Опера - странный жанр. Говорят, синтетический. Не в том смысле, что - синтетика, а в том, что - синтез. Тут тебе и пение, и танец, и драматическое искусство, и музыка, и поэзия. Не знаю, не знаю, мне-то опера всегда казалась жанром совершенно безумным, сновидческим, психоделическим, что ли. Вроде кинематографа... Попытайтесь-ка пересказать "Силу судьбы" Верди или его же "Трубадура" - получится "Убить Билла-3". Кури, Тарантино. Понятно, не в либретто дело. Музыка, голоса, весь антураж. Вот и говорю: сон. Поди попробуй, перескажи сон без музыки сна.

Два пути

Поэтому, наверное, есть два пути постановки оперы. Один - концертный, традиционный. Вышли певцы на сцену в хороших костюмах и, едва обозначая жестами то, что в этом кошмаре происходит, спели в сопровождении оркестра свои арии. (После наиболее удачных - хлопки и бисирование.) Сейчас так никто оперу не ставит. А жаль...

Сейчас все идут по другому пути. Спектакль так спектакль, представление так представление - наворотить что-то интересное, концептуальное, чтобы зритель почесал в потылице: эк, черт, вот про что там спивали... В этом последнем (концептуальном) случае и на вокальные грехи внимания не обратишь. Ну не попал в такт, не поспел за оркестром - бывает.

Вальтер Ле Моли, режиссер-постановщик нового спектакля "Риголетто" в Мариинском театре, не пошел ни по той, ни по другой дороге. У него получился полуконцерт, полуспектакль. Он вместе со всей командой остановился на полпути к очень интересной постановке. Зря. Как сказано в одной древней книжке: "Ты не холоден и не горяч, и потому...", ну и так далее про печальную участь всех, кто останавливается.

Красное и черное

Начать хотя бы с оформления спектакля (художник - Тициано Санти, художник по костюмам - Джованна Аванци). Придумано неплохо: весь двор Герцога Мантуанского и сам Герцог - в черном. Один Риголетто, шут, горбун - в ярко-красном. Вот и сделали бы: единственное яркое пятно на сцене - Риголетто, а все вокруг черны. И дочь его Джильда, и служанка, и наемный убийца Спарафучиле. Черное ж произведение, жутковатое.

Нет, не рискнули пойти на этакий минимализм. В результате: Герцог - в черном, хотя и распевает о радости жизни, а наемный убийца Спарафучиле (Михаил Колелишвили) - пестр как попугай, что для убийцы странно. Заметят же. А так было бы хорошо: черная опера с огромной такой кровавой кляксой. Пусть и дурновкусно, зато - последовательно.

Несмелость - вот чем отличается нынешняя постановка "Риголетто". И все бы ничего, коли бы это была традиционная костюмная опера, но замах-то - другой. Претензия-то - на что-то большее. И справедливая, замечу, претензия. Потому что вполне могло бы получиться нечто большее, чем полуконцерт, полупредставление.

Начало

Знак половинчатости, несмелости спектакля - самое его начало. Черная сцена, на которой стоят два человека в черном. Вот и славно. Пускай бы они вдвоем пели: один - о том, что встретил чудо какую раскрасавицу, хоть и простую мещаночку, а другой - да, случаются и такие казусы, а знает ли эта буржуазка, что вы - всесильный Герцог?

Так ведь нет же! Сверху опустили какой-то гигантский балахон, на котором нарисована огромная копия полотна Бронзино. Вероятно, для того, чтобы зрители знали: дело происходит в Италии, во времена Возрождения, в роскошном дворце ренессансного имморалиста. Однако ощущения роскоши и красоты не возникает. Возникает ощущение неуместности, усиливающееся от того, что Герцог (Сергей Дробышевский) время от времени оборачивается и разглядывает разрисованный балахон. И вид у Герцога несколько удивленный: дескать, батюшки, что это? Откуда это повисло?

В довершение неуместности из-за балахона время от времени выскакивают мужчина и женщина. Без слов. Мужчина хватает женщину за разные места, а женщина молча, но весело убегает от нахала. Я понимаю: это оргия при дворе развратного Мантуанского Герцога. Но ведь ни капельки на оргию не похоже! Так показывали зарождение любви между десятиклассником и десятиклассницей в советских фильмах середины 50-х. Одно из двух: или уж разврат так разврат, или вовсе не надо никакого разврату. Зачем нам эта нездоровая цыганщина?

Декорации и концепция

У Вальтера Ле Моли, режиссера-постановщика спектакля "Риголетто" в Мариинском театре, получился полуконцерт, полуспектакль. Он вместе со всей командой остановился на полпути к очень интересной постановке

Чего это я привязался к декорациям и костюмам? А потому и привязался, что в них тоже - концепция и несмелое этой концепции следование. Лучшая декорация спектакля в третьем действии - кубистическая конструкция из деревянных лестниц и странное сооружение, высящееся над сценой, похожее на вагончик для строителей. Это - логово наемного убийцы Спарафучиле.

Оно конечно, глядя на лестницы, к этому логову ведущие, хочется произнести нечто вроде: "Мда... У нас в Муходранске прошлым летом с такой вот мужик навернулся... Так и не поднялся, болезный...", но эта обстановочка больше подходит разворачивающемуся действию, чем псевдоренессансный балахон. Больше соответствует той концепции, которая у режиссера-то есть, но он не рискует ей до конца следовать. Уж слишком эта концепция получается необычной.

"Риголетто" ведь про что до сих пор ставили? Либо про всесильного тирана - Герцога, которому все сходит с рук, и его Шута, который рванулся мстить негодяю да и... обломался; либо про то, что нельзя служить злу на работе, а дома, в кругу семьи, быть хорошим. Нельзя брать у судьбы индульгенцию - мне, мол, все можно, поскольку у меня - горб и дочка: судьба за такую индульгенцию накажет строго.

Чаще всего, впрочем, получается: Герцог - бабник и тиран, но ему все прощаешь, поскольку он - веселый и обаятельный, а вот его подручный - мрачный и озлобленный на весь мир шут Риголетто, ему ничего не хочется прощать - ни неправедных интриг при дворе, ни праведной мести за обесчещенную дочку, потому что он - зануда и брюзга, нытик и злыдень.

Ни одной из этих концепций Ле Моли не следует.

Вот те раз!

И что же у него за концепция? Более чем интересная. Объясняющая то, почему опера, написанная в середине XIX века со всякими злободневными намеками, до сих пор - одна из самых популярных. Ее политическая актуальность, важная для Верди, умерла, остался общечеловеческий смысл, понятный и Герцогу, и шуту, и горбуну, и красавцу.

Ле Моли, кажется, уловил этот смысл. Не решился только идти до конца в передаче уловленного нам, зрителям. Лучше всего его концепция угадывается в "песенке Герцога" - знаменитой арии, которую знают даже те, кто и про оперу-то слыхом не слыхивал. Бывают ведь и такие, верно? "Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае..." Веселая такая, чуть ли не опереточная песенка...

Ее Верди написал самой последней. Он и всю-то оперу сочинил за 40 дней, в рекордно короткий срок, арии приносил прямо на репетиции: разучивайте... Но арию Герцога принес аж на генеральную. Кроме всего прочего, опасался, что она станет хитом до первого представления. Она и впрямь - гвоздь оперы "Риголетто".

От того, как эту развеселую песенку исполняет Герцог, зависит смысл того, что зрители слышат и видят на сцене. Кто перед ними: абсолютно тупой тиран или обыкновенный весельчак, сорвиголова, шалопай, - что с него взять? Сергей Дробышевский старается петь ее... печально. Получается такая жалоба, ламентация: мол, как же так? Я думал, Джильда - верная, получается, что и она - вертихвостка, изменница.

Риголетто

Такое же концептуально точное попадание - Риголетто, замечательно сыгранный Николаем Путилиным. Как правило, режиссеры и актеры зловещат Риголетто, елико возможно. Он у них выходит скрюченным Мефистофелем. Совершенно непонятно, чем веселит этот резонер своего хозяина. Риголетто Николая Путилина и Ле Моли - толст, простоват, круглолиц. Никаких тебе "нос крючком, брови торчком".

Бюргер, отец семейства, исполняющий, в силу неблагоприятных природных и социальных обстоятельств, не нравящуюся ему работу. Надо веселиться и приплясывать - он веселится и приплясывает, надо измываться над придворными - измывается. Если чересчур далеко заходит в своих издевательствах, сам же и пугается... Не на людях, конечно. Дочке про свою работу рассказывать стесняется.

Путилин так хорошо, грамотно и точно выводит психологический, или мелодраматический, рисунок роли, что вокальных ошибок не замечаешь. Уж больно хорошо играет. Вот когда хор под руководством Джанандреа Нозеды за оркестром несколько не поспевает - это, конечно, беда. Да. Но я, извините, о концепции, а не о хоре.

Обычно Герцога и Риголетто изображают сверхчеловеками, а здесь ни у Дробышевского, ни у Путилина нет никаких "по ту сторону добра и зла". Герцог получается... ну, ходок, ну, бабник. Ну... бывает. Шут - и вовсе бедолага. Тянет лямку, растит дочку. Парень с соской - известный сюжет. К тому же, несмотря на все свое ходочество, Герцог влюбляется в Джильду. И Джильда, несмотря на весь герцогский кобеляж, его любит. Так, спрашивается, что же Риголетто надо? И какая все-таки концепция у Ле Моли? Да очень простая - зять и тесть.

Зритель смотрит не зловещую историю про ренессансных злодеев, Герцога и Шута, а мещанскую драму про сложные отношения между отцом девушки и ее бойфрендом. Поэтому, кстати, ренессансная оргия оказывается у Ле Моли невинными играми на посиделках (он ее - хвать, а она - бежать!) и совершенно не идет к делу. Зато когда Герцог и Джильда (Жанна Домбровская), взявшись за руки, полуобнявшись, на пионерском таком расстоянии, поют про свою любовь и движутся по сцене, потрясенный зритель соображает: "Да это же... вальсок. Они же вальсок тацуют!" И срабатывает. Ну конечно! На сцене вовсе не Герцог и дочь Шута... Это - студент и студентка. Сейчас припрется старый, усталый, толстый папаша, взглянет на эту идиллию и рассердится: "Ростишь, ростишь, а достанется вот этому... тьфу! Нет, дочка не такому..."

"Риголетто". Опера Джузеппе Верди. Либретто Франческо Марии Пиаве по драме Виктора Гюго "Король забавляется". Исполняется на итальянском языке. Музыкальный руководитель и дирижер - Джанандреа Нозеда, режиссер-постановщик - Вальтер Ле Моли