Реквием по старому миру

2 октября 2008, 00:00

Когда лидеры развитых мировых держав начинают подводить итоги эпохи, когда они говорят о наступлении «новой эры» или о смене моделей развития и ищут виновников глобального кризиса — это многое значит. Что же нас ожидает? Бизнес заставят платить большие налоги, а наемных работников — больше работать? Никто пока толком не знает. Но представители западных политических элит уверены, что трудно будет всем

Каковы будут последствия близкого уже краха Уолл-стрит?» — именно так сформулировал вопрос министр финансов ФРГ Пеер Штайнбрюк на первой осенней сессии бундес­тага. «Соединенные Штаты потеряют свой статус сверхдержавы в мировой финансовой системе. Мир станет многополярным», — такая точка зрения не нова, но то, что ее разделяет главный финансист крупнейшего государства Евросоюза стало для многих сюрпризом. «Мир, — сказал Штайнбрюк, — уже никогда не будет прежним». И назвал винов­ника глобальной перестройки — это нынешняя администрация США. Еще прошлым летом, когда разразился ипотечный кризис, она должна была вмешаться и сделать то, что делает сейчас — взять под государственную опеку несостоятельные финансовые институты частного бизнеса.

«Идея всемогущества рынка, которому нельзя противопоставлять никакое политическое вмешательство, никакие правила, была сума­сшествием. А мысль о том, что рынок всегда прав — глупостью», — обрушился на рыночников-догма­тиков в тот же день президент Франции Николя Саркози в Тулоне перед аудиторией в 4,5 тыс. человек. А ведь еще пару лет назад французы считали его одним из самых последовательных либералов. Ироничные французские журналисты уже окрестили эту революционную речь своего президента «речью правды». Худшее, вещал Саркози, еще впереди: кризис далек от завершения, французов ожидают лишения — некоторые потеряют работу, рост замедлится, покупательная способность снизится. Наступают времена нехватки и дефицита: сырья будет мало, энергия — дорогой. Надо срочно менять традиции потребления.

Короче говоря, Саркози поставил крест на эпохе благосостояния. По его словам, кризис поставил крест на «мире, созданном после падения Берлинской стены, жившем мечтой о свободе и процветании».

Кто же виноват в этом крахе светлых надежд? По версии Саркози, главный виновник — спекулятивный капитализм. «В течение нескольких десятилетий мы создавали условия, при которых промышленность оказалась подчиненной логике финансовой краткосрочной рентабельности… Мы позволили банкам спекулировать на рынке. Финансировались спекулянты, а не предприниматели. Это было сумасшествие, за которое мы сейчас расплачиваемся», — обличал президент Франции. По его мнению, миссия национальных, государственных институтов в регуляции рынка была напрасно списана в утиль.

Наступающую новую эпоху Николя Саркози никак не определил. За него это сделали комментаторы, которые почувствовали в словах президента приближение эры государственного капитализма. Французские журналисты изощрялись в сарказме. «Почему бы не создать международный трибунал, который бы осудил преступников рынка? — ехидничали они. — А еще лучше организовать “Гуантанамо для спекулянтов”».

Но Николя Саркози вовсе не был настроен шутить. Он настаивал на контроле не только над рейтинговыми агентствами, но и над банками — вплоть до зарплат и финансовых вознаграждений банкиров — и подчеркивал необходимость поставить неудобные вопросы об офшорах, куда утекают деньги, принадлежащие налогоплательщикам. Саркози призвал лидеров развитых стран пересмотреть основания действующей со времен Второй мировой войны системы глобальных финансов и разработать новые Бреттонвудские соглашения — в противном случае мир ожидают торговые войны и протекционизм.

Подобные выступления первых лиц ведущих европейских государств, а также вынужденное массированное вмешательство американских регулирующих органов в рыночные отношения говорят о том, что время для дискуссий о «свободном рынке» и «либеральной глобализации» вышло. Вместе с новой эпохой приходит новая мода — на государственный патернализм и контроль. Движение верное, хоть и запоздалое. Главное, чтобы новая мода была умеренной — не тотальной и не радикальной.