Дождливым утром я забираю на тест-драйв похожую на инопланетянку машину. Край города, серые холмы, здания-кубы, стекло-бетон — и на этом привычно безрадостном фоне небольшая сумасшедшего вида машинка, готовая мчаться с сумасшедшей скоростью: Honda Civic Type R. Type R означает Type Racing, то есть спорткар.

Посадка у моей подопытной низкая, как у любой спортивной машины, а это значит, что ни приятель с пивным брюшком, ни беременная кузина в нее не сядут, а если сядут, то не вылезут: застрянут, как Винни Пух, до тех пор, пока не похудеют. Тут и без брюшка-то нелегко — а кто обещал, что на спортивной машине будет легко? Но вот я внутри. Регулирую сиденье по своему вкусу, примериваюсь к педалям, и тут мой позвоночник понимает: вот оно, его счастье! Сиденья почти идеальны, над ними явно поработала команда ортопедов-костоправов. Жесткая боковая поддержка кресел. Спина поет гимн благодарности, но я-то в тисках: эта самая боковая поддержка почти не дает развернуться, а ремень закреплен где-то далеко за спиной, и дотянуться до него — целая история. Когда я все-таки, поскрипывая, поворачиваюсь, меня ждет следующий сюрприз: обзорности нет почти никакой. Зад­нее стекло, узкое, как меч самурая, перечеркивает здоровенный спойлер, к тому же хлещет дождь, и я вижу только серую штриховку капель. Ну, знамо дело, зачем гонщику назад смотреть? Я с ворчанием выпарковываюсь, и машина стартует — сильно и плавно, но без фанатизма и грубости. Все правильно: здесь же двухлитровый 16-кла­панный атмосферный двигатель, а не убойный турбированный монстр, как у более агрессивных спорткаров.

С этого момента мне становится ясно многое, почти все. Honda Civic Type R — это такой автомобиль-кентавр. Гибрид, над которым хорошо помудрили его авторы, движимые желанием угодить абсолютно всем. Он, конечно, спортивный — шустрый и без сантиментов, но называть его гоночным смешно. Это, безусловно, «гражданская» машина, и вменяемый (читай — небешеный) двигатель — первое тому доказательство.

Гражданская-то гражданская, бормочу я, выруливая на шоссе, но никак не городская. Передачи короткие, отрывистые, 7800 оборотов в минуту — пик мощности крутящего момента, и на этой отметке ты переключаешь их рывком, мгновенно — нагрузки для сцепления неслабые, дай бог здоровья этому сцеплению. Подвеска жесткая: серьезная, без глупостей — каждую выбоину на дороге поневоле принимаешь близко к сердцу.

Проклиная дорожное полотно, я доезжаю до первой в этот день пробки и окончательно понимаю, что в будний день в Москве этой машине делать нечего. В пробке она томится, изнемогает, лишенная простора, а я чувствую себя убийцей малолетних кроликов и без вины виноватой к тому же. Ну, ничего, думаю, доживем до выходных.

Ан нет! Стоит мне выбраться из пробки, как я обнаруживаю неприятность: на панели управления горит значок, сигнализирующий о неисправности двигателя. Тут я поступаю не по-пацански: паркуюсь и звоню менеджеру из компании «Хонда Мотор Рус». «Да? — глубоко изумляется он. — Значок? Горит? Что вы говорите. Ой-ой. Да-да. Ой-ой. Ну, я вам перезвоню». И пропадает навсегда. Проходит два дня. Менеджер тоже ведет себя не по-пацански — не берет трубку. Выходные пропадают зря. На второй день к вечеру я начинаю веселиться: машина стоимостью почти $40 тыс. стоит у меня во дворе, и никому до нее дела нет!

За это время я успеваю изучить ее внутри. Я отдаю должное красно-черной обивке кресел и — в тон им — черному трехспицевому рулю, прошитому красной ниткой: поклонники группы «Алиса» были бы в восторге от этого цветового решения. Панель управления разнесена на два этажа: тахометр — пониже, спидометр — повыше. Климат-конт­роль, круиз-контроль, магнитола, море кнопок и рычажков — все сияет, переливается: ни дать, ни взять «Звездные войны». Лезу в багажник — он здоровенный; в него можно загрузить три горных велосипеда, как предлагает пресс-релиз, или три мешка картошки, как велит сердце. Вот только как и зачем на машине, груженной картошкой, заниматься стрит-рейсингом, настраивать кондиционер, слушать музыку и гнать, гнать по трассе — ума не приложу.

На третий день дозваниваюсь-таки до менеджера — правда, до другого. Он спрашивает, не могу ли я сама разобраться с проблемой. Тут я представляю, как лежу во дворе возле гаражей под приподнятой «Хондой» и меняю масло, частично проливая его себе на физиономию. Так, бывалоча, леживал под своей «пятеркой» мой дедушка.

В выходной день я еду по Садовому кольцу, и окружающие воспри­ни­мают мое появление на дороге как личный вызов. Завидя Honda Civic Type R, то один, то другой водитель приосанивается, небрежно бросает спутнице: «Ну-ка, это… пристегнись!» — и топит педаль газа

— Нет, — говорю (и презираю себя), — я бы не хотела… э-э… проводить диагностику и лечение сама.

— Ладно, — отвечает собеседник, вздыхая, — будем менять.

Опять край города. Меняем машину. На новой все в порядке с двигателем, но левое зеркало прикручено скотчем. Я замечаю это не сразу. То есть сначала я сослепу принимаю скотч за остатки целлофана, в который иногда пакуют зеркала и дворники новых машин. Но когда с утра я завожу мотор, зеркало с рыком начинает отворачиваться от меня. Градусов эдак на 90. То есть становится почти параллельно боковому стеклу. Ехать так решительно невозможно.

Звоню менеджеру.

— Да, — бесцветным голосом отвечает тот, — зеркало неисправно. Новое заказано, будет на следующей неделе. Ловите ракурс.

Я выхожу из машины и ловлю ракурс — руками, то есть насильно поворачиваю зеркало к себе обратно, молясь, чтобы оно не отвалилось совсем. И так я развлекаюсь каждый раз, заводя мотор.

В выходной день я еду по Садовому кольцу, и окружающие машины воспринимают мое появление на дороге как личный вызов. Завидя Honda Civic Type R, то один, то другой водитель приосанивается, небрежно бросает спутнице: «Ну-ка, это… пристегнись!» — и топит педаль газа. Я только посмеиваюсь.

На пустынной набережной и на площадке я даю себе волю и впервые поступаю с машиной так, как того хотят ее 200 лошадиных сил. Я захожу в поворот на ста семидесяти, и машинка, прижавшись к земле, выполняет маневр точно и без выпендрежа. Рулевое управление острое. Передняя ось не уходит в заоблачные дали, задняя под контролем (тут-то ты оцениваешь в полной мере чумовые колеса — 18-дюймовые, обутые в Bridgestone Potenza). Увожу машинку в занос — срабатывает система стабилизации VSA. Отключаю VSA — начинается нестрашный экстрим, и, удерживая машину, как норовистую лошадку, я думаю: как хорошо, что в багажнике нет картошки.

Усталая и довольная, я возвращаюсь, чувствуя себя Айртоном Сенной на пенсии — впавшим в детство и добродушие. Стоим на светофоре. Милицейский Ford Scorpio косится на меня с интересом, начинает звучать вальс из фильма «Берегись автомобиля», и я слышу, как водитель бросает напарнику: «Слышь, ты, — пристегнись!»

И тут, кажется, первый раз в городе я топлю педаль газа. И улыбаюсь.