Семья для фотографа — поле для экспериментов. Свет, фокус, выдержка… В ванную комнату не зайди — там папа «проявляется». Родные на снимках смиренны. Их глаза снисходительны. Сначала была маленькая штуковина в коричневом футляре с тонким ремешком через плечо — «Смена-6». С нее все и началось. Затем появились импортные камеры, «Лейка», доставшаяся от мэтра и учителя Дмитрия Николаевича Бальтерманца.
Фотоаппарат стал членом семьи.
— Вот эта фотография — по какому случаю застолье?
— Новый год. И одновременно день рождения старшей дочери, Анны. Обокрали мы ребенка, отняли праздник.
— А на столе что?
— Все как у людей, — говорит фотограф Гаврилов, не глядя на снимок. И перечисляет, ностальгически опустив веки: — Сервелатик финский. Шпротики в баночке. Печень трески консервированная, перемешанная с яичком. Помнишь? Теща ставит холодец, рыбу-фиш делает. Оливье тут же, конечно. Пирожки с капустой, с мясом.
— Неплохо.
— Это «неплохо» было у всех, но только два раза в году. В остальное время кислое «Жигулевское» и котлеты по 6 копеек. Представляете, я 16 лет проработал в журнале «Огонек», но не мог себе купить ничего.
Фотограф кивает на снимок беременной жены Надежды за стиркой. С таким же лицом в той же позе сидели миллионы советских женщин на краю своих ванн под аккомпанемент вечно текущих смесителей. Гаврилов оправдывается: стиральную машину «ЗВИ» достать не получилось. За ней надо было в очереди стоять несколько лет.
История советской семьи — это история добывания съестных припасов и женских сапог, приобретения нужных знакомств, в просторечии называемых блатом. Для тех, кто жил в то время, и по сей день развлечение — вспоминать, где, когда, при каких обстоятельствах, с чьей помощью удалось разжиться импортной шмоткой или тортом «Птичье молоко».
— Перелом в жизни супердержавы пошел на пользу и ей, и наиболее активным ее гражданам. У людей появился выбор, — говорит Гаврилов, сравнивая два снимка: советскую Анапу с удобствами на улице и буржуйский Тенерифе с джакузи в акваклубе. — Но прежде всего появилась свобода.
Впрочем, у фотографа Игоря Гаврилова выбор появился гораздо раньше, чем у многих его соотечественников, — в тот самый день, когда он перешел работать в московское бюро журнала «Тайм».
Там платили, естественно, инвалютой. Это было странное время — $50 в кармане сулили две разнонаправленные возможности: за них давали семь лет колонии, и в то же время их можно было совершенно безнаказанно отоварить в магазинах «Березка». Кто-нибудь помнит, что такое «Березка»?
— Я знал, что советскому человеку валютой владеть нельзя. Но решил для себя так: я же ее не украл, не купил у фарцовщика. Кто-нибудь помнит, кто такой фарцовщик? Не путать с еврейской фамилией!
Так советский человек Игорь Гаврилов стал обладателем фантастической красоты югославского гарнитура по цене $2,5 тыс., заработанных в американском журнале всего за два месяца.
И где теперь та Югославия? А гарнитур — как новенький. Стоит в квартире фотографа.
— Мы все наши квартиры получали благодаря детям.
В советское время было такое дурацкое правило: не прописывать семью, если квадратных метров на человека было больше положенного. Вот мы и беременели всякий раз, когда нам требовалось увеличить жилплощадь. Так у нас появились две девочки: Анна и Виктория. В результате мы переехали на Колхозную площадь. Это был 1978-й.
— А чебуречная там уже была знаменитая, на площади?
— Да, она же вечная. Она же всю жизнь там была.
— Паслись, небось, там?
— А то! И с портвейном, как полагается. Святое дело. Чебуреки без портвейна — не чебуреки.
Меняются меню. Названия стран и улиц. Фотограф Гаврилов не меняется.
Он как начал свой путь в профессии с побед на детских конкурсах фотографии, так и остается одним из самых ярких фоторепортеров страны. Первый у нас репортаж о тюрьме — его. Из колонии для несовершеннолетних. Чернобыль с вертолета. И много чего еще.
— Понимаешь, мы, моя семья, вроде маленькие люди по сравнению с огромной страной. Но ведь маленьких людей не бывает. Мы все одинаково большие. Просто кто-то находит в себе силы сделаться успешным, а кто-то — нет. Да, бывают обстоятельства. У меня обстоятельства сложились удачно, судьба. И это позволило мне стать тем, кем я стал.
— А что же у вашей жены глаза такие грустные?
— У всех муз такие глаза. Судьба.
Фотографии из личного архива семьи Гавриловых
