Нет империи, нет языка?
Статус русского языка в странах ближнего зарубежья колеблется в широком диапазоне от государственного (Беларусь) до второстепенного иностранного (Латвия). Но генеральная линия для большинства все та же: нет империи, значит, не должно быть и языка.
В Литве, например, число детей, получающих образование на русском, с начала 90-х уменьшилось в три раза. Даже в русских школах экзамен по родному языку не входит в список обязательных для аттестата зрелости. В Молдове количество русских школ сократилось в два с половиной раза, а в молдавских школах этот предмет изучается факультативно начиная с 8-го класса. Таких примеров десятки. Для отечественных политиков и публицистов эта простая алгебра — повод для панических заявлений вроде: «Наш язык убивают! Русский перестает быть мировым языком!»
Но вот парадокс: востребованность русского вовсе не уменьшилась. «Страсти поутихли, — говорит ведущий научный сотрудник Института русского языка РАН Вячеслав Белоусов, — и все уже прекрасно понимают, что обойтись без русского как одного из мировых языков, которым пользуются и ООН, и ЮНЕСКО, нельзя».
Сходную оценку дает и профессор Тартуского университета Ирина Кюльмоя: «Интерес к русскому языку растет. Я думаю, что это обусловлено политической и экономической ситуацией в России. А еще тем, что русский утратил окраску “языка-угнетателя”, потерял свою политическую роль».
Государство убивает, рынок воскрешает
Выдавленный из политики, русский успешно конкурирует с местными языками в быту и рыночных отношениях. Например, в Киргизии 90% сотрудников на работе общаются со своими коллегами на русском.
Особенно показателен пример Латвии. Уж там с русским языком боролись до последней капли крови. Была создана своего рода «лингвистическая инквизиция» — Центр государст-венного языка. Боролись, боролись… И вот недавно представитель Центра госязыка Антон Курситис заявил, что рыночная стоимость русского значительно выше латышского.
Русскоязычные, изгнанные с государственной службы, пошли в бизнес. Поэтому теперь коммерческий сектор (где доходы побольше, чем у бюджетников) почти целиком говорит на русском. Чтобы получить работу в крупной компании, нужно знать английский и русский языки. Еще год назад в числе требований к будущим сотрудникам указывался и латышский, но теперь от этого реверанса в сторону официальной политики все чаще отказываются за ненадобностью. Продавец в Даугавпилсе, допустим, не проработал бы и часа, не знай он русского языка. Фраза «Говорите, пожалуйста, по-русски!» давно стала привычной. В интервью газете Latvijas avīze господин Курситис сказал: «Обучение латышскому языку теряет смысл, если уменьшается необходимость в его употреблении. Можно вкладывать огромные средства в обучение латышскому, но в русскоязычных городах люди, сдав экзамен, забывают его, так как в нем нет необходимости».
В голове не укладывалось: русские в 15 советских республиках говорят на своих 15 языках — что за ерунда! Но такое пророчество может стать реальностью
В республиках ближнего зарубежья языковой признак все меньше соотносится с нацпринад-лежностью. В Белоруссии, Киргизии и Казахстане национальные языки, по сути дела, выходят из употребления. На Украине 15% этнических украинцев считают родным языком именно русский. 40% жителей Азербайджана, придерживаются той же позиции, при том, что русских там всего 5%. В Молдове эта пропорция — 20:7.
Образовалась новая общность людей — русскоязычные нерусские и русскоязычные нероссияне. Эти люди говорят и думают по-русски, но напрямую себя с Россией не идентифицируют. Особенно это касается молодежи, которая давно привыкла к формулировке «Москва — столица иностранного государства».
«Мясо декабристов» и «собаки-горожане»
Так значит, да здравствует великий и могучий? Увы, лингвисты склонны ставить вопрос по-другому: на русском ли языке говорят все эти люди? Языковая ситуация на постсоветских территориях начинает напоминать всегалактический еврейский конгресс на Венере в одном фантастическом романе. Каждый «русский язык» имеет свой колорит.
Самой чувствительной к влиянию оказывается лексика. Согласно исследованиям литовской лингвистки Натальи Авиной, русские в Литве запросто рассказывают друг другу о новых фотелях (лит. fotelis — кресло) или о содержании паскайты (лит. paskaita — лекция). В Эстонии русскоговорящее население ходит за товарами в каубамаю (эст. kaubamaia — универмаг). В разговорной речи литовцев сплошь и рядом слышно: «Да, вепла она хорошая!» (лит. vepla — разиня), «Ну и керепла ты!» (лит. kerepla — неуклюжее существо). Зачастую местный корень становится настолько родным, что возникают странные грамматические гибриды: «Сын у нее тренкнутый» (лит. trenkti — ударить).
Нарушения проникают и в святая святых языка — письменную речь. Как, например, понимать используемое в литовской прессе сочетание «собаки-горожане»? Или строчку в меню ресторана «Мясо декабристов»? Или заголовок в украинской газете «Я не скучаю за Андреем Данилко»? В грузинской русскоязычной прессе, например, упорно пишут предлог «об» перед словами, начинающимися с йотированной гласной: «об елке», «об яме».
Приходит вам, например, по электронной почте рекламное объявление: «Курсы украинского русского. Першее занятие бескоштово...»
Бывает и так, что нормы русского языка начинают диктовать правительства национальных республик. Классический пример — административная замена предлога «на» предлогом «в» в предложно-падежном сочетании «на Украине» или указание употреблять в русском языке слово «гривня» вместо «гривна».
На фоне такой путаницы «заграничным русским» все сложнее настаивать на чистоте языковой нормы. «Разрыв некогда единого языкового пространства, конечно, уже привел к трудно обратимым переменам, — говорит ведущий научный сотрудник Института рус-ского языка РАН Владимир Беликов. — Скажем, если 20 лет назад среди этнических русских в Тбилиси еще находились те немногие, кто различал глаголы “положить” и “поставить”, то сейчас таких, думаю, уже нет».
Роман Лейбов, преподаватель истории русской литературы в Тартуском университете, рассказывал, как русская студентка на экзамене горячо настаивала на том, что если герой романа кривой, значит, у него на спине горб. Зачет студентке поставили с формулировкой «за то, что вы нас рассмешили».
Языковедам, однако, не до смеха. С их точки зрения, единый русский язык вскоре может распасться на 15 национальных вариантов, что, по мнению лингвиста Белоусова, является «первым шагом к его исчезновению». «Если это произойдет, — говорит он, — русский язык не сможет выполнять свою основную функцию. Ведь в республиках бывшего СССР он существует только по причине своей универсальности как средства межнационального общения».
Еще русский или уже нет?
Еще в 70-х годах прошлого века академик Николай Шанский выдвинул теорию национальных языковых вариантов. Тогда она была категорически отвергнута лингвистическим сообществом. В голове не укладывалось: русские в 15 советских республиках говорят на своих 15 языках — что за ерунда! Однако теперь ситуация изменилась.
Изгнанный из официальной сферы общения, язык утратил эталонный вариант — люди лишились четкого представления о литературной норме. Беспорядочная смесь местного языка с русским породила особые образования: украинский суржик (так называют кашу из смеси разных круп) и белорусскую трасянку (мелкорубленая трава для корма скоту).
Это даже не язык, а черт знает что — лингвисты затрудняются с точным определе-нием. Однако главный трасянкоговорящий персонаж Беларуси — это президент Лукашенко с его «чэсныя журналисты», «жэншчыны», «ператрахиваць правицельства».
Так где же граница между ошибкой и нормой? «Разница здесь не количественная, а качественная, — говорит профессор Михаил Алексеев, заместитель директора Института языкознания РАН. — Если люди считают свой вариант языка эталоном, достойным изучения в школе, использования в прессе, тогда можно говорить о возникновении нового языка».
Отдельным и самостоятельным языком может считаться только такое языковое образование, которое обладает собственной нормой и системой кодификации (то есть имеет зафиксированные письменные образцы: литературу, прессу). Однако Вячеслав Белоусов признается: «С кодификацией сложно, потому что это другое государство. Языковые нормы, которые у нас устанавливаются законом, мы туда транслировать не можем».
Лингвистам известны случаи, когда новый язык образовывался на ровном месте. Классический пример — американский английский. Начав в конце XVII — начале XVIII века колонизацию Нового Света, англичане почему-то забыли экспортировать туда так называемый Standart English, который использовался для наддиалектной коммуникации. Ни мелкопоместные дворяне, ни деклассированные элементы, хлынувшие заселять Америку, этим языком не владели. Как могли, так и говорили. После издания в конце XIX века первого словаря американского английского (American dictionary of the English Language) новый язык обрел свою норму.
Пока, однако, ни русско-украинский, ни русско-эстонский словарь не издан. Но если воспользоваться опцией «Выбор языка» в программе Word, можно заметить, что кроме 18 вариантов английского языка там приведены и два варианта русского: «русский (Россия)» и «русский (Молдавия)».
Мы попытались проверить текст этой статьи, выбрав «русский молдавский», но никаких отличий от литературного русского не обнаружили. Специалисты-русисты из Института языкознания РАН восприняли эту историю как курьез. В московском представительстве компании Microsoft объяснить, откуда взялась молдавская версия русского, нам тоже не смогли. Но, тем не менее, пользователи Word’а уже могут выбрать, на каком языке творить.
По большому счету от возникновения многочисленных «нэшнл рашн» нас отделяет совсем немного. Достаточно собрать и систематизировать имеющиеся «ошибки» русскоговорящих жителей зарубежья, написать соответствующий учебник, издать словарь, и вот, пожалуйста — новый язык, нормированный и кодифицированный, шагает по планете. Приходит вам, например, по электронной почте рекламное объявление: «Курсы украинского русского. Першее занятие бескоштово...»
Распад русского языка на 15 версий — это только один из возможных сценариев. Он может воплотиться в жизнь, если власти в бывших советских республиках возьмут на вооружение лозунг типа «Язык не собственность Кремля!», то есть займут позицию враждебную к России, но дружественную по отношению к русскому языку.
Если же русский будет восприниматься как «агент влияния враждебной державы», его ждет еще более плачевная участь. Он может просто вымереть. Или, значительно упростившись и загрязнившись, стать «низким» языком, используемым для общения дома и на рынке, в то время как в университете, парламенте и театре говорить будут на «высоком» языке (доработанном казахском, молдавском и т. д.). Подобная лингвистическая ситуация случалась в истории не раз.
Впрочем, популярность русского языка в ближнем зарубежье зависит даже не от политики местных или российских властей, а в большей мере от культурно-экономической привлекательности России. Прибалтийские лингвисты признаются: «Люди начинают учить русский, когда цена на нефть растет, а российские телеканалы оказываются интереснее местных». Это вселяет надежду.
