Перспективы развития Санкт-Петербурга, поиск стратегии (или, вернее сказать, стратегий) такового - стержневая тема для журнала "Северо-Запад". К сожалению, дела со стратегиями в Петербурге обстоят очень и очень неважно - за редким исключением документы, что выдаются за стратегические планы, содержат лишь констатации очевидных фактов или, что опаснее, представляют собой перелицованные административные намерения властей предержащих.

Но все-таки невозможно смириться с тем, что крупнейший нестоличный город Европы отказывается прозревать собственные перспективы. Мы ожидаем, что в скором времени стратегическая работа ускорится и углубится. И естественно предположить, что эпицентрами этой работы станут политические партии. Сегодня мы представляем первый опыт в этом направлении и публикуем интервью с Юрием Солониным - ученым, деканом философского факультета СПбГУ, лидером петербургской "Единой России". Может быть, остранение от конкретной административной и хозяйственной практики позволит подняться над ситуацией, разглядеть пути к будущему?

- Юрий Никифорович, начнем с актуального. Недавно питерская "Единая Россия" приняла программный документ - кто-то уже назвал его "ноябрьскими тезисами".

- Так их назвал Александр Юрьев, который возглавил, согласно нашему заданию, творческий коллектив и, основываясь на материалах федеральной программы партии и некоторых местных представлениях, попытался сформулировать не программу, а именно тезисы, то есть некие положения, которые имели бы практический смысл для деятельности нашего регионального отделения.

Мы считаем, что существующие ныне концепции развития Петербурга - это концепции потребительского типа. То мы мечтаем, что к нам приедут туристы, оставят деньги и мы эти деньги хорошо поделим. Или - у нас будет транспортный узел, перекачка сырья из России в Европу, и мы на этом поднаживемся. Или - тут будет банковский центр, банки будут развиваться, а мы - от этого что-то иметь. Проблема же заключается в том, что Петербург, во всяком случае с конца XIX века, стал интеллектуальной и научно-технической столицей России, такой он статус сохранял и в советское время. При всех тех исторических катаклизмах количество НИИ, исследовательских центров, всевозможных проектных бюро, "почтовых ящиков", которые работали на ВПК, оставалось гигантским. Из пяти миллионов жителей города не менее двух миллионов работали в этом секторе. Даже отъезд Академии наук в Москву мало что изменил в этой ситуации. Поэтому следует возвратить к жизни этот потенциал, возродить инновационные процессы, включиться в него так, как это сделали крупные города мира, которые вышли из подобного кризиса.

Исключительно важна проблема детства. Нация вырождается, уменьшается производящая часть общества. Человеческий капитал иссякает. Какие могут быть социальные планы, если некому работать? Поэтому защита детей должна стать первостепенной заботой партии. Наконец в политическом смысле мы стоим на позициях сплочения. Мы не ищем своей специфической социальной базы, на которую сядем, а на остальных не будем обращать внимания. Мы видим себя общероссийской партией не только в территориальном, но и в социальном смысле. Мы делаем ставку на оптимизм, на тот социальный оптимизм, который поддерживает веру в возможность лучшего.

- Вернуть к жизни научно-техническую сферу будет непросто.

- Искусственно ее не возродишь. Подачками, увеличением пенсий жизнь не улучшить. Что происходит? Люди искусственно вытолкнуты из активной социальной и духовной жизни. Они лишены социальных, интеллектуальных, этических ориентиров, они никому не верят. Многие из них потеряли работоспособность, не в смысле физическом - они десятилетие не работают, интеллект их увядает. Мы видим, что частный, торговый капитал в высокотехнологичную сферу не идет. Но мы полагаем, что необратимого процесса не произошло, и, следовательно, нам нужна хотя бы ограниченная инвестиционная политика, связанная с государственной дотацией и извлекающая деньги из сферы потребления.

- Петербург принято считать и гуманитарной, так сказать, метрополией.

- Никто не называл нас культурной столицей - мы сами себя назвали и радуемся, замкнулись в своем мирке. Разве по этическим, культурным меркам нашего города живет страна и Отечество? Гуманитарная составляющая имеет ярко выраженную - и ложную - ориентацию на прошлое, на музеефикацию культуры. При всем уважении к прошлому мы должны осознавать, что эта культура не нами создана. Ведь мы красим дома, не нами построенные, чтобы привлечь туристов. Поэтому вздохи про особенный дух Петербурга, какая у него метафизика - это ложный путь. Молодежь на эти страсти по прошлому не пригласишь, она уйдет из них. Мы должны создать культуру и город нового типа, вписанный в уже имеющуюся традицию.

То, что сейчас происходит в духовной жизни, оторванной от здорового производственного процесса, - разве это хорошо? Законсервировались, гордимся музеями, которые, по сути дела, не пополняются: у тех денег нет, этих не интересует современное искусство - вот что, собственно, происходит. Поэтому город становится несовременным. Туризм? Не могут четыре с половиной миллиона жителей только обслуживать туристов - никогда не будет здесь столько туристов, чтобы они могли содержать такой гигант. Не надо питать иллюзий.

- То есть налицо кризис наших представлений о самих себе?

- Слово "кризис" надоело. Им мы определяем все: любую промашку, недеяние, пассивность, скандал, склоку. Скорее, у нас нестроение: что ни делаем - не получается.. Наше русское общество - это странный тип общества, которое всегда что-то недоделывает. Петровская реформа не завершена, у реформ императора Павла та же судьба. Александровские реформы умерли, революции не завершены, социализм не построили, рынок теперь тоже какой-то уродливый.

- Возражу вам пунктом из вашей программы. Вы говорите о многоукладности экономики. Не есть ли это пример компромиссного решения, которое, на самом деле, генерирует традиционную незавершенность?

- Компромисс и незавершенность - все-таки разные вещи, хотя при известных способностях понимать и мыслить мы можем найти между ними какое-то подобие. Российская жизнь многоукладна, и ничего тут не поделаешь. Был один уклад - социалистический, но он в экономическом плане оказался тупиковым. Сейчас целесообразен возврат к многоукладности: если ты фермер - занимайся своим делом, но если ты тяготеешь к кооперативному способу работы - входи в кооперацию. Если ты создаешь частное мелкое предприятие - действуй в этом направлении. Если Россия не может обойтись без государственного сектора экономики, почему надо с ним бороться? Ведь в Америке, например, тоже есть госсобственность, и она - прибыльная, а не только эксплуатируемая. Где границы этого типа собственности, какова его эффективность - это другой вопрос, но в любом случае стране нужно несколько типов собственности, экономического уклада, которые уживаются между собой, это естественно.

- Государственный сектор управляется государственными служащими, властями, в конечном счете. Каково ваше впечатление о властях предержащих? Например, существует ли гармония, солидарность между властью городской и властью федеральной?

- Не могу сказать, что у меня есть какое-то целостное впечатление. Многие мои товарищи по университету теперь работают во властных структурах. Бывал я и в Смольном - в качестве представителя партии... Вообще, всякая региональная власть в России стремится перехватить известный кусок общегосударственной, общефедеральной власти, уподобиться ей. Всегда имеется искус схватить что-то идущее от федерального центра, и на этой почве происходит схватка. Каждая региональная власть стремится предстать большей по размерам, чем это нужно для дела; больше иметь под собой не только чисто экономических и административных рычагов, рожденных в данном регионе, но и политических механизмов, выводящих его на федеральный уровень. Отсюда то внимание к избирательным процессам, каждый из которых он пытается подмять под себя, определить состав местных представителей власти и заслать своих депутатов в Госдуму... Это извечная проблема.

Конечно, управлять региональными отделениями такой влиятельной партии, как "Единая Россия", - заветная мечта очень многих руководителей субъектов Федерации. Но наша принципиальная позиция такова: мы создаем независимую от местных властей структуру. Это стало одной из причин конфликта со Смольным. Когда я обращался к губернатору за содействием, он заверял, что поддержка будет. В реальности же даже в решении хозяйственных вопросов поддержки мы не встретили.

- Вернусь к вопросу о потенциале российского чиновничества. Как вам кажется, чиновничество - это не безнадежно? Или безнадежно?

- Оно безнадежно. По разным причинам. Оно сформировано не по принципу современного административного аппарата, а по старым, древним, традиционным принципам. Оно слишком многочисленно, оно пожирает общество, кпд его деятельности низкий. Одной из основных претензий к советской власти было засилье чиновников. Сейчас Россия меньше, чем СССР, беднее, а аппарат вырос многократно. Чиновник - самая массовая профессия в нашем нищем обществе. Количественно чиновничество переросло свои оптимальные размеры, а качеством не соответствует типу современного общества.

- Как же быть с тем, что "Единая Россия" считается партией власти? Власть - это же и есть чиновничество.

- Власть - это не чиновничество, это просто у нас так отождествилось. На самом деле это не так. Понятие "партия власти" пришло извне и охотно было подхвачено первым составом партии, которому казалось, что это выигрышное определение. Но это оказалась палка не о двух концах, а суковатая - со многими концами. Во-первых, сразу же угнездились какие-то пришлые, ненужные люди - раз власть, значит, по чиновничьей психологии, они в ней должны быть. Когда было заявлено, что партия пропрезидентская, конечно, какой же местный владыка не захочет состоять там хотя бы формально, чтобы таким образом продемонстрировать свою лояльность? Теперь нам приходится заниматься вопросом очищения. Разумеется, партия открыта и мы не должны рассматривать никаких социальных, религиозных и других параметров участия. Но мы понимаем, что если мы станем партией чиновников - партия погибнет.

- Вы полагаете, что "Единая Россия" будет менять сложившийся имидж?

- По крайней мере я этот имидж не приемлю. С другой стороны, каждая солидная партия стремится стать правящей, иначе смысл ее существования исчезает или уменьшается. Партия власти - это партия, которая стремится к власти, это и наша партия тоже. Согласно Закону о партиях, правительство теперь будет формироваться на партийной основе. И это неплохо - возникает понятие ответственности, адресованное не конкретному правительству, а партии. То же касается и избирательной системы. Сейчас большинство людей пришло к пониманию, что кризис нашей избирательной системы коренится в одномандатной схеме. Один мандат - а на него претендентов десятки. Каждый обещает, сулит, механизма отзыва нет, и даже если бы он был, никогда бы не был запущен в действие. Он ни перед кем тогда не несет ответственности, с него никакого спроса нет. Теперь бремя ответственности ложится на партию, ее собственный престиж в обществе приобретает принципиальное значение. И она вынуждена будет, пока совсем не обоярилась, чистить свои ряды, следить за депутатом.

- В одной из своих работ вы формулируете понятие "средний класс" как сердцевину стабильной социальной системы. Вы - представитель центристской партии, партии сердцевины. В чем специфика формирования среднего класса в России?

- Безусловно, у нас есть специфика - у нас к среднему классу относятся те категории людей, которые на Западе к нему не относятся. Вообще, это понятие очень неточно, и своей неточностью оно очень интересно. В западной социологии средний класс фиксируется по доходу и качеству потребления, по реализации этого дохода. Стало быть, доход определяет некий уровень твоего присутствия в обществе.

Средний класс - это в целом сообщество людей, приобретающих свое благосостояние своим трудом, поддерживающее его своим трудом, практически не имеющее шансов получать сверхприбыли и выйти на уровень Билла Гейтса. И это тот класс, который определяет свой жизненный уровень именно этой массой дохода и реализует ее на свое собственное воспроизводство. Это его особенность. Владеет ли он средством производства и является ли государственным служащим - это уже имеет вторичный характер. У нас же, по сути дела, к среднему классу отнесли весь слой рабоче-крестьянской интеллигенции. Ни по одному социологическому критерию западного типа к среднему классу их отнести, наверное, нельзя. Наши люди не тянут на средний класс. Он не влияет на потребительскую сферу общества, которая бы работала на него. Но это пласт будущего. Психологически наши врачи, учителя, ученые, инженеры, работники культуры и мелкие бизнесмены, частники - это наш средний класс.

- Действительно, есть разрыв. У нас одни зарабатывают и потребляют, как средний класс, а другие думают и голосуют так, как следовало бы думать и голосовать среднему классу...

- Трагедия нашего общества в том, что средний класс отошел от избирательного процесса. Голосует маргинальная структура, которую легко привести в возбуждение. Это вечные посулы, оскорбления власти, ненависть к благополучным, набор тривиальных приемов... А основная масса общества не голосует. Общество отдает свою судьбу своим же гражданам, но гражданам определенной ориентации, маргинального массива, умирающей социальной дееспособности. Они имеют право голоса, имеют право на своего депутата, но они - не будущее, не конструктивная часть общества. Молодежь не идет на выборы. Интеллигенция тоже не идет. Люди разуверились и растормошить их будет нелегко.

- Наше сегодняшнее мировоззрение как бы предполагает пессимизм - это большая, я бы сказал, государственная проблема. Вы писали о культурном пессимизме в Европе XIX века. Что вы скажете о современном русском пессимизме?

- Под пессимизмом я понимаю нечто принципиально иное, чем то, что традиционно мыслится. Пессимизм - это озабоченный взгляд на жизнь, который видит заложенную в ней разрушительную тенденцию. Эту тенденцию он воспринимает как собственную проблему и пытается мобилизовать внутренний, духовный потенциал, с тем чтобы вопреки этому жить и действовать. Это философия и этика мужества. Действительного мужества, с консолидацией внутренних сил, внутренней ответственности. Для русского общества это взгляд на жизнь со скорбным созерцанием того, что натворили, того, что творится. Я человек арелигиозный, но возьмите лица наших святых старцев - у них умиротворенный скорбный взгляд. Но эта скорбь их не вводила в какие-то стенания, она их мобилизовывала, и они искали среди своих учеников тех, кто способен вернуться в общество и в нем работать. Жить и делать.

- Есть ли у нас шансы побороть пессимизм?

- Я имею в виду не бытовой пессимизм, а этический. Не надо его никому вменять. Если есть потребность в ответственности - держи ответ перед собой. А то есть очень легкий выход: безобразничаешь, но крест надел и носишь, раз в месяц сходишь в церковь - и уже отмыл грехи. Как будто Господь берет взятки. Не случайно такое удивительное несоответствие - криминал, убиение людей и вдруг рост всевозможных религий и формальной религиозности.

- Одно из модных политических слов сейчас - "консерватизм". Что вы думаете о консерватизме? Есть ли у него политическая перспектива?

- Я думаю, в системе новых понятий консерватизм - самое интересное, потому что обладает относительной новизной в нашем идейно-политическом лексиконе. Надо проделать солидную интеллектуальную и пропагандистскую работу, чтобы разъяснить это понятие и, в частности, обнаружить его действительную родословную в русской традиции. В предыдущей русской истории это несчастливое понятие - ведь все представители прогрессистского толка - демократы, эсеры и т.д. - много потрудились (и это один из самых успешных русских идеологических проектов), чтобы консерватизм, монархизм, отсталое православие, затхлые формы национальной жизни соединить вместе.

Понятие "консерватор" приобрело унизительный, оскорбительный смысл. Но это совсем не так. То, что негативные стороны консерватизма были, - спорить нечего. Впрочем, один из самых ярких и острых консерваторов дореволюционной России - Константин Победоносцев не соответствовал своему "плакатному" образу. Это был умнейший человек, совершенно не примитивный, как его изображали. Карамзин - тоже консерватор. Консервативные элементы были и у Пушкина во второй половине жизни. Сперанский - консерватор. Я не говорю о Столыпине, Витте... По сути дела, когда жареный петух клевал большевиков в трудную минуту - и они обращались к консервативному лозунгу. Назывались имена полководцев, обращались - "братья и сестры", вспоминали имена святых. Все продуктивно действующие государственные деятели России всегда были отмечены неким консервативным элементом. Впрочем, не только в России. Девиз "Прогресс и порядок" философа Огюста Конта вынесен на государственный флаг Бразилии. И нам предстоит восстановить линию политического движения по траектории "сохранить и добавить", а не "разрушить и не вернуться".