Миядзаки-бум начался в России после того, как в 2002 году японцу вручили главный приз Берлинского кинофестиваля, а в 2003-м — еще и «Оскара» за мультфильм «Унесенные призраками». Сейчас в прокате идут все фильмы этого режиссера: не только последние — «Шагающий замок Хаула» и «Унесенные призраками», но и «Небесный замок Лапута» 1986 года выпуска и «Мой сосед Тоторо», вышедший в 1988-м. Причем эти фильмы смотрят и взрослые, и дети. Мальчики, правда, иногда возражают, что, мол, лучше остаться дома и скачать аниме про гигантских боевых роботов, но родители все равно покупают билет на Миядзаки. Русские любят его фильмы почти так же, как японцы — фильмы про Чебурашку. А может, и больше. Почему?
Он
Миядзаки чаще всего сравнивают с Диснеем и Куросавой — он, кстати, таких сравнений не любит. Они действительно не вполне корректны, зато задают простую и понятную русскому человеку систему координат. С именем Диснея в России ассоциируются не только классические шедевры анимации, не только создание большой и успешной империи, но и голливудский подход к детям: сюсюканье, Диснейленд, консюмеризм, хеппи-энд, морализаторство. Куросава, наоборот, олицетворяет интеллектуализм, гуманизм, восточную медитативность в сочетании с интересом к западным темам и жанрам.
Миядзаки, таким образом, оказывается в любимой русской позиции — между Востоком и Западом, между Диснеем и Куросавой; его шагающий замок бродит по нейтральной земле. Куросава, правда, ценил творчество аниматора больше, чем свое собственное, и даже произнес когда-то фразу: «Нельзя преуменьшать значение творчества Миядзаки, сравнивая его с моим». Этих режиссеров объединяет интерес к Западу. Хаяо Миядзаки всегда признавал влияние на себя западной культуры. Он англофил, действие его фильмов нередко происходит в каких-то условных европейских странах, он часто цитирует в своих работах европейскую классику, а «Навсикая из Долины ветров» и вовсе отсылает к Гомеру.
А сюжеты, которые западному зрителю кажутся чисто японскими, на поверку оказываются либо общечеловеческими, либо подсказанными личным опытом автора. В одном из интервью у Миядзаки спросили, на какой японской легенде основан эпизод с Духом Помоек в «Унесенных призраками» (отмывшись, этот дух-вонючка оказывается Богом Реки). Оказалось, к легендам этот эпизод никакого отношения не имеет, просто однажды Миядзаки видел, как очищают реку: на дне была настоящая свалка — какие-то обросшие илом велосипеды, бутылки. Туда много лет подряд скидывали мусор, и рыба в реке уже не водилась. Японский режиссер вообще живо интересуется охраной окружающей среды и взаимоотношениями человека и природы. Мы в любом эпизоде ищем прежде всего таинственный «японский дух», а Миядзаки сам, как личность, представляет столько загадок, что из них можно построить целую планету.
Мы
Кто больше всего любит японского аниматора? Оказывается, не дети и не подростки, а их родители — те, кто были детьми, когда Миядзаки снимал свои первые фильмы.
В раннем детстве мы завороженно смотрели мультик Льва Атаманова «Снежная королева» (влияние этого фильма на творчество Миядзаки невероятно). Сильная женщина Снежная королева и сильная девочка Герда исподволь воспитывали в советских девочках правильное отношение к жизни: мужика надо спасать, пока он не выложил слово «вечность» у ног какой-нибудь другой бабы. У Миядзаки во многих фильмах главные герои — девочки, вынужденные быть сильными, а их антагонисты — могучие женщины. Сам режиссер, объясняя выбор героев (точнее, героинь), раньше говорил, что женщины сегодня «находятся в лучшей форме», чем мужчины. Потом ему надоело это повторять, и теперь он просто говорит, что женщины ему нравятся больше. В общем, фильмы Миядзаки будят в нас воспоминания о «Снежной королеве»: отважная девочка всех спасет, и все будет хорошо.
Это вообще очень важная фраза: «Все будет хорошо». Это не глобальное «хорошо» глупых комедий, а очень частное, очень локальное «хорошо» двоих (троих, четверых) персонажей, которые долго шли к счастью, и вот наконец что-то у них получилось. Миядзаки признается, что не любит хеппи-эндов и что способен рассказать лишь об одном эпизоде из долгой человеческой судьбы, и вот в этом эпизоде все закончится хорошо, а потом будет еще много всего, но герой как-нибудь справится и с этим. Мы ему верим. Хотели бы верить.
Мы когда-то замирали от счастья на норштейновском «Ежике в тумане». У них много общего, у Миядзаки и Норштейна, и в первую очередь — отношение к миру как к чуду. Растерянные сказки Норштейна подготовили нас к перекореженным диковинам «Шагающего замка» и нежным чудовищам «Моего соседа Тоторо». Миядзаки, кстати, считает Норштейна гением.
Это мы плакали от страха на японском «Летающем корабле-призраке» в кинотеатре тогда еще «Россия» и пересказывали друг другу мультфильм «Кот в сапогах», не зная, что Миядзаки был одним из аниматоров на этих картинах: первую его дозу мы получили уже тогда.
И это мы в детстве читали Сент-Экзюпери и верили, что самого главного глазами не увидеть и что мы в ответе за тех, этих и еще вон тех. А позже мы читали «Планету людей» того же Экзюпери, начинающуюся словами: «Земля помогает нам понять самих себя, как не помогут никакие книги. Ибо земля нам сопротивляется… Самолет — орудие, которое прокладывает воздушные пути, — приобщает человека к вечным вопросам». Это мог бы написать и Миядзаки с его страстью к полетам (отец мультипликатора был управляющим самолетостроительного завода). В каждом его мультике есть полет — иногда на самолетах, иногда на странных насекомообразных машинах, иногда на животных, иногда просто так, но обязательно кто-нибудь отрывается от земли и поднимается в воздух (правда, говорят, в следующем фильме летательных аппаратов не будет).
Сходство с Экзюпери не вымышленное: режиссер не просто ценит книги этого вечного ребенка, он даже нарисовал обложку к японскому изданию «Планеты людей» и, говорят, летал в Сахару, чтобы отдать дань памяти французскому летчику и писателю. А студия «Гибли», основанная в 1985 году Миядзаки и Исао Такахатой, названа в честь ветра, дующего из Сахары, и в честь итальянского самолета-разведчика времен Второй мировой. Так Миядзаки и фильмы, сделанные на студии «Гибли», — от «Небесного замка Лапута» до «Шагающего замка Хаула» — стали для нас еще и напоминанием о нашей любви к Сент-Экзюпери с его нелогичными путешествиями по несуществующим мирам. С его верой в чудо и в человека. С его умением нарисовать не только барашка, но и то, чего глазами не увидишь. Недавно, кстати, студия «Гибли» заключила контракт с «Японскими авиалиниями», которые теперь рекламируют себя короткометражкой с участием Порко Россо — героя Миядзаки, летчика-свиньи.
Ну и, конечно же, нас учили, что простые рабочие люди сильнее правителей и тиранов. Миядзаки тоже так считал, его марксистские взгляды хорошо видны в «Небесном замке Лапута». Может, даже слишком хорошо, но нам и это нравится: его девочки и мальчики иногда напоминают нам пионеров-героев нашего детства, и мы ностальгически улыбаемся.
А в подростковом возрасте мы разглядывали гравюру Хокусая «Сон жены рыбака» (разглядывали, разглядывали — теперь-то уже можно признаться!), читали хокку и думали о загадках японской души, о «рисовых колобках», встречавшихся во всех переводных японских текстах, и о том, можно ли их вообще есть.
Потом мы посмотрели «Сейлормун — Луну в матроске», подсели на аниме, обнаружили японского писателя Мураками и полюбили его, попробовали рисовые колобки, и нам понравилось, начали писать русские хокку и втянулись. И неважно, что Мураками — безусловный «западник», а наши местные роллы делались с майонезом по американскому рецепту и в местных хокку количество слогов в строке было произвольным. Важно было прикоснуться к загадке японской души. Это почти как загадка русской души, только еще загадочнее.
И вот в 2000-е, нарожав детей (или собираясь это сделать), придя к кризису среднего возраста (или только приближаясь к нему), забыв «Корабль-призрак» и «Снежную королеву», но так и не полюбив всем сердцем трехмерную анимацию, мы разочаровались в жизни, политике и самих себе. И вдруг увидели на экране великое творение такого же мизантропа, как и мы сами, пессимиста, утверждающего, что жизнь прекрасна.
Мы с ним
Мы не могли его не полюбить. Всем скопом — от киноманов до киноненавистников, от интеллигентных московских евреев, не ходящих по субботам в кино, до православных христиан, ограждающих своих детей от любого упоминания о нечистой силе. На христианских сайтах тоже обсуждают мультфильмы Миядзаки, и пользователи находят в них истинно христианскую мораль: в богах «Унесенных призраками» видят доказательство «несовершенства земных богов», а в Навсикае находят общие черты со святыми страстотерпицами. Фанаты же в фильмы Миядзаки вкладывают весь мир и всерьез обсуждают, например, насколько HAL-9000 из «Космической Одиссеи 2001» Кубрика напоминает демона из «Шагающего замка Хаула».
Есть, конечно, и те, кто «не понимает» эти мультики. Они говорят, что нарисовано все очень красиво, но однообразно, сюжеты нелогичны, а сам режиссер вообще «не японец». «Он как евро, — сформулировала одна нелюбительница Миядзаки, — пытается быть “для всех”. На самом деле он мог появиться только в эпоху глобализации».
А он вовсе и не пытается. Он берет свои сюжеты и картинки не из японской или западной культуры, а из бесконечного колодца собственного воображения, а там, конечно, понамешано всякого. Говорят, он даже высказывался в том смысле, что скорее бы какое-нибудь землетрясение положило конец недоразумению под названием японская культура. И, конечно, Миядзаки интересуют прежде всего общечеловеческие ценности. Добро и зло. Планета и ее жизнь. Мелкие лесные боги и огромные боги реки. Для глобалистов мир маленький, для Миядзаки — огромное живое существо, и каждый из его героев чувствует связь с этим миром.
В сущности, Хаяо Миядзаки постоянно размышляет об одном и том же: что мы можем сделать, чтобы остаться людьми. Поделиться во время дождя зонтиком с огромным мохнатым существом, ждущим кошкоавтобус. Прибраться в шагающем замке. Сказать доброе слово пожилой пиратке или страшной ведьме. В его фильмах нет безусловного зла, и это, вероятно, привлекает нас больше всего, потому что когда в жизни или в политике начинают что бы то ни было рисовать черной краской, это чаще всего ведет к страшным последствиям. Миядзаки не любит, когда зло отождествляется с кем-то конкретным: «Сама идея, что, если где-то происходит что-то плохое, в этом можно кого-то обвинить и именно его наказать, — и в жизни, и в политике — это совершенно безнадежная идея».
Он пессимист, он уверен (и это видно в его фильмах), что мир движется «не туда», но ему ничего не остается, кроме как делать свою работу, пытаясь показать, что «даже в самом эпицентре ненависти и убийств существует что-то, ради чего стоит жить».
Ради чего? Ну, хотя бы ради вот этого взгляда: мальчик смотрит на девочку, им хорошо вместе. Ради того, чтобы услышать, как капли дождя падают с дерева и звонко ударяются о натянутую ткань зонтика. Ради того, чтобы увидеть невозможную красоту мира, все эти облака и деревья — вот где чистое волшебство. Ради того, чтобы сесть в поезд и поплыть в нем над океаном. Ради полета. Да мало ли ради чего. В одном из манифестов студии «Гибли» объяснялось, каким должен быть следующий фильм. Там были такие строки: «Все мужчины полны веселья и сил, все женщины неотразимо прекрасны, все радуются жизни, и мир тоже бесконечно светел и красив — вот какой фильм мы снимаем».
Вот какой фильм мы смотрим, когда идем «на Миядзаки». И вот что понимаем, когда выходим из кинотеатра. Потом, когда все закончится, произойдет еще очень много всего, но в конце концов мы как-нибудь справимся.
