Немного ошиблись с заглавием серии и названием сборника - вкус и шоколад на одной обложке - это чересчур. Могут решить, что речь идет о кулинарных проблемах. Нет, речь идет не о кулинарных проблемах, а о проблемах искусства и культуры вообще, и о питерском искусстве в особенности. Кстати, лучшая статья в сборнике - иронический гимн в прозе бывшей столице: "Под крышами Петербурга. Правила хорошего тона для живущих в городе, созданном не для жизни". Там так дивно расписано, что есть МОВЕТОН, а что - БОНТОН! Хочется процитировать: "Моветон: Рассказывать о своей поездке за границу тотчас после возвращения. Бонтон: Только если это кстати, замечать: "Когда я был там-то..." Ноябрь. Мокрый снег. Темень. Петербуржец ползет на работу, хлюпая носом. Дополз. И тут только открывается дверь и входит кто-то сияющий "только что из Египта, по дешевке, представляешь!". Это, по-вашему, что - хороший тон? А по-нашему - убить мало".

Чувство особого питерского приличия никогда не покидает Татьяну Москвину. С политкорректностью у нее бывает швах, заносит иногда... на поворотах. Вот, скажем, ругмя ругает Андрея Кончаловского за постановку оперы "Война и мир", хорошо ругает, умело. Как будто сам побывал на представлении: "Группа бритых кришнаитов, проходящая несколько раз по авансцене туда-сюда с одним товарищем, висящим на палке, как тушка барана (это, оказывается, сумасшедшие, выпущенные во время пожара Москвы из желтых домов), - постановочная находка, от которой стоило бы отказаться в момент прилета в голову", и вдруг какой-то виолончельный взвизг, какое-то тремоло - прости господи - вжжж...

"Значит, то, что я видела в Мариинском театре, - это искусство, официально признанное на высшем уровне, поощренное государством, утвержденное в качестве магистрального пути? Вот эта скука и мертвечина? Что ж тогда - война миров? Ухожу в интеллектуальные боевики. Я буду рядовым полевым командиром родной речи. Буду защищать память о когда-то бывшем настоящем творчестве... Я стану отстреливаться до последнего патрона". Кошмар какой-то. Все-таки удивительная у нас страна. Мог бы Джон Стейнбек в разгар вьетнамской кампании, разозленный халтурной оперной постановкой, написать: "Ухожу в интеллектуальный вьетконг. Буду рядовым партизанским командиром родной речи"? Да ни в жисть. Должно же быть какое-то ощущение... мм... масштаба? Одно дело - оперная постановка (плохая), и совсем другое - национальная трагедия.

Конечно, опера "Война и мир" провоцирует на партизанские ассоциации: народная война, если весь народ поднялся, то армии даже под руководством великого полководца - Наполеона - с народом не совладать, но надобно же не поддаваться на провокации. Полевые командиры - отдельно, а оперная халтура - отдельно.

Надобно признаться, что это совершенно особый стиль - абсолютная (и вполне обоснованная) уверенность в себе, победительно-убедительная ирония, в подходящий момент переходящая в не менее убедительную ругань - где-то я сталкивался с этим стилем... (Статьи Татьяны Толстой? Да, похоже. Может, просто потому, что все Татьяны - похожи?) Угрюмая проза жизни не придавливает к земле. Наоборот! Позволяет - воспарить! И оттуда, из поднебесья - бить в глаз зазевавшемуся противнику. Язвит Москвина насмерть, просто-таки - убийство по-джентльменски, или там по-льдисто-ледийному: "Пьеса Курочкина "Кухня" по составу напоминает какой-нибудь "винт", самодельное наркотическое зелье, которое отважные русские безумцы варят на газовой плите в кастрюльках. Потом вколол - и ты уже король бургундов, причем иногда - навсегда".

Масскульт, российская (тогда еще советская) эстрада первыми отреагировали на этот новый тип женщины: сначала явилась Алла Пугачева, а уж потом, а уж затем... Страшусь этого сравнения, но Татьяна Москвина сама меня подтолкнула к нему названием одной из лучших статей в сборнике: "Та, на кого мы похожи. К юбилею Аллы Пугачевой". Истинно так: Татьяна Москвина - Алла Пугачева питерской арт-критики.

Да! Направление - питерской критики. При всех внелитературных отличиях - Самуила Лурье, Дмитрия Циликина, Виктора Топорова, Лилию Шитенбург и Татьяну Москвину роднят некие вполне литературные черты. Никто из этих критиков не боится и не стесняется быть или казаться старомодным. Скорее гордится старомодностью: "Я часто напоминаю сама себе старый комод, который скрипит что-то позапрошловековое, когда вся мебель давно сменилась. Актер, талант, потрясать сердца... бла-бла-бла. ...А ведь скоро груз культуры совсем перестанет давить, и люди, одолевшие "Мойдодыра", будут считаться интеллектуалами (как же, большая вещь! В стихах!)".

По нынешним временам эта милая особенность - плодотворна и неожиданна. Так уж сложилось исторически, что сейчас существуют два типа критиков. Один - эдакий "ди-джей" от искусства и литературы: "Ну, что, мол, ребята, два притопа, три прихлопа, скучать над книжками, фильмами и картинками не нужно. Все эти художники, люди искусства et cetera существуют в нормальном организованном обществе, чтобы развлекать уставших после рабочего дня людей. Скукота? Ну и пошлите этого пижона подальше". Другой - высокоинтеллектуальный, с презрением отворачивающийся от тупоголовых "потребителей", обращенный исключительно к знатокам и специалистам, даже целый специальный язык выработавший - тут те и концепт, и деметафоризация, интертекст и - черта в ступе.

Статьи Татьяны Москвиной, как и статьи всех тех, кого я рискнул здесь упомянуть, равно удалены и от "ди-джеистской", и от "квазинаучной" критики. Кабы это слово не было так затрепано, я бы назвал ее статьи - в полной мере - демократическими. Постольку, поскольку демократия предполагает требовательное, деятельное уважение к каждому человеку.