Петербургский театр "Приют комедианта" показал нового "Гамлета" в постановке известного режиссера и педагога Вениамина Фильштинского. Наряду с "Тремя товарищами" Анатолия Праудина и "Московским хором" Игоря Коняева - Льва Додина он составил тройку лучших спектаклей сезона.

Альянс режиссера и театра начался два года назад. Появление в афише "Беспокойного танго" Фильштинского по пьесе "Мать" Чапека, трактованной как семейная история вне политики, придало театру недостающую ему художественную основательность. Ни один другой спектакль "Приюта" не мог похвалиться таким подробным разбором текста и внятностью мизансцен. Эти же достоинства отличают и "Гамлета" Фильштинского - это тоже чисто семейная история. Она начинается с угла, буквально. В первой сцене герой актера Александра Баргмана сидит в углу, образованном двумя белыми стенами, бесполезно перебирая книги и конспекты, вспоминая строки из монолога шекспировского Гамлета.

У Гамлета нет времени на монологи. Исключение сделано только для знаменитого "Быть или не быть": этот стихотворный текст герой случайно находит в студенческих конспектах. Он просто не может выбрать "не быть", не может не действовать. Персонаж Александра Баргмана живет в бешеном ритме, и любое вынужденное промедление доводит его до состояния нервного срыва. Его не слишком шокирует, что отец его явится на землю после смерти: угол Гамлета сразу после встречи с Призраком (Виктор Михайлов) превращается в боевой штаб.

Действие больше походило бы на драму, чем на трагедию, если бы не Клавдий в исполнении Михаила Вассербаума. Артист сыграл уникальный персонаж: образец недостойного человека, у которого словно усекли всякие душевные стремления и порывы. В сцене молитвы он вдруг осознает, что нелепо произносить: "Прости мне, Господи, убийство брата". Но не потому нелепо, что братоубийство мучает Клавдия, а потому, что он не в силах отказаться от трофеев, добытых преступлением. Эта глыба наморщивает складки лба и беспомощно хлопает глазами. И выход находит только один - новое убийство.

Существование Клавдия делает бессмысленными любые проповеди. Поэтому воинственный Гамлет выглядит полководцем без армии: как-то не ощущается за ним той народной любви, которой так боится король Клавдий (и ирония Могильщика выглядит очень уместной). Так что события дуэли предрешены. Она поставлена как бесконтактный поединок - рапиры Лаэрта и Гамлета направлены в сторону зала.