Госпожа Гексоген

В своих новеллах двадцатилетняя красавица Ирина Денежкина дает образцы хорошей прозы с благородным налетом влияния Сэлинджера и Хемингуэя

Ей ничего не светило. Двадцатилетняя эротоманка против национально-озабоченного зрелого писателя, за спиной которого и "Дерево в центре Кабула", и "Шестьсот лет после битвы" - нет, нет: Ирине Денежкиной ничего не светило. Тем не менее в финале присуждения премии "Национальный бестселлер" остались друг против друга двое: Ирина Денежкина со сборником рассказов "Дай мне!" и Александр Проханов с бризантным "Господином Гексогеном". Дело ясное - давать денежки молодой Денежкиной, которая назвала сборник "Дай мне!", - уж очень рифмично, уж очень резонансно, уж очень... непедагогично. Вот если бы название было бы: "Возьми меня!" - тогда конечно...

Между тем сборник рассказов Денежкиной любопытен и заслуживает если не денежного поощрения, то по крайней мере читательского внимания. В лучших своих новеллах двадцатилетняя красавица из Екатеринбурга дает образцы хорошей молодежной прозы с благородным налетом влияния Сэлинджера и Хемингуэя. Если бы еще материлась поменьше. Правда, в послесловии к сборнику написано, что это не просто мат. Это - "сигнал аналитической работы над смыслом эротического переживания". Чем отличается интеллигент вообще и русский интеллигент в частности от нерефлектирующего человека, так это поразительным умением объяснять самые простые или не слишком красивые вещи на редкость красиво, звучно и сложно. Если вам доведется тяпнуть себя молотком по пальцу и вы, не сдержавшись, вскрикнете при жене и детях: "Ат... трам, трам, трам - там! Вася, ты не прав!", то не смущайтесь: это вы просигнализировали близким об аналитической работе над смыслом своего эротического переживания.

Довлатов где-то писал, что писатели делятся на собственно писателей и рассказчиков. Писатели - пишут. Рассказчики рассказывают истории. Писатель - Лев Толстой. Рассказчик - О`Генри. По природе своей Денежкина - рассказчица. Сентиментальная и едва ли не бабская. Мат, собственно говоря, и нужен ей, чтобы прикрыть и как-то компенсировать слезливую сентиментальность. В худших своих произведениях (а таких немало - двадцать лет, что вы хотите!) муза Денежкиной - разбитная, не слишком грамотная и странно стеснительная девчонка, подружке или девичьей подушке доверяющая мечты свои. Поскольку девичьи мечты пересказываются сленгом с примесью сквернословия, то впечатление... довольно сильное. Пушкин уверял читателя, что Татьяна написала письмо по-французски, а он лишь перевел ее письмо на русский язык. Денежкина продолжает работу над переводом. У нее письмо Татьяны переведено с русского на... Вообразите, что вместо "Я к вам пишу - чего же боле, / Что я могу еще сказать? / Теперь, я знаю, в вашей воле / Меня презреньем наказать..." значится: "Ты - клевый. Все мои подружки на тебя западают, но я..." et cetera... Впрочем, это как раз самые слабые денежкинские произведения, те, в которых она не покорствует своей природе - рассказчице историй. В настоящих своих, соприродных своему дару, текстах Денежкина не перестает бить в одну точку, сентиментальную и слезливую: "Вы не смотрите, что все эти рэпперы, наркоманы, рокеры, охранники и проститутки на лицо ужасные. Внутри мы - добрые-добрые...". Мысль, что и говорить, гуманистичная, но далеко не бесспорная. Как далеко не бесспорны и сами тексты ... "Франсуазы Саган из Екатеринбурга". (Так назвал Денежкину критик Виктор Топоров. Ну это уж он польстил юному дарованию.)

В самом лирическом, самом задушевном рассказе, почти стихотворении в прозе, в "Song for lovers" немудрящая тема: "Юноша девушку любит, а ей полюбился другой. Другой этот любит другую..." ну и так далее - аранжирована, честно говоря, довольно занудно. В титульном тексте, давшем название всему сборнику "Дай мне!", мораль позаковыристей: "Половой акт - не повод для близкого знакомства и (тем более) - не причина и не следствие настоящей, человеческой и человечной любви", но эта "заковыристость", к сожалению, не придает повествованию динамичности.

Между тем сила Денежкиной (как и любого рассказчика) - в динамичности. В серьезную литературу, каковой она хочет заниматься, она впускает небольшой, неожиданный фабульный фокус. Эдакий поворот винта. Пусть этот "поворот винта" порой напоминает киносюжет из "Ералаша" - серьезной литературе рассказчики историй не менее потребны, чем писатели.

Самый лучший, самый сюжетный и самый безжалостный текст Денежкиной "Валерочка" - рассказ о современных детских лагерях отдыха - мною был прочитан в один присест, по закону стопки. (Не знаете такой закон? Его открыл питерский поэт Лев Мочалов. Хороший рассказ должен прочитываться, как выпивается стопка - разом.) Конечно, Денежкина несколько сгустила краски. Так уж плохо в современных пионерлагерях дело не обстоит - пьянки, избиения, случки - какие-то "бешеные псы" на воле, а не "детки в клетке". Однако это "сгущение красок" художественно оправдано. "Одинокий волк" означенного текста, Валерочка, без такого сгущения красок не выглядел бы поначалу таким... агнцем. И гнев этого самого "агнца" не был бы таким убедительно-жутким под занавес.

В истории, рассказанной Денежкиной, есть три совершенно замечательных (и взаимосвязанных) литературных "саспенса", что ли? - если я правильно употребляю этот термин. Во-первых, это шарик от пинг-понга, пролетающий сквозь стекла; во-вторых, воспитательница, с ужасом понимающая, что очкастый, коротко стриженный мальчик (Валерочка), которого его со - так сказать - лагерники уже во второй раз избивают до полусмерти, сын очень "крутого" человека; и, в-третьих, читатель, к концу рассказа с удивлением убеждающийся в том, что Валерочка - вовсе не папенькин сынок, а сильный и, сказать по правде, довольно страшный человек.

Но лучшее, конечно, шарик от пинг-понга. Мне неизвестно, знала ли Ирина Денежкина гинеколого-теологическую гипотезу Фомы Аквинского о том, что Бог проник в лоно девы Марии, не разрушая девственной плевы, как луч света проникает в комнату сквозь окно, не разбивая стекла, но в рассказе о любви сильного и страшного человека (даром, что очкастый подросток) символом этой настоящей любви - не случки, не похоти, но (простите за трюизм) любви, без которой человек - или "медь звенящая, или кимвал звучащий", или хрюкающая от удовольствия свинья, становится неразбитое стекло, сквозь которое дважды (туда и обратно) пролетает шарик от пинг-понга.

(Ирина Денежкина. Дай мне! : Сборник рассказов и повестей. - СПб.: ООО "Издательство "Лимбус Пресс", 2002. 224 с.)