Когда-то, давным-давно, умно ругая не понравившиеся ему пьесы Ибсена, Честертон писал: «Стекло может быть каким угодно, но только не черным. Черное стекло – не стекло. Печальная клоунада – не клоунада. Драмы Ибсена – не драмы». Честертон ошибался. Стекло может быть черным, и клоунада может быть печальной, почему нет?

Эмоция и информация

В Театре имени Комиссаржевской труппа из Эстонии «Королевский жираф» показала пантомимическое представление «Анатомия души». Название неудачное. По всей видимости, Стас Варкки, создатель этого небольшого театрика, вспомнил старый польский фильм «Анатомия любви». Да, в свое время это было событие… Информации из спектакля театра «Королевский жираф» не вытянешь почти никакой, зато эмоций хоть отбавляй. Все в одном регистре. Печально-занудном, лирическом.

Главная, сюжетообразующая эмоция, самая важная тема представления – гибкая девочка-подросток (Анна Варкки), лихо крутящая колесо, жонглирующая белыми флагами. Девочку-подростка выводят на сцену взрослые люди, белый клоун с огромным намалеванно-алым ртом (Стас Варкки) и черная женщина (Лариса Лебедева), вокруг них кружится еще один персонаж, меняющий обличье, – то красная чертовка, то белое привидение (Анна Дмитриева). Персонаж этот не так и важен в данном контексте.

Речь идет о взрослых людях и о девочке, которую они выводят на сцену. Скажем обобщеннее – выпускают, выталкивают в жизнь. Но как они ее выталкивают, так и прикрывают, закрывают собой и тем, что у них есть закрывательного, например бумажными веерами. Самая трогательная, самая понятная сцена в мистической, печальной клоунаде: девочка-подросток выполнила все гимнастические упражнения, остановилась, присела на корточки, и два взрослых человека тоже присели на корточки, окружили ее, прикрыли телами и в дополнение распахнули веера и вовсе закрыли девочку от глаз публики, потому что «страшны эти зрители сытые, с мест кричащие: „Бей! Коли!“». Страшны-то, конечно, страшны, а как без них?

Всякий, у кого есть дети, без труда поймет эту мизансцену. Ну да, рано или поздно надо будет выпихнуть ребенка в мир, куда денешься? Но, выпихнув, долго-долго, если не всегда, будешь готов прикрыть его чем угодно, хотя бы ты знал, что прикрыть тебе его нечем, не веером же бумажным, а если ничего другого нет? Так что спектакль театра «Королевский жираф» – скорее анатомия семьи, а не души… Хотя можно исхитриться и спросить: «А душа – она разве не повторяет структуру семьи? Папа, мама, дитя и где-то на горизонте маячит четвертый или четвертая, не то в алом плаще, не то в белой простынке».

Слова и музыка

Поначалу на сцене сидели только музыканты, гитарист (Евгений Писак) и клавишник (Давид Крупник). Затем появился белый клоун и принялся манипулировать столом и стулом, белым пером и листом бумаги. Потом были и женщина в черном, и чертовка в красном, и гибкая девочка в трико, но сначала на сцене сидели только музыканты в неброской уличной одежде. Гитарист – тот даже в мятой широкополой шляпе. Дуэт «Тагин» из Израиля. Блистательный, надо сказать, дуэт. В особенности хорош был гитарист. Он сопровождал всю пантомиму – ненавязчиво, но веско. Время от времени, в патетических местах, гитарист откладывал гитару, брал шофар и дудел в него. Шофар – древнееврейский духовой инструмент, витой полый рог, вариант римской буцины. От его звуков рухнули стены Иерихона. Стены Театра имени Комиссаржевской не рухнули, но впечатление осталось.

В гигантский шофар затрубят, когда будет Страшный суд. Поскольку он может быть в любую минуту, то и готовым к нему надо быть всегда, даже когда смотришь пантомиму русского театра из Эстонии с музыкальным сопровождением израильского дуэта. Стас Варкки начинал свою артистическую пантомимическую карьеру в Петербурге, тогда еще Ленинграде, потом судьба повозила, поводила его по свету. Сейчас он живет в Эстонии. Совсем недавно снялся в фильме Андрея Кончаловского «Дом дураков».

Играл в этом «Доме дураков» сумасшедшего. Для того чтобы вжиться в образ, неделю прожил в «желтом доме». Там ему не то что понравилось (что там вообще может понравиться?), но запомнилось… Одно глубокое впечатление от недельного пребывания в дурдоме «в сердце врезалось ему». Он понял, как зыбка и ненадежна грань между нормальными людьми и теми, кто сходит с ума. Наверное, это тоже следует помнить, когда смотришь его представление под названием «Анатомия души».

Что такое театр?

Вообще-то, настоящий театр – господство интонации, жеста. Что уж такого особенного говорит Астров в пьесе Чехова «Дядя Ваня»: «А должно быть, в этой Африке сейчас жарища…», но внимательный читатель, хороший артист, умный режиссер понимают: простыми словами Чехов дает трагедию. А если и вовсе убрать слова? Оставить жесты, бормотание, гримасы, оставить интонацию. Максим Горький писал Антону Павловичу Чехову: «Вы убиваете реализм». Горький попал в точку: после Чехова стала возможна пантомима и клоунада в серьезном театре. Ведь если слова вовсе не важны, то можно обойтись и без них. Или нельзя?

Стас Варкки пытается обойтись. Он – белый печальный клоун, у которого нет рыжего. Его представление – царство подчеркнуто замедленных движений, словно бы все – и он, и его партнеры – погружены в вязкую среду, сопротивляющуюся любому жесту, любому повороту тела. Только один раз движения становятся быстрыми, резкими, молниеносными. Это происходит почти в финале, когда Стас Варкки принимается жонглировать белыми изодранными флагами. В начале спектакля он с превеликим трудом поднимал эти полотнища. В конце, после того как гибкая девочка продемонстрировала ему и зрительному залу, как красив белый полотняный вихрь вокруг ее небольшого тела, с легкостью взялся перебрасывать белые флаги из руки в руку.

Немота, бессловесность на современной сцене естественны, закономерны. В мире стало слишком много слов, так много, что без них можно и обойтись. Зачем описывать и пересказывать нечто, если это нечто можно снять на пленку? Но ведь есть что-то, не поддающееся ни словам, ни пленке. Для этого нужны специалисты не по точноведению, а по что-товедению.

Например, не поддается заковыванию в слова связь между зрительным залом и актером на сцене. Она или есть, или ее нет. В середине представления зажгли свет, словно начался антракт, Варкки, белый перемазанный пудрой и гримом клоун, спустился в зал, принялся заигрывать со зрителями, на колени бухнулся перед кем-то. Все для того, чтобы между ним и залом возникла странноватая связь, ради которой, собственно говоря, и ходят люди в театр. Не получилось. Питерская публика не то чтобы чопорна, но холодновата. Здесь не любят интерактивного вмешательства, не ценят смешения ремесел. Вы – на сцене, мы – в зале. Вы показываете, мы смотрим, а смешивать два эти ремесла… Вот когда белый клоун и черная женщина прикрыли собой и веерами гибкую девочку, присевшую на корточки, вот тогда появилась та связь, которую белый клоун выпрашивал у зрителей в середине представления, падая в проходе перед ними на колени.

Правда, падение на колени и размахивание белым флагом вполне может быть истолковано как возвращение питерского человека на питерскую землю: дескать, покрутился я по разным странам и весям, а теперь вернулся сюда, к вам, падаю на колени и размахиваю белым флагом. Сдаюсь! Я – ваш… Можно и так, а можно и по-другому.

По-другому…

В конце концов, свою труппу Стас Варкки назвал «Королевским жирафом», а всякий, кто читал марктвеновского «Геккельберри Финна», помнит дивных жуликов Короля и Герцога и их чудное представление под названием «Королевский жираф»… Стало быть, тот, кто возмутится увиденным зрелищем, ничего в нем не увидит, кроме блефа и пустышки, вспомнит марктвеновский сюжет и успокоится хотя бы тем, что его честно предупредили: «Королевский жираф» есть «Королевский жираф», и ничего тут не поделаешь.

Тот же, кому придутся по душе белый клоун, черная женщина и гибкая девочка, услышит в названии труппы другое. Жирафу идет быть королевским. Он – нелеп и величествен одновременно. У него кожа – два сантиметра, так просто не прокусишь. Жирафенок, рождаясь, брякается с высоты двух метров, и ничего – встряхивается, поднимается и сразу идет. Вот это живучее и нелепое, торжественное и смешное королевствование, падение, после которого все одно встаешь и идешь, имеют место быть в странной пантомиме театрика из Эстонии.

Анатомия души. Театр «Королевский жираф» (Эстония). Арт-дуэт «Тагин» (Израиль)