В воскресенье, 13 ноября, в Петербурге, на углу площади Восстания и Лиговского проспекта был убит студент - философ, музыкант и пацифист Тимур Кочарава и тяжело ранен его приятель Максим Згибай. Это преступление, совершенное, по-видимому, местными скинхедами, почти совпало по времени с бунтами мусульманских окраин французских городов.
Лев Лурье

Для крайне правых, националистических публицистов такое совпадение не случайно: поднимающий голову молодежный российский национализм - ответ русской молодежи на бесконтрольную миграцию, насилие против будущего насилия. Французскую мягкотелость, говорят, например, думские политики из "Родины", следует осудить - иначе расовые столкновения неизбежны; убийства в Петербурге и Воронеже, шествие националистов 4 ноября в Москве - выплеск русской тревоги, иногда беспредельно жестокий, но имеющий реальные основания.

Но не только рогозинцы, дугинцы и баркашовцы склонны интерпретировать трагедию на Лиговском подобным образом. Созданное "Единой Россией" или близкими ей структурами движение "Наши" прямо предназначено для борьбы с такими, как покойный Тимур Кочарава. Логика партии власти понятна - "оранжевая чума" в России интернационалистична. Далее логическая цепочка выстраивается так: мировая закулиса проплачивает всех врагов нашей родины, пацифизм и мировой терроризм - примерно одно и то же, Кочарава и его друзья по антифашистским молодежным организациям - угроза стабильности существующего режима.

Представляется, что власть и примыкающий к ней политический класс ошибаются. Угроза существующему порядку вещей исходит не от наших "оранжевых", а от наших "темных". И следующими жертвами этой угрозы могут стать уже не нацболы или анархисты, а сами представители истеблишмента и их дети.

Наши "оранжевые" малочисленны и слабы. Убийство Кочаравы в России не вызвало и не могло вызвать такого резонанса, как убийство Гонгадзе на Украине. В метрополии распавшейся империи центростремительные силы еще долго будут перевешивать центробежные. Антивоенные пикеты и антифашистские акции пока и, думается, надолго - удел небольшого меньшинства университетской молодежи. Да и нацболы, нынешние союзники наших условных "оранжевых", были сильны, пока играли на поле скинхедов. Они стали известны и популярны не как либералы и интернационалисты. Славу лимоновцам принесли акции в Риге и Севастополе, речевки вроде "Сталин, Берия, Гулаг" и "Наши МИГИ сядут в Риге". И Эдуард Лимонов получил срок за акцию, к которой охотно присоединились бы его нынешние противники в уличных битвах, - за попытку поднять русский бунт в Казахстане.

Однако именно эволюция нацболов, если вдуматься, показывает, насколько близорука властная элита в своем отношении к правым маргиналам. В национал-большевизме две стороны, как видно из его названия, - национализм, который нынешней элите, оказывается, близок, и большевизм, направленный не на врага внешнего, а на врага внутреннего, то есть на существующий в России порядок вещей. Начав с забрасывания латвийских дипломатических представительств тухлыми яйцами, нацболы закончили бросанием снеди в российских чиновников.

Экстриме нужен простой, очевидный враг. С отбытием Гусинского и Березовского в Лондон, а Ходорковского под Читу ассоциация "олигархи - евреи" становится менее очевидной. К тому же антисемитизм вызывает эффект, подобный шагреневой коже: чем больше юдофобии в России, тем быстрее растет население Хайфы и Брайтон-бич. В сравнении с Парижем и другими большими европейскими городами, российские мегаполисы мононациональны. И всякому, кто хоть как-то дружит с головой, ясно - жить мешают не зеленщик азербайджанец и не строитель таджик, а те, кто может позволить себе хороший ресторан, горные лыжи, костюм от Brioni.

Убийство Кочаравы я бы поставил в один контекст с резко выросшим уровнем уличного насилия, направленного по преимуществу на детей среднего класса. Ситуация в каком-то смысле напоминает конец 1980-х, когда люберы нападали на благополучных молодых москвичей, а в Ленинграде шпана с юго-запада ездила "шуровать" на Невский. В 1990-е годы пассионарная энергия пролетарских окраин уходила в бандитские бригады. В наше время силовое предпринимательство окончательно эволюционировало в легальное. Ларьки, магазинчики, автомастерские, вокруг которых кормилась переферийная мафия 90-х, сошли на нет. Их заменили мощные сети, которые не нуждаются в охранных услугах людей с улицы. Спортзалы закрыты, средняя школа деградирует, система ПТУ умерла, в бандиты не берут - каналы вертикальной мобильности для молодых людей из небогатых семей становятся все уже.

Сокращение пространства публичной политики также служит дельнейшей радикализации и маргинализации недовольной молодежи. Когда реально существовали баркашовцы, анпиловцы, не были загнаны в подполье нацболы, власть и общество по крайней мере знали, с какими опасностями могут столкнуться. Было понятно, с кем вести переговоры, кого карать. Сегодня спонтанные волнения молодежи и даже пенсионеров ставят и федералов, и муниципалитеты в ситуацию боя с тенью.

Еще один вызов социальной стабильности представляет несомненный и стремительный экономический рост. Если прежде париями на рынке рабочей силы были люди среднего и старшего возраста, то теперь в роли главного проигравшего выступает неквалифицированная молодежь. Ее мировоззрение, в отличие от старших поколений, сложилось в условиях развитого потребительского общества, но жить в его рамках она не умеет, она не оснащена стратегией успеха. Лишенная такого инструмента, молодежь не умеет покорять общество изнутри; единственным выходом остается штурм снаружи. Наконец, не следует забывать, что через несколько лет мы столкнемся с последней большой молодежной когортой на фоне общего демографического кризиса - детьми горбачевского беби-бума, рожденными в 1985-1989 годах. Даже если предположить, что экономическая конъюнктура останется такой же благоприятной, как сегодня, все равно эти молодые люди окажутся в еще более сложной ситуации, нежели их сверстники сегодня.

Если уж проводить аналогию с Францией, то Тимур Кочарава и его приятель - представители не маргинальной, а коренной буржуазной Франции. Их легко представить студентами Сорбонны, а вот убийцы социально ближе к выходцам из Северной Африки. Наш потенциальный бунт похож на восстание мусульманских окраин Парижа, а не на киевскую "оранжевую" революцию.