом уровне. В остальных направлениях надо сохранять "дежурные группы" наблюдения. Держать на научном направлении небольшую, хорошо оснащенную группу, а не институт в тысячу человек, чуть освещенный и едва отапливаемый. И наблюдая, быть готовым нарастить потенциал там, где намечается крупный научный или технологический прорыв. Надо пересмотреть и оптимизировать программу капитальных вложений в объекты науки, отказаться от финансирования неэффективных в научном плане установок. Шире использовать международное сотрудничество. Ведь так поступают даже США, которые вложили в свое время полтора миллиарда долларов в суперускоритель в Техасе, но не завершили его. Американский конгресс сказал: в Европе есть один мощный ускоритель, которого хватит для всего мира. Давайте мы будем вносить необходимые взносы, чтобы вы могли там работать, и работайте, пожалуйста.