В начале ХХ века, в пору символизма, декаданса, немого кинематографа, «синей птицы» и «голубой розы», этот жанр был весьма распространен. Люди застывали, изображая персонажей известных картин, а потом оживали, чтобы, переменив (или не переменив) костюмы, застыть в следующем живописном сюжете, сделав из плоского объемное. Главный пуант этих «живых картин» был сюрреалистический, волшебный: живое превращалось в неживое, чтобы потом снова ожить. Есть что-то в любимой живописи, что вынуждает «оживлять» ее, превращать в кинематограф.

Годар, братья Маркс и «ЧелоВЕК»

Театр пластической драмы «ЧелоВЕК» во главе с художественным руководителем Игорем Григурко попытался провернуть подобный старомодный, но в высшей степени достойный фокус с картинами мэтра сюрреализма Сальватора Дали. В современном, актуальном искусстве живописные полотна экранизировали. Знаменитый режиссер Жан-Люк Годар снял фильм «Страсть», в котором по ходу дела (страсти польского режиссера к двум французским женщинам) «оживлялись» три картины: «Ночной дозор» Рембрандта, «Менины» Веласкеса и «Резня на Хиосе» Делакруа.

Инсценировок живописи я не припомню. По-видимому, режиссеров останавливало опасение, что инсценировка будет напоминать те давние «живые картины». Григурко «оживил», инсценировал не конкретные полотна великого испанца, а его постоянные, перетекающие из картины в картину образы. Только в конце спектакля, под занавес, он почти точно воспроизвел «Атомную Леду». Разве что атомный гриб за спиной обнаженной Леды, то есть Галы (Любовь Шеломенцева), не изобразил, а так – все очень узнаваемо. На сцене вздымаются волны и гладят любимую, единственную женщину Сальватора, Галину, которую он называл на испанский манер Гала и рисовал во всех видах, но по преимуществу голой.

Из всех великих художников Сальватор Дали, как это ни странно, наиболее приспособлен для экранизации или инсценировки. Он на редкость театрален и кинематографичен. Недаром Дали принимал участие в создании трех фильмов. Он рисовал декорации, в которых разворачивались кошмары главного героя триллера Хичкока «Завороженный», он был полноправным соавтором двух сюрреалистических кинокартин Бунюэля «Андалузский пес» и «Золотой век». Придумывал трюки, титры, сюжетные ходы. Позднее Дали хотел поработать с великими комиками американского кино братьями Маркс. Даже написал для них сценарий.

Какое искусство помимо циркового подойдет для «оживления» этих чудес? Мультипликация. Недаром Дисней мечтал поработать с Дали. А еще вполне соприродны Дали куклы, марионетки. Игорь Григурко как раз и создал театр живых марионеток

Дали – сюжетен, чтобы не сказать остросюжетен. Только его сюжеты не выдерешь из его картин. Глядя на полотно Дали, понимаешь, что нечто происходит, но только пересказать происходящее весьма затруднительно. Эту особенность театральности, сюжетности Дали прекрасно поняли и воспроизвели в театре «ЧелоВЕК». Вне изображенных на сцене тел, их конфигураций, движений, поз; вне фантастических костюмов, в которые эти тела не то чтобы одеты, но завернуты, закованы, запакованы, спрятаны, нет сюжета, но это не значит, что он отсутствует. Зрителям рассказали историю так, как только и можно рассказать без слов, средствами пластики и современной театральной машинерии.

Почему «шут»?

Спектакль называется «Анаморфозы шута». Второе слово – понятно. Более того, оно оказывается довольно точной характеристикой Сальватора Дали. Кто же он был, со всеми своими розыгрышами и эскападами, как не средневековый или ренессансный шут? И его искусство было в высшей степени шутовским искусством – не клоунским, но именно что шутовским: жестоким, смешным, ярким, дурновкусным, дразнящим зрителя, над зрителем издевающимся, эпатирующим.

Все это в спектакле есть. Спектакль шутовской, потому что жестокое соединяется в нем со смешным, а безобразное – с прекрасным. Но спектакль шутовской еще и потому, что это спектакль шутов. Ведь шут был не просто клоуном, но акробатом, жонглером, эквилибристом, фокусником, разве что не укротителем. Шут соединял чуть ли не все цирковые профессии. Его можно было назвать человек-цирк, как иного – человек-оркестр или человек-театр. Цирк – вот что вспоминается при взгляде на полотна Дали. Фокусы, акробатические выверты, укрощенные хищники; предметы, летящие по воздуху, будто ими жонглируют; тела, сплетающиеся так, как ни одна «Кама-сутра» не выдумает.

Если уж инсценировать Дали, то инсценировать по-цирковому, с акробатическими этюдами, трапециями, клоунскими репризами, что и делает пластический театр «ЧелоВЕК» с тщательной точностью. Самая первая мизансцена, после падения вниз белого полотна, – акробатическая, жутковатая и комичная. Над сценой висят на трапециях люди, затянутые в разноцветные трико. Абсолютная неподвижность, застылость парящих тел и пугает, и смешит одновременно. В этом-то и заключается особенность искусства средневекового шута и художника-сюрреалиста Дали: пугает, а зрителю смешно; смешит, а зрителю страшно.

Что такое «анаморфоз»?

Зато первое слово заглавия совершенно непонятно: какое-то «дыр-бул-щил-убещур» – нечто среднее между «метаморфозой» и «анабиозом». Поначалу именно так и думаешь: по всей видимости, что-то бессмысленное, но связанное с превращениями (метаморфозами) живого в неживое и обратно (анабиозом). Вовсе нет. В программке спектакля пояснено, что такое «анаморфоз», и это чрезвычайно важно для понимания того, что происходит на сцене: «Анаморфоз – искаженный, неправильный рисунок, представляющийся, однако, правильным при известных условиях, например при отражении в вогнутом или выпуклом зеркале».

Что имеется в виду? Вы смотрите бредовую картину Дали или бредовую инсценировку его картин; перед вами искаженный, неправильный рисунок мира, но стоит вам чуточку исказить ваше собственное сознание, сделать его вогнутым или выпуклым, как рисунок представится правильным, верным. Вы должны быть готовы к тому, что ваше сознание станет таким же фантастичным, как сознание художника, шута, тогда вы поймете его творение. А так ли уж верно вы сами воспринимаете окружающий мир? Нет ли в нем страхов, тайн, кошмаров, чего-то такого, что может быть понято и изображено только… вогнуто или выпукло?

Приблизительно такой смысл прочитывается в заглавии пластической фантазии, посвященной Сальватору Дали. Творчество Дали подошло театру «ЧелоВЕК», созданному в Бурятии, ныне перебравшемуся в Питер.

Если экранизировать, «оживлять» полотна Дали – растекающиеся, как тесто, маятники; человеческие тела, в которые встроены выдвижные ящички; слонов на тонких ходулях; тигров, выскакивающих из разинутой пасти морского окуня, и прочее, невероятное в действительности, но могущее быть изображенным, – то какое искусство помимо циркового подойдет для всех этих превращений сюрреалиста?

Правильно! Для «оживления» всех этих чудес более всего подойдет мультипликация. Недаром Дисней мечтал поработать с Дали. А еще вполне соприродны Дали куклы, марионетки. Григурко как раз и создал театр живых марионеток. Его артисты владеют своим телом как опытный кукловод своей куклой. Их тела замирают в самых неудобных позах, выкручиваются, изгибаются невероятным образом. Кажется, будто Григурко и его артисты решили на деле, воочию доказать парадокс немецкого драматурга Генриха фон Клейста, сформулированный им в эссе «О театре марионеток»: истинной свободы артист, да и человек, достигнет тогда, когда научится быть марионеткой.

Потому, наверное, самый замечательный эпизод спектакля – танец двух кукол (Ирина Калашникова, Татьяна Рыжкова). Не исключено, что это идейный, смысловой центр представления. Пусть во время его и вспоминается девочка-кукла Суок из «Трех толстяков» или кукольный театр Карабаса-Барабаса. Двух кукол, сцепившихся, словно сиамские близнецы, заводят золотыми ключами отвратительные гиганты на ходулях. Куклы начинают двигаться, как и положено куклам, механически, рвано. Вслед за ними вышагивают гиганты и семенят бесенята в черном с огромными головами и маленькими светящимися глазами.

Потом куклам приходится расстаться – буквально разорваться надвое. Они в ужасе, но зато становятся живыми, свободными, легко взбираются на трапеции, находят любимых там, в воздухе, над сценой, чтобы в конце сломаться, неподвижно застыть, буквально окуклиться и быть засунутыми двумя бесенятами в огромные чемоданы. Однако, знаете ли, раз хлебнув свободы, ее уже не забудешь. И далее следует великолепный гэг, детский, для елочного представления, но тем более очаровательный. Чемоданы встают на ножки и движутся на своих тюремщиков. Те дают деру. Сами видите, пересказать спектакль, посвященный Сальватору Дали, непросто. Лучше его посмотреть.

Анаморфозы шута. Театр пластической драмы «ЧелоВЕК» имени Нелли Дугар-Жабон