Опасный призыв — рожать
Ведущая ежедневной программы новостей Tagesschau на первом канале Ева Херман — очень современная, трижды разводившаяся немка, от которой меньше всего можно было ожидать речей в защиту традиционных семейных ценностей. Тем больше был шок у немецкого общества. Представляя на пресс-конференции в Берлине свою новую книгу «Принцип Ноева ковчега», Херман совершила страшную политическую ошибку, сказав в сердцах, что «нацистское время было ужасным, но было в нем и хорошее — это ценность детей, ценность матери, ценность семьи, и жаль, что эти ценности были также демонтированы в шестидесятые годы». Последствия не заставили себя ждать: уже на следующий день после выступления никто и не вспомнил, что Ева Херман много лет поддерживала общественную акцию «Выскажись против нацизма» — немецкие медиа подвергли журналистку унизительной порке как «сторонницу нацистов».
«Вероятно, все дело в том, что мать в детстве не кормила ее грудью. У нее просто фиксация на идеальном образе матери как дойной коровы!» — начала свою статью журналистка Frankfurter Rundschau Антье Хильдебрандт. «Не принимала ли Ева наркотики, прежде чем начать пресс-конференцию? А может, ей стоило назвать свою книгу “Принцип глупости”», — иронизировала Berliner Kurier. Фолькер Херес, программный директор компании NDR, являющейся непосредственным работодателем Херман, выступил с публичным заявлением о том, что «писательская деятельность Евы Херман более не совместима с работой в телекомпании», и объявил о немедленном ее увольнении.
«Раз в два-три года немецкие СМИ нуждаются в подобной жертве. И горе тому политику, который ей окажется, — сказал мне знакомый франкфуртский журналист, тут же добавив: — Разумеется, это — анонимный комментарий».
Вообще-то Херман еще в начале этого года опубликовала в журнале Cicero статью, обвиняющую немецких женщин в отказе от традиционной роли хранительниц очага и матерей. «Ходить на работу куда легче, чем воспитывать детей, — заявила она. — Женщины, выбирающие карьеру, просто-напросто пасуют перед трудностями семейной жизни».
«Моя статья в Cicero вышла в тот же день, что и доклад Министерства по делам семьи, в котором министр Урсула фон дер Ляйен обвинила матерей, остающихся дома, в гедонизме, — рассказывает мне Ева Херман. — Это совпадение дало дополнительный повод для дискуссии. Меня сразу же пригласили на телепередачу, в которой практически освистали. Мне было сказано, что моя статья “подрывает сто лет борьбы за права женщин”. Я поняла, что в обществе существует настоящий запрет на обсуждение этой темы. Если бы я не была так известна, может быть, все прошло бы легче. Но я была примером женщины, выбравшей карьеру. Я была трижды разведена. И, наконец, я была блондинкой, посмевшей вмешаться в общественную дискуссию».
По статистике, на одну гражданку Германии приходится лишь 1,36 ребенка — это самый низкий показатель в Европе после Италии. У этнических немок показатель рождаемости еще ниже. С одной стороны, немецкая система образования, поощряющая обучение в вузе до 28–30 лет, способствует тому, что женщина, нацеленная на получение мало-мальски оплачиваемой работы, начинает строить свою карьеру в весьма зрелом возрасте. С другой стороны, появление первого же ребенка обычно отбрасывает семью на нижней уровень социальной страты — даже если мать выходит на работу уже через несколько месяцев после его рождения. Второй ребенок часто превращает пару из среднего класса в по-настоящему бедную семью. «В современной Германии женщина, рожающая детей и остающаяся дома, — это идиотка, которая в конце концов останется со своей пенсией в 130 евро», — возмущается Ева Херман.
В поисках почвы
Новый немецкий консерватизм — явление недавнее и крайне неоднородное. Большинство из новых консерваторов — сорокалетние успешные немцы: ученые, журналисты, экономисты. Все они сделали свою карьеру в гедонистическом немецком обществе и, лишь добившись успеха, вдруг поняли, что этому обществу не хватает главного — объединяющих ценностей. Не абстрактных понятий вроде прав человека и свободы движения капитала, а тех старых, кажущихся сегодня пошлыми и чуть ли не неприличными ценностей, которые создавали основу немецкой нации и сто, и двести лет назад, — семьи, уважения к старшим и самоценности труда.
Сегодня, когда ФРГ наконец решила главную проблему второй половины ХХ века — успешно объединилась с бывшей ГДР и интегрировала ее экономическую систему — и достигла невообразимого еще двадцать лет назад успеха, встав во главе объединенной Европы, вопрос о вечных морально-этических, даже религиозных ценностях вновь встает перед немцами во всей своей жестокой простоте. Во что мы верим, за что готовы умирать и страдать, и есть ли вообще такие ценности? Или вся наша жизнь исчерпывается кредитом на машину и отдыхом на Майорке? Именно этот вопрос — тоже невообразимый двадцать лет назад — все чаще и чаще задают себе немцы.
Профессор Свободного берлинского университета Пауль Нольте — один из самых влиятельных немецких неоконсерваторов. В свои 44 года он признанный теоретик нового немецкого консерватизма и горячий его проповедник. «Консерватизм — это ответственность, — объясняет он корреспонденту “РР”. — Нам предстоят годы тяжелой работы и низких зарплат. В эти годы мы будем меньше отдыхать, меньше смотреть телевизор, меньше есть. Мы снова должны вспомнить, что такое дисциплина, точность, инициативность и готовность к труду».
«Мы снова должны вспомнить, что такое дисциплина, точность, инициативность и готовность к труду»
Проповеди нового консерватизма, нацеленного на реформирование общества и этим качественно отличающегося от традиционного охранительного консерватизма, Пауль Нольте посвятил свою последнюю монографию «Опасная современность. Немцы и новый капитализм», в которой обрушился на расхолаживающую систему соцгарантий, превративших ФРГ, по его словам, в «парк отдыха “Германия”».
«Я не рисую картин ужасного будущего. Мы должны просто серьезно взглянуть на окружающий нас мир, увидеть массу шансов, которые он нам дает — а их гораздо больше, чем кажется! — и, засучив рукава, приняться за работу. В этом плане консерватизм — это очень оптимистическое мировоззрение».
Профессор Нольте так описывает конфликт общества, имеющего высшие ценности, и общества, не сформулировавшего их для себя: «У нас есть свои отличные ценности, говорят мусульмане. Наши женщины носят хиджаб, наши дети уважают родителей. А что может предложить ваше общество, кроме бесконечного гедонизма и стремления к самовыражению? Американцам легче ответить на этот вызов — они могут обратиться к пафосу Америки как мирового лидера и светоча свободы. Европейцам же гораздо сложнее отбить этот удар. В какой-то мере попыткой европейского ответа на ценностный вызов ислама как системы, предлагающей людям морально-этический базис, стало избрание папой римским кардинала Ратцингера — человека, посвятившего свои книги проблеме возвращения современного человека к религиозным ценностям. Папа Бенедикт XVI —один из последних европейских рыцарей без страха и упрека, ставящий вопрос о непреходящих ценностях в эпоху трансформаций».
Избрание папой римским кардинала Йозефа Ратцингера, бывшего епископа Мюнхена, а затем главы ватиканской Конгрегации вероучения — организации, являющейся прямой наследницей инквизиции, — действительно сильно воодушевило немцев. Самая популярная газета страны — бульварная Bild — вышла с аршинным заголовком «Мы — папа!», в стране был зафиксирован небывалый за последние годы интерес к церкви, а календари с портретом «папы-Ратци» и его книги с тех пор занимают в книжных магазинах самые видные места. И, тем не менее, радость от избрания немца на пост понтифика остается слишком слабым моральным утешением для нации, до сих пор несущей на себе неизбывный груз вины. «Немцы — это люди, которые ходят так, будто они проглотили палку, которой их только что побили», — писал в свое время Генрих Гейне. После Второй мировой войны и методичного прививания немцам чувства вины за нее в 70-е — 80-е годы это определение верно как никогда.
Даже гораздо более важная для немцев массовая религия — футбол — задавлена грузом этой вины: в прошлом году во время чемпионата мира по футболу немецкие журналисты на полном серьезе обсуждали в прямом эфире, имеют ли право немцы петь на улицах национальный гимн и вывешивать на машины флаги. А популярный немецкий философ Петер Слотердайк в интервью журналу Der Spiegel заявил, что сочувствие своей национальной команде — вредный атавизм и что он, как и любой честный немец, желает немецкой сборной скорейшего поражения, а нации — отрезвления от националистического угара. Лишь к концу чемпионата флаги на улицах стали более-менее спокойно восприниматься носителями господствующей идеологии, хотя и сегодня фраза «Я горжусь тем, что я немец» принадлежит к числу табуированных высказываний.
После «промывания характера»
«Немецкое общество пережило страшный удар, — говорит один из авторитетнейших немецких политологов, глава Центра поддержки консервативных исследований барон Каспар фон Шренк-Нотцинг. — Американцы устроили нам настоящее “промывание характера” — я так и назвал свою последнюю книгу. Однажды я обсуждал с одним высокопоставленным членом ХДС, как в школах преподается история. И он мне сказал, совершенно не стесняясь: знаете, мы так многим обязаны американцам — они принесли нам свободу, демократию, помогли отстроить страну и защитили нас от русских. Теперь и мы должны поступиться кое-какой мелочью — отдать им нашу историю, от Тридцатилетней войны до ХХ века».
Барон фон Шренк-Нотцинг говорит с запалом, редким для 80-летнего ученого. Когда он размышляет о судьбах немецкого консерватизма, кажется, что это речь человека, потерявшего любимого ребенка: «Я принадлежу к поколению мальчишек, в последние месяцы войны помогавших зенитчикам. Мы не застали взлет рейха, мы помним только Сталинград, поэтому в моем поколении столько скептиков. И сегодня я вижу: в Германии нет консервативной партии. Член ХДС, советник Гельмута Коля Ханс Гайзлер как-то сказал, что надо просто подождать — и все старые консерваторы вымрут естественным путем. Так они и поступили: просто закрыли на нас глаза и стали действовать расчетливо-цинично. Заметили, что чаще всех на выборы ходят молодые нацеленные на карьеру женщины, и решили: отлично, будем ориентироваться на эту социальную группу — засунем подальше христианские лозунги, станем сторонниками абортов, будем поддерживать гей-парады, критиковать церковных иерархов и делать прочие вещи, которые нравятся этим дамам. Плюс к этому ХДС решила подружиться с крупными концернами, которым тоже не было дела до консерватизма — они хотели работать в максимально либеральной экономической системе. Именно поэтому по-настоящему консервативное крыло в ХДС было разгромлено. Возможно, я последний из немецких консерваторов».
И, тем не менее, несмотря на весь пессимизм господина фон Шренк-Нотцинга, консерватизм в Германии существует. Просто за последние 20 лет он сильно изменился и сегодня представляет собой очень динамичное социальное движение, главным мотором которого являются просвещенные экономисты, журналисты и общественные деятели, а не профессионалы — политологи.
Консерватизм регионального уровня
Кристиан Геллери — один из тех, кто разрабатывает в сегодняшней Германии новые региональные механизмы стабильности. Тридцатичетырехлетний экономист, выпускник Мюнхенского университета, он вернулся в родной городок Розенхайм в баварской провинции и за два года создал здесь параллельную финансовую систему, благодаря которой местные производители могут конкурировать с глобальными торговыми сетями. Колоссальный успех, которого смог достичь Геллери, вселяет большие надежды в немецких неоконсерваторов, ищущих способы защиты благосостояния мелкого и среднего немецкого бизнеса.
«Меня еще в университете очень интересовала тема параллельных денег. Я хотел понять, как сделать их островками стабильности в ситуации, когда крупная финансовая система пробуксовывает, — рассказывает Кристиан Геллери. — Профессора смотрели на меня как на идиота, но один из преподавателей как-то в разговоре со мной заметил, что параллельные денежные системы могут неплохо работать в условиях экономического застоя. В итоге, как только я вернулся в родной город и стал преподавать экономику в школе, мы с учениками решили начать проект «Кимгауэр», который стимулировал бы граждан покупать товары у местных производителей. В итоге мы все сделали сами, с самого низового уровня — с уровня общины. А ведь самоуправляющаяся община — это идеал демократии».
Даже важная для немцев массовая религия — футбол — задавлена грузом вины. Сегодня фраза «Я горжусь тем, что я немец» принадлежит к числу табуированных высказываний
Система, предложенная Геллери, проста: каждый житель баварского округа Кимгау может обменять любую сумму наличных или безналичных евро на местную параллельную валюту — кимгауэр. Ее принимают в шести сотнях местных магазинов и предприятиях сферы обслуживания — от булочных и химчисток до автосалонов и супермаркетов. Местные сберкассы позволяют жителям даже открывать счета для безналичных расчетов в этой параллельной валюте. За 2006 год на кимгауэры было приобретено товаров и услуг на 1,5 млн евро. В нынешнем году, по прогнозам некоммерческого союза «Кимгауэр», объем совершенных с их помощью сделок достигнет 2,5 млн евро, а в 2008 году вырастет до 5 млн евро.
«Мы выступаем одновременно и как консерваторы, и как модернисты. Мы хотим сохранить рабочие места и культуру региона — и в этом мы консерваторы. Но при этом мы используем один из новейших мегатрендов экономики — региональную валюту. В принципе, наш проект сравним с бонусными программами крупных компаний. Все эти “люфтганзовские мили”, которые можно обменять на полеты, ужины в ресторанах или ночи в гостиницах — те же самые параллельные деньги, только действующие в глобальном мире. В этом плане мы идем в ногу с самыми последними достижениями экономической мысли».
Мечта о выживании
Немецкий неоконсерватизм предлагает обществу не просто опереться на традиционные ценности, но переосмыслить их и совершить с их помощью качественный скачок.
«Консерватор — это тот, кто считает, что люди по природе своей не хороши», — поясняет Франк Ширрмахер, один из издателей самой уважаемой в Германии газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung. На его столе лежит еще не распечатанный диск с игрой Battlefield 2142, и это придает его словам о консерватизме особый привкус: «Консерватор полагает, что каждый преследует свои собственные интересы и общество просто должно выстроить такую систему, чтобы работа на собственное благо приносила пользу всем».
«Мы стоим на пороге кризиса — уже сегодня, — говорит он с пугающим спокойствием, — и нам срочно нужно понять, как на него реагировать. Наше общество стремительно стареет, и это крайне опасно. Вообще, я уверен, что главный конфликт ближайшего будущего — не между богатыми и бедными, а между молодыми и старыми. Уже сегодня нам необходимо огромное, безумное количество молодых, 20–30-летних мигрантов — просто для того, чтобы наша экономика держалась на плаву. Причем не чернорабочих, а образованных целеустремленных людей. Более того, нашему обществу катастрофически не хватает женщин. Во многих регионах Германии, особенно в восточных землях, женщин просто нет — они все уехали: там страшная безработица, и женщины, понимая, что местные мужчины ничего не могут им предложить, что они лузеры, массово переезжают на запад страны. Впервые за много лет в Германии появляются целые регионы, где мужчины понимают, что у них никогда-никогда в жизни не будет женщины. То есть у них, конечно, могут быть временные подружки, но постоянной женщины не будет никогда. Это страшная ситуация, необыкновенно опасная. Потенциал агрессии, аккумулирующийся в этих регионах, может сравниться с тем, что привел в свое время к власти нацистов».
«Семья на протяжении сотен лет была тем механизмом, который обеспечивал человечеству выживание в периоды катаклизмов, когда государство не работает, когда все вокруг рушится»
В прошлом году Франк Ширрмахер выпустил книгу «Минимум», в которой поставил немецкому обществу неутешительный диагноз: вымирание. Причина этого, по мнению Ширрмахера, кроется в отказе от института семьи как ячейки, гарантирующей выживание членов общества даже в самых критических ситуациях. «В качестве хрестоматийного примера я привожу пример группы Доннера в США — так называемую Donner Party», — говорит Ширрмахер.
Случай с группой переселенцев, вышедших в 1849 году под руководством Джорджа Доннера из городка Спрингфилд штат Иллинойс по направлению к Сьерра-Неваде, хорошо известен в западном обществе. Это одна из самых нелепых в своем трагизме историй времен покорения Дикого Запада. Неплохо подготовленные переселенцы попали по дороге в снежную бурю, запасы продовольствия подошли к концу, и люди стали умирать один за другим. Дело дошло до людоедства. В итоге почти половина переселенцев погибла. «Опыт этой группы показывает, что те, кто шел со своими семьями, даже с маленькими детьми, выживал с гораздо большей вероятностью, чем одинокие сильные взрослые мужчины, — поясняет Ширрмахер. — Именно семья на протяжении сотен лет была тем механизмом, который обеспечивал человечеству выживание в периоды катаклизмов, когда государство не работает, когда все вокруг рушится. Сегодня этого механизма нет, и нам надо срочно придумать его заново».
Турецкий вопрос
По данным Федеральной статистической службы Германии, сегодня в стране проживают около 7 млн иностранцев, из них одних только турок — 1,7 млн. Учитывая же тот факт, что, по данным властей, в стране находятся еще около 1,5 млн нелегальных мигрантов, можно сказать, что около 12–15% из 82 миллионов населения Германии либо не являются ее гражданами, либо, являясь гражданами, остаются абсолютно чуждыми немецкой культуре. Причем именно эти социальные группы остаются последними очагами высокой рождаемости — уже сегодня в стране есть школы, где до 90% учеников составляют дети из исламских семей.
Отношение к проблеме исламской миграции — это еще один индикатор, по которому можно легко узнать неоконсерватора. Удивительно, но одной из наиболее ярких представительниц антимигрантского крыла неоконсерваторов является турчанка Неджла Келек. Она приехала в Германию со своими родителями в возрасте 11 лет и сегодня является одним из самых известных немецких социологов, занимающихся проблемами так называемых параллельных обществ — иммигрантских кварталов, в которых часто не действуют немецкие законы. В таком «параллельном обществе» отец или муж может легко убить женщину, «оскорбившую честь семьи» отказом носить хиджаб или решением пойти учиться в университет — ежегодно в Германии происходит около полусотни таких убийств.
Особенно беззащитны, по мнению Келек, насильно привезенные в Германию турецкие «невесты на импорт». Судьбе этих женщин Келек посвятила свою книгу «Чужая невеста». «Типичной “невесте на импорт” 18 лет, — пишет автор. — Она выросла в небольшой турецкой деревне и едва умеет читать и писать. Ее родители решают выдать ее замуж за проживающего в Германии турка, чаще всего ей совершенно не знакомого, иногда связанного с ее семьей родственными узами. После свадьбы она переезжает в Германию, в новую турецкую семью. Она живет только и исключительно в этой семье, ей не дают контактировать ни с кем, кроме представителей турецкой общины. Она не знает ни города, ни страны, в которой живет. Она не говорит ни слова по-немецки, не знает своих прав, не знает, к кому обратиться за помощью. Если она не слушается своего мужа, то ее без разговоров отправляют к родственникам на родину — и это означает для нее социальную, а часто и физическую смерть. Вскоре она рожает двух-трех детей, потому что без этого она вообще никто. Рождение детей привязывает ее на долгие годы к новому дому. Поскольку она ничего не знает о Германии, а родственники ничего не рассказывают ей об этой стране, то и со своими детьми она обращается так, как будто они растут в Турции. Она говорит с ними по-турецки, воспитывает их в исламских традициях. И хотя формально она живет в Германии, фактически можно сказать, что она в нее никогда не приезжала».
Призрак твердой руки
Именно турчанка Келек стала той фигурой, которая смогла в той или иной степени легитимировать общественную дискуссию об опасности исламской миграции, выведя ее из числа тем, одно обращение к которым навсегда закрепляло за политиком ярлык праворадикала. Если судить по риторике, она стоит на одном политическом фланге, скажем, с премьером Баварии Гюнтером Бекштайном. В конце июля министр внутренних дел Баварии Бекштайн был избран правящей в этой провинции партией ХСС на пост премьер-министра земли с фантастическим результатом в 98,4% голосов — в том числе и благодаря тому, что сумел зарекомендовать себя сторонником самой жесткой политики в отношении мигрантов.
Именно Бекштайн предложил депортировать мигрантов по одному лишь подозрению в участии в террористической деятельности. Он же выступает за введение куда более жесткого полицейского контроля на улицах. По мнению Бекштайна, Германии следует идти по английскому пути борьбы с преступностью: устанавливать как можно больше камер видеонаблюдения, создавать банки ДНК неблагонадежных граждан, а также облегчать доступ полиции к прослушиванию телефонных переговоров и взлому электронной почты лиц, подозреваемых в совершении преступлений. Такой подход к решению проблем безопасности уже вызвал сильнейшую критику даже у самых консервативных представителей немецкого общества.
«Современность ставит перед нами целый ряд новых морально-этических вопросов, — поясняет профессор Пауль Нольте. — Общественно-политическая дискуссия сегодня неизбежно касается вопросов прав человека и нашего отношения к ним. Причем в таких областях, о которых мы раньше и не думали. Не стоит рассчитывать на то, что мы сможем построить идиллию на земле, но нам нужно вернуться к нашим ценностям и все же попытаться ее построить. Консерваторы — как Сизиф. Мы вкатываем камень на вершину, хотя и знаем, что он там не удержится. Но мы просто не можем жить иначе».
Франкфурт-на-Майне — Мюнхен — Розенхайм — Берлин — Гамбург
Фото: DPA/Photas; Interfoto/Vostock Photo; AFP/East News; Reuters
