Всложном мусульманском мире нам повезло найти штурмана — простую, но очень активную женщину Катю, вышедшую 10 лет назад замуж за иорданца. Познакомились мы с ней в парикмахерской, где Катю с ее длинными светлыми волосами не заметить было просто невозможно. Работая ножницами и расческой, Катя не только обзавелась богатой клиентурой, но и узнала арабскую жизнь с изнанки. Теперь она может ответить на все вопросы. Про страну говорит, что она тихая и спокойная.

— А как здесь складываются отношения между юношами и девушками? — спрашиваю я.

— Ой, все бывает! Все!

Катя объясняет, как сохранить девичью честь. «Приходил ко мне мальчик советоваться — сам иорданец, а мама у него русская. Так его девушка-арабка беременная, а жениться ему на ней никак нельзя, они свои отношения скрывают, и он не знает, что делать. Ну, я им и посоветовала: у него же мама русская — съездили в Россию, сделали аборт».

Тут надо понимать, чем грозят иорданке любовные отношения, даже намек на возможность таких отношений. Если она незамужняя и ее родные решат, что она, как говорит Катя, «гуляет», — могут убить, чтобы снять позор с семьи. Никаких наемных убийц для этого не требуется, родственники справятся своими силами. А так — тихая, спокойная страна.

Мы бродим по сумрачным коридорам крепости Карак и выглядываем в узкие бойницы. В замок крестоносцев, где правил жестокий Рене де Шатильон, позже обезглавленный Салах-ад-Дином, приехали на экскурсию школьники-старшеклассники. В государственных школах девочки и мальчики учатся раздельно, в частных — вместе. Эти, видимо, из государственных. В огромном зале замка у стенда стоят три подружки и внимательнейшим образом читают пояснения. Наизусть, что ли, учат? В противоположном конце зала два парня у витрины с черепами сыплют шутками и заливаются громким демонстративным хохотом. Друг на друга подчеркнуто не смотрят. Это — школьный флирт по-иордански.

В Иордании наравне со светскими законами действует шариат. Вот недавно был такой случай. Пошли молодожены в торговый центр за покупками. Жена ушла вперед, и с ней захотел познакомиться неизвестный мужчина. Знакомятся в Иордании так: мужчины, ищущие любви, носят заготовленные бумажки со своим телефоном и быстро и незаметно кидают такую «визитку» в сумочку понравившейся женщине — подходить, заводить разговор немыслимо. И вот мимо молодой хорошенькой женщины — а может, и не хорошенькой: в Иордании многие женщины ходят «закрытыми», из-под черного покрывала только глаза сверкают — прошел искатель приключений и подбросил ей в сумочку записку. А муж все видел. Последовало объяснение: он требовал отдать ему записку, она упиралась. Тогда разгневанный мужчина пошел в рубку громкой связи и три раза произнес роковое слово «развод». Свидетелей, как вы понимаете, было более чем достаточно.

Но, вообще говоря, развод в Иордании не самый печальный исход брака. Бывает и так: ей 15 лет, ему — 30, замуж девушку выдали, подделав паспорт (в Иордании, где в семьях много детей и лишний рот никому не нужен, подделка документов — дело обычное). Прошло время, теперь в семье семеро детей, пожилой и больной муж получает только пенсию — 200 долларов, из них 70 уходит на съем дешевой квартиры без водопровода. Жизнь беспросветная. Муж каждый день бьет жену шваброй. Наконец у нее появляется слабый свет в окне: муж разрешает начать подрабатывать — убирать чужие квартиры. Но дом­работница в синяках, одетая в изношенное тряпье, да к тому же приносящая с собой специфический запах немытого тела, никому не нужна. Одна жалостливая женщина, к которой несчастная пытается наняться на работу, пару месяцев помогает ей вещами и деньгами, но потом ломается: изменить все равно ничего нельзя.

Катерина ни развода, ни супружеского произвола не боится — она уже гражданка Иордании. Муж, говорит Катя, попался нормальный.

— Но сначала все было! Скандалы были, он меня бил. Да! А что ж делать, когда мальчик видит такие отношения в семье между папой и мамой?

Теперь все утряслось. Катерина в своей семье тоже добытчик: стрижет иорданок в женской парикмахерской. К тому же характер у нее сильный, против такого напора и иорданский муж оказался бессилен и напрочь забыл, какие отношения видел в детстве между папой и мамой. Теперь они снимают квартиру в хорошем районе (жилье в Аммане дорогое), покупают очищенную питьевую воду, а не пьют ее из-под крана, как в бедной семье мужа, и никогда не разговаривают на религиозные темы. Принять ислам Катя решительно отказалась, а семейную жизнь выстроила отнюдь не по законам шариата. У них с мужем у каждого свои доходы и покупки и свой счет в банке.

В Иордании Кате нравится, и возвращаться в родное Подмосковье она не хочет. Здесь, говорит, чувствуешь себя в безопасности: никакого бандитизма, тепло и работа есть.

Еще одна из многочисленных Катиных подруг стала вдовой в 40 лет — муж-ровесник внезапно скончался от сердечного приступа. Вдова осталась жить в доме родителей мужа. А куда ей было деваться? Она всю жизнь не работала, все наследство по закону перешло к свекру со свекровью, и у вдовы юриста началась настоящая арабская жизнь. Теперь она сидит дома и на улицу может выходить только с разрешения родственников.

— А она ж молодая еще женщина! — сокрушается Катя. Но подруга почему-то терпит домашнее заточение и попыток вернуться на родину не делает. А могла бы: не так давно иорданкам разрешили иметь на руках паспорта (до этого паспорт хранился у мужа).

Симона — девушка мечты

Петра — центр притяжения для всех туристов, приезжающих в Иорданию. По естественному коридору в тисках отвесных гор, изрытых пещерами, в обе стороны движутся люди. Величест­венный город набатеев, а точнее, его посетители — главный источник доходов для расположенного поблизости поселка бедуинов. С бедуинами история такая. Король Хусейн, отец нынешнего короля Абдуллы, начал строить для них дома и приучать их к более современному образу жизни. Это не значит, что бедуины не живут в шатрах и пещерах, — еще как живут. Но процесс, как говорится, пошел.

Из Петры мы на осликах отправляемся в бедуинский поселок. Молодые возчики согласились свозить нас к себе в гости. По горным кручам вокруг Петры совершают объезд другие погонщики с ослами — налицо явный раздел территорий. Сверху открывается вид на Петру с десятками ее сувенирных магазинчиков, которыми владеют бедуины побогаче.

Наконец мы прибываем в селение. Дети смот­рят на нас с радостным интересом. Поселок выглядит бедно и грязно: по обочинам валяются бумажки, бутылки. Дома побогаче — двухэтажные, но таких немного. Наши бедуины, как они сами говорят, представители «нижнего среднего класса». Этому уровню соответствует движимое и недвижимое имущество: пять ослов и дом, похожий на пещеру. Голые стены, сложенные из  железобетонных блоков, голый цементный пол, обогреватель, телевизор и циновки вдоль стен — гостиная. При входе все снимают обувь, но нам, как гостям, машут руками: не снимайте. Дома сидят старые и малые: пожилая бедуинка прячет на коленях внучка лет двух, время от времени он выглядывает из-под одеяла, но стоит на него посмотреть — сразу в рев. Гости тут бывают нечасто. На стене «в красном углу» — семейные фотографии. Много брюнетов и брюнеток, а в центре — большое цветное фото белой длинноволосой женщины.

— А это кто?

— Симона!

Выясняется, что Симона — немка, а еще доктор, то есть девушка с высшим образованием. Все семейство заметно оживляется. История Хомуда и Симоны прекрасна и удивительна. Она была любопытной туристкой и захотела приехать в бедуинский поселок, он привез ее сюда на ослике. Они полюбили друг друга и поженились.

— А родня не была против?

— Это большое счастье!

Хомуд дал денег вот на этот самый дом, в котором мы сидим и пьем чай. Четыре тысячи долларов. Столько, кстати, составляет калым, который за доктора Симону платить, понятное дело, не пришлось. Наоборот, получилось, что калым заплатила Симона.

— Он стал богатым человеком?

— Да нет! Это доктор Симона богатая.

Симона и ее экзотический супруг третий год живут в Германии. Он учит немецкий и хочет вернуться в Иорданию гидом.

Помимо гостиной в доме, построенном на деньги доктора Симоны, есть также кухня (бетонные пол и стены, раковина у стены и обшарпанная тумбочка в углу, на которой громоздятся кастрюльки и пакеты с крупой) и спальня (здесь нет ничего, кроме огромной, до потолка, стопки одеял).

— А где лучше жить — в доме или в пещере?

— В пещере, конечно, холодно, но зато не надо платить за воду и электричество.

В завершение визита — фотография на память. Со мной хотят сфотографироваться и бабушка, и хорошенькая сестра наших проводников Зарифа.

— Наверное, у нее уже есть жених?

— Нет, она еще маленькая, в школе учится. Ей 16 лет, а замуж — только после восемнадцати.

Но это, так сказать, версия для печати.

— А вы муж и жена? — интересуются вдруг наши бедуины у фотографа, указывая на меня.

— Да нет, мы просто вместе работаем!

— Тогда возьмите Зарифу замуж! Калым — 4 тысячи, — быстро реагирует старший брат. Зарифа рдеет и прикрывает лицо платочком. Может быть, ей тоже повезет, и она станет женой заезжего европейца или американца? Пока же вторжение европейской культуры и традиций происходит благодаря отчаянным белым женщинам вроде Симоны. Некоторые, рассказывают нам, не увозят своих мужей на родину, а наоборот, остаются в шатрах, учатся печь пресные лепешки, доить верблюдов и пытаются совместить собственные представления о любви и браке со здешними.

В обратный путь мы отправляемся уже на машине. Джип — современный транспорт бедуинов. Имея джип, всегда можно заработать на пустынных экскурсиях для туристов.

Нас двое на всю Иорданию

На Мертвом море в отеле «Мовенпик» Юля исполняет танец живота. Хорошо исполняет, с огоньком. На звуки арабской музыки в бар подтягиваются белобрысые то ли американские, то ли европейские туристы и арабы с супругами. Нравится не только иностранцам, но и арабам и даже арабкам. Что можно подумать о девушке 24 лет, которая поехала в арабскую страну танцевать? Ну, вы понимаете… Но оказывается, ничего подобного. Юля — профессиональная танцовщица и всю свою жизнь отдает танцу: на родине занималась народным и классическим, потом заинтересовалась танцем живота, выучила движения по видео — никаких преподавателей в Десногорске, откуда Юля родом, тогда не было. Потом появилась было преподавательница, но вскоре уехала танцевать в Аккабу. Вот на место этой самой преподавательницы, вышедшей замуж за американца, Юля и поступила. Так она, во всяком случае, рассказывает. В Иорданию уехала в 2001 году, когда ей было 18 лет.

— Я возвращалась и два года работала в Москве, но там к танцу живота совсем другое отношение: там девушка — аксессуар, мебель. Достаточно, чтобы она была симпатичная, и уметь танцевать не нужно. А несимпатичные открывают свои школы. Платят в Москве в 3–4 раза больше, чем здесь. Но мне надо расти.

Юля, между прочим, среднюю школу закончила с медалью: мыслит логично, говорит хорошо. А о своих планах, связанных с танцем живота, — так вообще со страстью:

— Я хочу сделать свое музыкальное шоу, но над этим надо не 5–7 лет работать, а все 10.

— А чем ты в свободное время занимаешься?

— У нас тут большая дружная компания: мы в клубы, например, ходим. Есть клубы, где собираются только иностранцы.

— А как с личной жизнью?

— Только успевай! Но мне это нужно для эмоций, а выходить замуж я сейчас не собираюсь.

О работе Юля рассуждает, как молодой пре­успевающий менеджер. Таких бизнес-тренеры называют мотивированными.

Юля знает историю танца живота, знает, какие движения пришли из Индии, какие — из Марокко и что такое модерн в танце живота. Каждый день в свободное время слушает арабскую музыку. Не для себя — для работы.

В отеле Юле платят сущие копейки. Сколько — не говорит. Ее гонорар за нечастые двадцатиминутные выступления на свадьбах или днях рождения составляет всего $150, остальные деньги достаются артистическому агенту. Юля и сама могла бы быть своим агентом, но не хочет размениваться.

В Иордании такие танцовщицы — редкость. Есть преподавательницы, у которых арабские девушки учатся, чтобы вечерами радовать будущего мужа. А артисток в Иордании всего две: Юля и еще одна девушка из Москвы.

Юлин контракт с «Мовенпик» заключен на три месяца. Она каждый день выходит на площадку в баре: два выступления по полчаса.

В Аккабе и вообще в Иордании Юле нравится: «Я чувствую себя защищенной. Арабы, если хотят познакомиться, только говорят, но никогда не дотронутся». Когда контракт закончится, Юля переедет жить и танцевать в другой отель. Так и живет. Возвращаться в Россию не думает.

Домой!

Аккаба — живой портовый город. Кругом стройплощадки. Юля говорит, что Аккаба за последние два года выросла раза в три. Здесь у нас встреча с иорданским гидом Аделем Аднаном — он чеченец, возит по Иордании русско­язычные группы. Адель — иорданец в третьем поколении. Его предки переселились в Иорданию в конце XIX века, после Русско-турецкой войны 1877–78 годов. Сначала взаимопонимания с местным населением не было, рассказывает Адель, кругом жили сплошь бедуины-кочевники. Но теперь все наладилось: чеченская диаспора стала в Иордании довольно заметной силой. Не численно — чеченцев здесь всего 25 тыс. человек, а ментально. Чеченцев много среди высокопоставленных военных, в парламенте есть депу­тат-чеченец, владелец серьезного бизнеса.

Мы общаемся с Аделем по-русски, причем русский у него отличный — язык Адель ездил учить в Россию и о своем преподавателе вспоминает с большим почтением.

Адель любит Иорданию и считает себя иорданцем. Но и чеченцем тоже. Чеченский язык знает, веру и обычаи хранит. Жена, разумеется, чеченка.

— Я пришел лечить зуб к знакомому стоматологу. В очереди сидит девушка с младшей сестрой, а коридор моет уборщица. И вот каждый раз, когда она мимо них проходит, девушки встают. Все остальные сидят — кто такая для них уборщица? На нее не принято обращать внимания. А у нас в Чечне перед пожилым человеком обязательно встают. Мне это очень понравилось. И я спросил у друга: что это за девушка? Оказалось — чеченка. Дальше я стал наводить справки: кто родные, хорошая ли семья? Семья хорошая оказалась, и я к ней посватался.

Аделю в Иордании все нравится: и уважение к его народу, и работа. Недавно Адель выпустил второе издание книги «Мифы и легенды Петры» на русском языке. Делал все сам: писал текст, фотографировал, верстал. Но быть гидом до старости он не собирается. Мечтает вернуться на родину — в Чечню. Иорданские чеченцы не женятся на арабках и чеченок арабам в жены не отдают. Они в Иордании — как масло в воде: ничего не теряют и ничего не приобретают.

Если бы не война, говорит Адель, уехал бы на родину предков прямо сейчас.

Но ведь не уезжает. Потому что Иордания — тихая, спокойная страна. Здесь можно не сливаться с коренным населением (да это и вряд ли получится), можно не принимать ислам, танцевать танец живота и не покрывать голову — и никто не посмотрит вслед косо. Проживи в Иордании хоть 10 лет, хоть всю жизнь, все равно останешься человеком с другой планеты, как бедуин, уехавший за женой в Германию.

Фотографии: Сергей Максимишин для «РР»