Российская политическая элита уже лет десять находится в тисках бинарной оппозиции, однозначно определяющей принадлежность субъекта к "правому" или "левому" идеологическому флангу. "Правый" - это либерал, поклонник Адама Смита, сторонник невмешательства государства в экономическую жизнь страны. "Левый" - это, напротив, "государственник", в той или иной степени ностальгирующий по Госплану и доказывающий уж если не эффективность, то по крайней мере неизбывность государственной собственности в России. Роль государства в экономике стала основным вопросом отечественной политэкономии.

Все это напоминает запоздалый рецидив споров двухсотлетней давности между английскими фритредерами и протекционистами. Первые, позволю себе напомнить курс истории, представляли интересы промышленной буржуазии и настаивали на отмене аграрных пошлин, выгодных крупным землевладельцам. Вторые, напротив, импортные пошлины защищали. И те и другие представляли разные фракции капиталистического класса, искать между ними разницу по принципу "левый - правый" - занятие затруднительное, если не бесполезное.

Споры, актуальные в мировом центре в XVIII-XIX веках, через два столетия перенеслись на периферию, к которой, без сомнения, относится нынешняя Россия. Наши "правые", отстаивая современную версию фритредерства, именуемую неолиберализмом, играют на руку, с одной стороны, отечественным экспортерам сырьевых ресурсов, с другой - мультинациональным корпорациям, заинтересованным в благоприятных условиях для выхода на местный рынок. Наши "левые", заунывно кликушествующие о "пересмотре результатов приватизации", льют бальзам на душу директорам неконкурентоспособных российских предприятий.

Государство является лишь инструментом для защиты интересов тех или иных экономических классов. Когда конкурентоспособность национальной экономики в мировой системе высока, государству и вправду остается лишь "создавать условия" (отсюда, кстати, и успех знаменитой "рейганомики"). Когда же экономика сталкивается с серьезными проблемами, государство волей-неволей вынуждено брать на себя все большие функции. Франклин Рузвельт не от хорошей жизни взял на вооружение кейнсианство, впрочем, и советский изоляционизм был вынужденным ответом на отсталость дореволюционной России. Кризисы же являются неотъемлемой чертой капиталистической экономики, что на практике подтверждается недавним падением американских фондовых рынков, а в теории известно как из Маркса, так и из Кондратьева.

Нынешние российские ритуальные пляски вокруг "государственничества" имеют такое же отношение к "левой" политике, что и "новый курс" Рузвельта или реформы Бисмарка (учтем при этом, что ни Путин с Касьяновым, ни Зюганов с Глазьевым на роль российских бисмарков никак не тянут). Увеличить количество функций государства сейчас - значит сделать его еще более неэффективным, еще более коррумпированным, в еще большей степени тормозящим экономический рост.

Кинуться в другую крайность и уверовать от отчаяния в laissez faire означает, с точки зрения социальной, усилить напряженность в обществе, а с точки зрения экономической - обречь на продолжение деградации целый ряд отраслей, норма прибыли в которых минимальна или вовсе стремится к нулю. И вдобавок поставить крест на инновационной экономике, требующей стратегического видения, на которое не всегда способна "невидимая рука".

Из двух зол вовсе не всегда нужно выбирать меньшее. Неделю назад я вернулся из Хельсинки, куда поехал на десятилетний юбилей интернет-провайдера Katto-Meny. Он является кооперативным обществом, насчитывающим немногим более 500 членов. Кооперативные взносы обеспечивают приобретение необходимого оборудования и заработную плату немногочисленному менеджменту. Katto-Meny не имеет никакого отношения к государству, но при этом не является и рыночным предприятием, поскольку не ориентируется на прибыль, а необходимой мотивацией служит качество предоставляемых членам кооператива услуг интернет-доступа.

Это как раз пример того, что называется public sector, - понятие, которое трудно перевести на русский. "Общественный сектор"? Правильно, но читателю непонятно в силу фактического отсутствия такового в России. "Государственный сектор"? В принципе неверно.

Конечно, я отнюдь не призываю перевести всю российскую экономику на кооперативные рельсы. Речь идет о другом. Ни государственная, ни частная инициатива не способны сейчас обеспечить качественный рывок российской экономики, в котором она, несомненно, нуждается. Рынок слеп и инерционен, государство бездарно и воровато. В этих условиях если и есть в России те, кто способен влить в экономику свежие силы и идеи, то они находятся среди немногочисленных некоммерческих организаций, в том самом "гражданском обществе", о котором много говорят. Впрочем, для того, чтобы подключить его к экономической жизни, нужна как раз серьезная политическая реформа.