Вступить в борьбу за «Золотую маску» может каждый — от драмтеатра деревни Малое Топтыгино до Большого театра. Не рассматриваются только студенческие и любительские коллективы. «Спектакль должен идти в репертуаре. То есть, если он сделан где-то в подвале и его посмотрели всего три калеки, он, конечно, может быть прекрасен. Но он должен быть в состоянии при­ехать на фестиваль и отыграться: надо, чтоб была команда, постановочная часть, актеры», — говорит руководитель пресс-службы «Золотой маски» Маша Бейлина. Восемь вечера, в офисе все кипит, жужжит и носится.

За стеклянными перегородками одни решают вопросы с транспортом, другие — с расселением, третьи — с билетами.

Приглашения принять участие в следующем сезоне «Золотой маски» рассылают уже сейчас — во все театры России (у дирекции своя электронная база вроде «Желтых страниц»). Если у театра есть премьера, громкая или тихая — любая, он заполняет и присылает анкету спектакля, а в придачу к ней DVD или видеокассету. Питера и Москвы это не касается: здесь ходоки-эксперты сами посмотрят. Вообще-то они и до провинции доезжают, но уже сильно позже, когда ясно, что именно нужно смотреть.

Присланные видеозаписи — а в этом году их было около 500 — выдают экспертному совету. Их два, один заведует драматическим сектором, куда входят еще и куклы, второй — музыкальным: опера, оперетта, мюзикл, балет, современный танец. В советы входят теоретики — критики. А вот в жюри, наоборот, практики — режиссеры, дирижеры.

Эксперты устраивают видеосалоны на дому и отбирают спектакли, причем каждую запись смотрят большинство экспертов или даже все. На вкус не полагаются, ставят оценки — как в школе. Потом начинают ездить по стране. У каждого совета свой администратор со списком спектаклей и бюджетом на командировки. Приезжают несколько засланных казачков на спектакль в провинцию, потом обсуждают.

Спрашиваю Бейлину, нет ли какого-нибудь математического метода оценки спектакля. Она улыбается: «В театральной критике, как и вообще в искусстве, с алгеброй далеко не уйдешь. Мы стараемся, чтобы среди экспертов были люди разных поколений. Дело даже не в возрасте. А в багаже, насмотренности, в перспективе, которую каждый видит. Нужно соблюдать баланс — чтобы кто-то был склонен к академическому театру, а кто-то понимал новую драму. Бывает, человек ставит двойку, а потом понимает, что погорячился, начинает думать и бежит еще раз посмотреть. Эксперты страшно волнуются, читают прессу, когда объявляют афишу. Они вообще у нас самые взволнованные. Потому что главный вопрос фестиваля — кто это привез. А значит, каждый из них может стать мальчиком для битья».

Советы экспертов проходят в обстановке строжайшей секретности: в мир не должны просачиваться слухи о том, кто номинирован, а кто отпал. Эксперты, как присяжные, скованы клятвой. Можно представить, как они мучаются, ведь все они дружат с актерами и режиссерами, и каждому хочется ободрить друга или, наоборот, предупредить, чтоб морально подготовился. Но если кто-то из них проговорится, об этом сразу же все узнают: Москва — большая деревня.

Деньги и регионы

Что привезут в Москву из провинции, знает Олег Лоевский из Екатеринбурга, эксперт «Золотой маски» и организатор Всероссийского фестиваля «Реальный театр». Он все время куда-то едет. Я поймала его по пути из Минусинска в Уренгой, в трубку он с энтузиазмом кричал, что нужно срочно ехать поближе к Полярному кругу, потому что там тоже есть театр. «В Мотыгино есть театр! Мотыгинский муниципальный театр! Туда только самолетом ведь и доберешься!» Лоевский долго и горячо рассказывал о провинции, о том, что, конечно, бедность, играют за копейки, но вот Медведев сказал, что театр — важнейшее из искусств, и все встрепенулись. И когда приезжает Омская драма и привозит «Вишневый сад», никакого упоминания о «провинции» не может быть: искусство — где угодно искусство. Но все равно в поисках талантов по регионам «Золотая маска» сталкивается с трудностями.

— В провинции не оказалось спектакля, который бы выдержал конкуренцию со столичными на большой сцене, — рассказывает Лоевский. — Это произошло и по бедности бюджетов, и потому, что молодые режиссеры работают в малом пространстве и не очень-то хотят осваивать большое. Ведь на большую сцену в провинции зритель на что идет? На неугомонную искрометную комедию либо на классику как бренд — Чехов, Шекспир. Не случайно в афише этой «Маски» — спектакль «Пролетая над гнездом кукушки» Башкирского государственного драматического театра, который поставил совсем молодой, двадцати с чем-то лет, Айрат Абушахманов. Это прецедент, потому что мировую классику редко ставят в национальном театре: там предпочитают вещи с внутренним колоритом. В провинции большая сцена становится пространством развлечения, а малая — задушевного разговора.

Лоевский считает, что у нас, русских, слишком многое поставлено на победу. И нет института номинантов. Вот на «Оскара» западный человек выдвигался — так всю жизнь будет об этом кричать на всех углах. А у нас номинанты «Маски» — вовсе не первые люди. Для провинции работает миф победителя. Ведь не случайно одной актрисе квартиру хотели дать после «Маски». Есть старые «красные» губернаторы, у которых в мозжечке татуировка — «театр», и когда она начинает пульсировать, они бросаются выделять средства и зачем-то теат­ры ремонтировать. А новым на КВН интереснее деньги выделять и на «Комеди клаб». Но некоторые все-таки помогают, потому что, как говорят сами чиновники, если две больницы отремонтировать — не заметят, а один театр поддержишь — если и отругают, то громко.

— Провинция сильна актерами, — продолжает Лоевский. — В любом городе найдется один-два приличных актера. Это в Москве их пыле­сосом-сериалом засасывает, а потом — уже других — выплевывает. А в провинции все нетронутые. В русской природе заложено юродство и скоморошество, русский человек по природе актер. Для меня интересным было соединение замечательного режиссера из Питера Льва Эренбурга с замечательной труппой из Магнитогорска: он у них «Грозу» поставил. Это будет событием нынешней «Маски». Но при этом в провинции не работают на зрителя, потому что театр инертен. Там не понимают, что на общем рынке играют, — все заняты внутритеатральными делами: какой-то акт­рисе надо дать роль, надо поставить классика… Кому надо, зачем? О зрителе не думают, хотя к нему-то и надо найти подход.

Критики и зрители

И все же, когда едешь по Москве и смотришь на шикарные билборды «Маски», рассуждаешь, как зритель: ну почему этот? Как критики приходят к соглашению на своих советах? «Все, что делают эксперты, — серьезно, профессионально и лишено случайных вещей, — заступается за свою касту эксперт музыкального совета теат­ровед Лариса Барыкина из Екатеринбурга. — Вот жюри может неожиданно решить в пользу темной лошадки, когда борьба идет между двумя очевидными лидерами».

Лариса рассказывает, что часто вещи делают революционные и современные, но по бедности не могут дотянуть до совершенства, правильно показать: «В афишу этого года не взяли балет “El mundo de Гойя” Челябинского театра оперы и балета. А почему? Потому что 20 человек из труппы от нищеты подались на заработки, вместо них набрали студентов — и тут же качество постановки ухудшилось. А тенденция очень нужная для русского театра. Потому что всем известен дефицит в России, да и в мире, новых хореографов и новых сочинений. Оперу у нас тоже никто не пишет: композиторы не хотят отдавать год жизни на написание вещи, которую никто не возьмется ставить. А вот в Саратове Дмитрий Исаичев поставил “Маргариту” Владимира Кобекина — она и попала на “Маску”. И это тенденция, можно сказать, спасительная. Точно так же заявит о себе в этом году и современный отечественный мюзикл: наш Свердловский театр музыкальной комедии привезет “Силиконовую дуру.net”, там антураж вполне актуальный — ICQ, интернет, чуть-чуть наркоты, очень замороченный сюжет и молодежь играет».

Критик Кристина Матвиенко считает, что афиша «Маски» — все равно компромисс между разными людьми. Спорили о многих ярких событиях прошлого сезона. «Человек-подушка» Серебренникова уж, казалось бы, на всех углах обсуждался, а тоже до последнего было неясно: возьмут, не возьмут. А «Гамлет» Николая Коляды — спектакль выдающийся, его сейчас к французам на фестиваль увезли как картину русской жизни — показался неоднозначным и из афиши ушел.

Завхозы и девушки на перроне

После того как афиша определена, на аван­сцену выходит Аня Волк, начальник фестивального штаба. Она сообщает счастливчикам об их успехе и просит прислать технический райдер, в котором прописано все, что нужно театру, чтобы показать спектакль: размеры сцены, наличие оркестровой ямы, свет, звук. И начинает прикидывать комбинации. Работа эта похожа на раскладывание пасьянса. «Самое сложное в Москве — показывать музыкальные спектакли, — говорит Аня. — Есть Большой театр, Музыкальный имени Станиславского и Новая опера. А в этом году в номинации 11 опер, куда их девать? 11 дней ни один театр не даст, приходится их уговаривать. На монтировку, пишут мне, уходит 16 часов, то есть еще дополнительный день. Я им ставлю условие: сделайте за 8».

Адекватную площадку не всегда удается найти. В этом году, к примеру, Москва не увидит оперу Казанского оперного театра «Любовь поэта»: ну нет у нас такого мощного и оснащенного зала! У них там просто блистательный по сценической механизации театр, вздыхает Аня. Жюри туда всем составом вывезли, чтобы они насладились. А москвичи — в пролете.

С площадками в Москве вообще сложно. Они дорогие, хотя для спектаклей «Золотой маски» дают скидки — все-таки не поп-певцов приво­зят. Площадки стоят от 10 тыс. рублей до 10 тыс. евро в день. Молодежный театр и ТЮЗ умоляют, чтоб гости не сваливались на них во время школьных каникул. Самая дорогая и труднодоступная площадка — МХТ. Самый четкий механизм аренды — в Большом. «Там укомплектованный штат. Это важно, чтобы людей хватало. Когда есть четко заведенный порядок, быть гостеприимным легко. С ними всегда абсолютно спокоен — приезжает ли Пермский театр оперы и балета, Новосибирский оперный или Мариинка. Проходит заседание со всеми театральными службами, мы требуем от приезжающего театра подробный технический райдер — позаседали, подписали и разошлись», — говорит Аня.

В этот раз самые конструктивно сложные спектакли — «Енуфа» Мариинки и «Иваны» Александринского театра. В «Иванах» у режиссера Андрея Могучего играет лошадь. Ее тоже везут — в специальной коневозке и в сопровож­дении дрессировщика. Аня Волк специально искала гостиницу, которая бы разрешила животному со своей таратайкой стоять во дворе под окнами сопровождающего. Чтобы они как-то там перемигивались, перешептывались и посылали друг другу сигналы.

«Когда Новосибирский театр оперы приво­зил “Аиду” и показывал ее в Кремлевском дворце съездов, головная боль была еще та, — вспоминает Аня. — Это ж режимный объект! Приехало восемь фур, и все до мельчайших деталей осматривали с собаками. Спецэффекты и пальба на сцене отменялись, моросящий дождь — тоже. От слова “порох” шарахались, на каждый фейерверк требовали сертификаты, а люди из МЧС проводили с пиротехникой предварительную демонстрацию».

Самые простые декорации у спектаклей современного танца — костюмы, кулисы, падуги и линолеум. Приятно и легко перемещаются и театры кукол: у них реквизит компактный и перевозится в специальных кофрах. Они их и в багаж не сдают: кукла — вещь хрупкая и очень личная.

Но самая благодарная роль на фестивале — роль девушки на перроне. Это дежурная прекрасная фея, сопровождающее лицо, приставленное к каждому коллективу. Вся в белом, с улыбкой и цветами, она появляется на вокзале, когда все остальные уже разгребли завалы, выбили нужные площадки, выправили финансовые неувязки, подписали договора и разобрались с техническими райдерами, — и искренне хочет всем помочь, потому что и сама еле жива от страха: как правило, в этой роли выступают студентки ГИТИСа, которые получают на «Маске» боевое крещение.

Бюджеты и билеты

Бюджет «Золотой маски — 2008» — 188 млн руб­лей.

— Это очень большая сумма для фестиваля. В прошлом году было на 40 миллионов меньше. Но все равно у нас дефицит в 30 миллионов, — смеется генеральный директор Мария Ревякина.

— То есть сколько бы денег ни было, а все равно не хватает?

— Мы все время ищем партнеров и спонсоров, — говорит Мария Евсеевна. — Никто ж не дает денег на содержание офиса. Каждый год стараемся выйти в ноль. Поэтому, когда получаем бюджет федеральный и правительства Москвы — а его ведь нельзя изменить в большую сторону, — обращаемся к партнерам за недостающими суммами. Вот нас

«Евроцемент» поддерживает — казалось бы, далекая от искусства организация. Раньше «Нафта» поддерживала, Алишер Усманов, РАО «ЕЭС». Если не доберем 30 миллионов, придется брать кредит.

— А продажа билетов не помогает?

— Если бы у нас не было пригласительных, мы бы жили очень неплохо. А так, квота театров для своих гостей, нашим партнерам, квоты Союза театральных деятелей, квота для прессы, гости фестиваля. Только на программу Russian Case, куда приезжают иностранные продюсеры и эксперты, 100 билетов нужно.

Спрашиваю про цены на билеты: на ком реально можно заработать? «Да это один-два теат­ра. Мариинка — и то меньше, чем когда они привозят Ульяну Лопаткину. МДТ Льва Додина. Пермские балеты пошли даже по 1500 рублей, а перекупщики их продавали по 5 тысяч. А на все остальное — от 200 до 1200 рублей».

Если с площадками еще можно договориться, сетует Ревякина, то гостиницы — боль фестиваля. В центре Москвы снесли две большие гостиницы, а те, что остались, запредельно дорогие. В «Шератоне» можно поселить только звезд вроде Гергиева. Александринка живет в «Измайлово». «Правительство Москвы настаивает на 30-процентных скидках, но все равно номеров ниже 3 тысяч не бывает. А представьте: приезжает Курентзис и привозит “Леди Макбет Мценского уезда” и “Свадьбу Фигаро” — это 150 человек».

Поскольку все гостиницы далеко от театров, артистов приходится возить. И если додинцы сами попросили проездные, чтобы в пробках не торчать, то, к примеру, музыкальный театр из Хабаровска просто негуманно заставлять ездить самостоятельно, постоянно сверяя маршрут по карте. У начальника транспортного цеха Саши Гороховской своя бухгалтерия: автобус в день стоит 11 тыс. рублей. С перевозкой декораций отдельная песня — фестивальному штабу нужно получать «обезличенные пропуска» для въезда в центр, потому что все фуры, въезжающие в Москву, должны регистрироваться в определенном месте на МКАД, а это для теат­ров нереально. Поэтому в районе метро «Войковская» специально обученный человек в 9–10 часов вечера встречает грузовики и сопровождает их до театра. Так что если увидите ночью эту таинственную стрелку, знайте: везут культуру в особо крупных размерах.

Оргвыводы

«Золотая маска» — сращение творческого процесса, административного ресурса и критической мысли. Транспорта, гостиничных формуляров и эстетических платформ. Если большинство фестивалей привозят международные проекты — прорубают окно в Европу, то «Маска» как Министерство внутренних дел: она заводит «личное дело» даже на того, кто не участвует в финальном представлении. Она предъявляет русскому театру зеркало — пусть парадное, отполированное до блес­ка, в золоченой раме, — в котором видны и ошибки. К примеру, судей: если спектакль, которому не присудили награду, проживет долгую жизнь, значит, его создатели шли впереди жюри.

Адекватную площадку не всегда удается найти. В этом году, к примеру, Москва не увидит оперу Казанского оперного театра «Любовь поэта»: ну нет у нас такого оснащенного зала! Жюри туда всем составом вывезли. А москвичи — в пролете

«Маска» — это гигантские гастроли, засасывающие в столицу тех, кто сам бы никогда туда не добрался. Это поиск новых форм в искусстве и инвентаризация старых. Олимпийские игры, к которым готовятся, надраивая кроссовки и стараясь прыгнуть выше, чем обычно. Хотя, может, и не всегда это надо. Может, провинции лучше показать себя такой, какая она есть. Важно же понимать, что происходит в Омске, Хабаровске, Якутии, в Мотыгино, наконец. Как сказал один мой друг-театрал, «я купил пачку билетов на всю “Золотую мас­ку”: чем смотреть случайные спектакли, буду смотреть сливки сливок и ходить на все как на работу».

«Маска» — это гигантские гастроли, засасывающие в столицу тех, кто сам бы никогда  туда не добрался. Олимпийские игры, к которым готовятся, надраивая кроссовки и стараясь прыгнуть выше, чем обычно

Это действительно работа. Не только для ребят из фестивального штаба, экспертов, жюри и номинантов. Это работа для зрителя. Надо потрудиться, чтобы понять, что происходит сегодня с русским театром. Собственно, трудиться можно уже начинать.

Фото: Игорь Захаркин, Виктор Васильев/пресс-служба фестиваля «Золотая Маска»; Сергей Каптилкин для «РР»