Акция проводилась объединенными силами петербургских аутентистов и им сочувствующих. Устроители концерта едва ли не сознательно придерживались всех канонов приличной культовой акции: в Филармонии была проведена своего рода презентация последних достижений музыкальной субкультуры, стремящейся выйти в мейнстрим - в данном случае барочного исполнительства, которое в последние годы активно завоевывает петербургские академические залы.

В презентации участвовали давно и хорошо известные носители этой субкультуры: скрипач Владимир Шуляковский, лютнисты Антон и Анна Бируля, клавесинист Владимир Радченков и многие другие вошли в расширенный состав ансамбля Musica Antiqua Russica, аккомпанировавшего несколько менее "аутентичным" певцам и хору Lege Artis. Акция была с энтузиазмом поддержана публикой, заполнившей зал - большой не только по названию. Наконец, объектом презентации был избран краеугольный камень барочной музыки - одна из первых в истории опер, написанная "изобретателем музыкального барокко" Клаудио Монтеверди в 1607 году и ставшая своего рода эталоном жанра, стиля и исполнительского мастерства.

Вполне своевременная идея (предыдущая попытка исполнить "Орфея" в Петербурге была предпринята в 1928 году) затмила собственно реализацию. Что в данном случае, может быть, и неплохо: опус Монтеверди со свойственной эталону бескомпромиссностью предъявил исполнителям требования, ставшие для них непосильными.

Впрочем, во многом было предсказуемо, что "Орфей" окажется не по зубам сводному коллективу под управлением Владимира Альтшуллера. В основе пятиактной dramma per musica ("драмы через музыку" - таково подлинное название жанра) - пластичные, бесконечно изменчивые речитативы Орфея, передающие огромный диапазон его душевных переживаний - от всеобъемлющей радости через исступленное отчаяние к благородному смирению. Заглавная партия, требующая виртуозного владения вокалом, железной выдержки и бесконечной эмоциональной подвижности, легла слишком тяжким грузом на плечи талантливого, обладающего отменным вкусом и мужеством, но все же молодого и еще недостаточно опытного тенора Федора Леднева. Сопрано Ангелина Дашковская продиралась сквозь вокальные дебри партий Музыки и Прозерпины с тем же доблестным энтузиазмом и с тем же переменным успехом. Остальным певцам не хватило ни вокального мастерства, ни аутентистской стильности. Да и откуда ее взять российскому вокалисту в насквозь академичном Петербурге?

Гораздо менее предсказуемой казалась неудача, постигшая в "Орфее" инструменталистов. Подробнейшим образом написанная партитура оперы (с указанием всех инструментов, что было исключением во времена Монтеверди) не облегчила участи музыкантов ни в ярких, энергичных - в теории, но не на практике - оркестровых ритурнелях-проигрышах, ни в сопровождении певцов и хора. Вялое и необъяснимо фальшивое звучание оркестра оставило от изысканной музыки Монтеверди лишь бледную тень.

В довершение картины сценическое оформление - по замыслу Ольги Цехновицер, скромное и символичное, - не смогло придать этой тени "Орфея" ни тени благородства: из-за сосредоточенной возни с разноцветными полотнищами и подозрительной металлической бутафории боги и герои стали напоминать персонажей из кинофильма "Кин-дза-дза". А это все же - совсем другая история.

Впрочем, другая ли? В культовом фильме действуют те же русские люди - немножко потерянные, немножко дезориентированные, но искренние и исполненные добрых намерений, что и в культовой акции под названием "Орфей сквозь века" (заметим, исполнением одного "Орфея" акция не ограничивается, со временем нам предложат еще и одноименные оперы Росси, Телемана и Глюка). Герои фильма, как и герои новой аутентистской акции, невольно или по собственному желанию, поставлены в такие условия, где вывезти может только кривая. И, пожалуй, именно о них один классик русской литературы как-то сказал: "Хорошие люди, а не могут поставить себя на твердую ногу".