Что такое "дух 1968-го" - французского, парижского 1968-го? Баррикады на улицах, горящие автомашины - не в счет. Это - не дух, это - тело. А настоящий дух парижского 1968-го - разговоры о политике и песни о любви. В Питере побывал дух 1968-го. Это - Джейн Биркин, самим существованием своим опровергающая известный афоризм Черчилля насчет радикализма и консерватизма. Помните? "Тот, кто в юности не был радикалом, у того нет сердца. Тот, кто в старости не стал консерватором, у того нет головы". Джейн Биркин ни на йоту, ни на буковку не поступилась принципами своей леворадикальной, лихой юности, но голова-то у нее есть.

О всемирной отзывчивости

Мы к этому не привыкли. Мы не привыкли к открытому, яркому проявлению чувств. Нам видится в этом или притворство, или безумие. Я поймал себя на нехорошей мысли, когда в самом конце концерта, спев песню "Прощай...", Джейн Биркин пошла вдоль рампы и под аккомпанемент скрипки, словно бы продолжая песню, заговорила, обращаясь в зал - к нам, зрителям: "Я люблю вас, я люблю ваши лица, ваши глаза..." Она говорила по-английски, а я силен в английском, как английская корова, но даже если бы она говорила по-китайски, я бы ее понял.

И вот в самый-самый патетический момент я себя одернул. "Ну что же это такое? - подумал я. - За что же нас любить? И откуда ей нас знать так хорошо, чтобы любить или не любить? Разве можно так признаваться в любви незнакомым людям? Почем ей знать, может, мы после ее признаний выйдем, позевывая, из зала и обменяемся мнениями: "Да, хороша, хороша..." - "Танцует изумительно". - "Какого, говорите, она года? 1946-го? Оба! Потрясающе..." - "Ну почему, почему мы не увидели ее 25 лет тому назад? Ах, это запаздывающее развитие..." - "Но зато явление отстоялось, отлилось в законченные формы..." - "В том смысле, что требуйте долива после отстоя пены?""

Сама Джейн Биркин по темпераменту, отвязанности, по нежеланию походить на кого бы то ни было, по своей продуманной и прочувствованной, настоящей антибуржуазности, сама она более всего похожа на Марину Цветаеву. И на пресс-конференции, и на концерте я несколько раз вспоминал эту поэтессу

Разве можно таких пошляков любить? Разве можно им признаваться в любви? Да вот, знаете ли, можно. Это тоже в духе 1968 года, безоглядная резкая политизированность которого связана не с ненавистью, а с любовью. Каким чудом это происходит? Как это выворачивается? А вот ведь выворачивается... В прежние времена такая удивительная особенность называлась "всемирной отзывчивостью русского интеллигента". По нынешним временам это может быть названо "всемирной отзывчивостью французской певицы". В середине концерта она садится на краю рампы и спокойно говорит: "У вас, дорогие петербуржцы, произошло страшное событие: фашисты убили молодого человека, музыканта Тимура Качараву. Я прочту вам стихи, посвященные его памяти. Эти стихи написал друг моего рано умершего брата, но я посвящаю их Тимуру". И читает с листа о том, что в мире погасли все фонари и листья потеряли запах. Ни капельки не боится того, что кто-то не знает английского, кто-то не знает про убийство Тимура Качаравы, а кто-то и вовсе возмутится: да что за трам-тарарам такой, я пришел песенки послушать, а мне тут митинг устраивают с чтением мрачных стихов.

Французской артистке и певице, родившейся в Лондоне, Джейн Биркин на это плевать. У нее программа называется "Арабески". Ей аккомпанируют: на скрипке - марокканец, на клавишных - алжирец, на тамбурине - опять же марокканец. Весь Париж трясет от недавних поджогов, а она запальчиво объясняет на пресс-конференции: "Если тебя зовут Мустафа или Мохамед и если тебе из-за этого невозможно устроиться на работу, ты - в отчаянии. Жестокость - дитя отчаяния. Это надо понимать. Это не проблема терроризма, это - социальная проблема. Ее надо было решать лет 30 тому назад, а не сейчас".

Свобода

Что самое важное в ней, в 1960-е годы ставшей символом свингующего Лондона, в 1970-е сделавшейся музой знаменитого французского рок-шансонье Сержа Гейнзбура, нынче приехавшей в Питер с его песнями, исполненными в арабских ритмах, с арабскими мелодиями? (Сержу Гейнзбуру это понравилось бы. Пел же он "Марсельезу" в стиле рэгги...) Итак, что в ней главное?

Работоспособность? Да... Изумительная. До четырех часов она успела побывать в Эрмитаже, в Музее Анны Ахматовой, Комитете солдатских матерей, "Мемориале", в четыре дала пресс-конференцию, в семь часов пела, плясала, рассказывала истории и читала стихи в Мюзик-холле. Мама у нее была артистка, отец - морской офицер, воевавший во вторую мировую... По-видимому, вот это сочетание армейской дисциплины и артистической выучки дает дивный эффект не-утом-ля-емо-сти. Когда человек скидывает оковы принуждения, он легко и красиво отплясывает свинг и в 20, и в 60.

Но мало ли работоспособных людей? Нет, не это самое важное... Влюбчивость? Господи, как она смотрела в зал, когда пела песни о любви, написанные Сержем Гейнзбуром для нее, про нее, о ней! Как она смотрела на замечательного скрипача, когда он выдавал скрипичные трели - дай боже! - она же в скрипку ему готова была впрыгнуть! Она поворачивалась за ним, как подсолнух за солнцем... Но это тоже не ее личная особенность. В конце концов, влюбчивость - профессиональная особенность артистов. Из какого материала играть, если не влюбляться?

Изменчивость? На пресс-конференции говорила пожилая, нервная, худенькая женщина, на сцену вышла... артистка, нимало не скрывающая свой возраст, но оттого не менее прекрасная. Но это общее свойство хороших артистов. Как им иначе играть, если не уметь изменяться? Нет, нет, все это - важно, но главная, сюжетообразующая черта - свобода. Она - свободна, потому что свободен тот, кто не боится быть нелепым, смешным; тот, кто не боится нарушать правила.

По правилам, на концерте певицы поют, а не разговаривают. Плевать. Если надо - поговорю. По правилам, не стоит садиться на сцену. Чепуха: чтобы почитать стихи, усядусь. Один раз прочитаю стихи, посвященные умершим возлюбленным, другой раз прочту стихи, посвященные парню, убитому фашистами. По правилам, неловко как-то посвящать программу человеку, от которого сама же и ушла. Плевать. Спою все его песни, посвященные мне, и на пресс-конференции скажу: "Серж был очень циничен. Он не был циничен, когда стал писать песни для меня. Хотя лучшие свои песни он написал, когда я от него ушла. Ему бы понравились его тексты, которые исполняют в арабских ритмах. Если бы он услышал, он бы заплакал. Он вообще часто плакал".

Джейн и Марина

По неистребленной и, наверное, вредной привычке, я люблю прикидывать: а на кого тот или иной человек похож? Особенно если речь идет об артистах. Смотришь на сцену и думаешь: а кого бы он (или она) смог (или смогла) бы сыграть? Джейн Биркин и на пресс-конференции, и во время концерта не раз и не два помянула Анну Ахматову, что, в общем, естественно: Питер - как же тут женщине не вспомнить великую питерскую поэтессу?

Но сама она, по темпераменту, отвязанности, по нежеланию походить на кого бы то ни было, по своей продуманной и прочувствованной, настоящей антибуржуазности, сама она более всего похожа на Цветаеву. И на пресс-конференции, и на концерте я несколько раз вспоминал эту поэтессу. Биркин спросили, были ли у нее кумиры, на кого она хотела походить. "Ни на кого, - отвечала она, - я хотела быть самой собой, я хотела создавать собственный стиль, а не подражать кому бы то ни было". Марина Цветаева ответила бы точно так же.

Смешная история, которую, нимало не стесняясь, рассказала Джейн Биркин на пресс-конференции, была просто буквальным исполнением одного завета Марины Цветаевой, скажем так, овеществленной метафорой. Биркин спросили, правда ли, что она однажды бросилась в Сену. "Правда", - бестрепетно подтвердила Джейн и рассказала о том, как Серж Гейнзбур однажды ее оскорбил. Вывернул ее сумочку в кафе. За что получил тортом по голове.

Смешно, правда? Но вот что значит настоящая артистка и женщина. Она умудрилась так рассказать эту бурлескную историю, что ничего смешного в ней не остается: "Он поднялся не как комический артист, измазанный кремом, нет, он смог не выглядеть смешным. Он спокойно встал из-за стола, вышел из кафе и пошел по бульвару Сен-Жермен. Мне сделалось очень стыдно. Мне захотелось сделать что-нибудь странное, драматичное, удивительное, чтобы он меня простил..." Вот так она и бросилась в Сену. Из Сены ее вытащили, и Серж Гейнзбур ее простил. Но это же и есть исполненный до буквы совет Цветаевой: "Никогда не бойтесь смешного, и если видите человека в смешном положении: 1) постарайтесь его из него извлечь, если же невозможно - 2) прыгайте в него к человеку, как в воду, вдвоем смешное положение делится пополам, по половинке на каждого..."

Джейн и Серж

Только такие женщины и могут создать стиль - имидж, как это сейчас называется. Говорят, именно Джейн придумала классический образ Сержа Гейнзбура - недельная щетина, дорогой пиджак поверх расстегнутой до пупа джинсовой рубахи и - зимой и летом - светлые итальянские туфли на босу ногу. Он в ответ подарил Джейн песенку Je T'Aime Moi Non Plus, что означает: "Я тебя люблю. Я тебя тоже нет". С этой песенки начинает теперь свою программу памяти Сержа Гейнзбура Джейн Биркин.

Они прожили вместе 13 лет - потомок русских евреев, ставший культовым французским музыкантом, и дочь английского офицера, сделавшаяся французской артисткой. Потом расстались. Жизнь с не просыхавшим ни на минуту скандалистом, сжигавшим перед телекамерами 500-франковые купюры, все же утомляет. После смерти Сержа Джейн узнала, что он ничего не трогал в той комнате, где она жила. Все так и осталось, как было в тот момент, когда она хлопнула дверью и ушла. Люди 1968 года были последними в Европе, кто ценил жесты и умел их делать.

Мы мало отошли, отъехали от того времени, когда на Сорбонне красовался лозунг "Будьте реалистами - требуйте невозможного", чтобы оценить последствия этой странной революции. Но в одном ее влияние несомненно. Она выработала тот особенный, свободный стиль жизни, в котором легче дышать, думать и жить.