Наша небольшая группа шагает в полной тишине. Мы идем от деревни к лесу по деревянным мосткам, скользким от мелкого дождичка. Мне уже несколько минут хочется прокашляться — у курильщиков горло по утрам как чужое. Наконец негромко кашляю, на что Мила, идущая впереди, немедленно оборачивается и бросает на меня строгий взгляд поверх очков. Больше шуметь не рискую.

Мостки заканчиваются у металлической сетки. Группа останавливается, и Сергей по очереди указывает пальцем на двух своих помощников и двух корреспондентов, а затем на дверь в ограждении. Все понятно: эти четверо пойдут с ним внутрь, а еще пятеро останутся. Просто сцена из боевика про спецназ, разве что не все мы в хаки и на ногах у нас в лучшем случае резиновые сапоги, а не тяжелые армейские ботинки.

Место действия — лес у деревни Бубоницы в Тверской области в 400 километрах от Москвы. Цель спецоперации — сначала отловить, а затем выпустить на волю медведей.

Передержка

— Проект спасения и реабилитации медвежат-сирот запущен в 1996 году, — говорит Сергей Пажетнов, начальник проекта и одновременно научный сотрудник Центрально-лесного государственного биосферного заповедника. — А методика разработана еще раньше. Максимально здесь было 23 медвежонка, но это очень большая нагрузка и на окружающий лес, и на нас. Мы считаем, что одновременно можем принять до 15 животных. Сейчас здесь их семеро, но один уже оставил группу и живет отдельно.

Медвежата рождаются зимой в берлоге, когда стоят лютые морозы. Остаться сиротами они могут по нескольким причинам. Совсем маленькие — если медведицу что-то спугнуло, она вышла из берлоги и больше туда не вернулась, спасая себя. Враг у медведя один — человек, и если он обнаружил лежбище, значит, оставаться там опасно. Другой случай — когда вся семья в конце марта или в апреле вышла из берлоги и медведица либо погибла, либо просто потеряла детенышей. Зоологи говорят, что медведь умеет считать только до двух: «один, два, много». То есть медведица не разбирает, сколько за ней идет отпрысков — четверо или, допустим, уже трое, а один где-то потерялся.

И новорожденных, весом около 500 граммов, и медвежат постарше егеря передают Пажетнову. Собирают их по всей Центральной России, но иногда сюда попадают звери и из Карелии, и даже из Сибири.

Выхаживание медвежат, или, как говорят зоологи, передержка, заключается в следующем. Прибывшего детеныша осматривают, взвешивают, определяют возраст. Если медвежата маленькие или вовсе новорожденные, то их определяют на постой в домик-берлогу со специальными отапливаемыми ковриками и кормят каждые два часа из соски. Выкармливают коровьим молоком или молочной смесью, причем, как говорит Сергей, молоко от разных коров мешать нельзя, так как у малышей может расстроиться желудок.

Потом медвежат приучают к миске, а с первыми проталинами выводят в вольер — огороженный сеткой гектар леса. Летом дверь вольера открывают, и медведи свободно гуляют по окрестностям, чему свидетельство — многочисленные следы на грунтовке возле деревни. Здесь же они и питаются, ведь медведь, по сути, животное травоядное, даже времени на кормежку он тратит почти столько же, сколько корова: в среднем четыре часа в день.

Контакт с человеком в это время минимальный, но один раз в день в вольер приносят подкормку — сухую смесь, специально составленную в Институте фармакологии, и медвежата далеко не уходят. Так их и содержат до выпуска либо до зимовки.

— Есть проблемные медведи — те, которые могут выйти к людям,— говорит Сергей. — Мы таких укладываем на зимовку: выбираем место, пригодное для берлоги, и уводим туда. Зимой медведь дичает.

Отлов

Помощники Сергея, сын Василий и его друг Михаил, подхватывают жестяные ведра с кормом, и наша делегация направляется внутрь вольера. Все так же в полной тишине, чтобы не распугать животных. В противном случае их придется ловить по всему вольеру или использовать специальные ружья, стреляющие капсулами с наркотиком.

Через минуту шестерка медвежат бодро, с солидным для некрупных еще животных ревом трусит за Василием к месту кормежки.

Дальше действие развивается быстро: Сергей хватает 30-ки­ло­граммового медвежонка за шерсть на загривке и пояснице, поднимает его в воздух, а Вася шприцем вводит в ягодицу сно­творное «Золетил». То же самое проделывают со вторым зверем. Остальных пока не трогают: выпускать их будут довольно далеко, за 100 километров отсюда, а в «Лендровер», на котором их повезут, больше двух ящиков с медведями не влезает.

Обездвиженных медвежат зовут Нора и Хор — это самка и самец из одного помета, найденные в марте на лесной дороге в Новгородской области, недалеко от города Холм. Обычно медведям кличек не дают, но если дают, то называют по первым буквам той местности, где их нашли.

Зоологи производят все положенные замеры — рост, вес, специальным прибором контролируют пульс и насыщенность крови кислородом, причем последнее измерение делается на языке — единственном свободном от шерсти участке. Языки у обездвиженных медвежат свешиваются наружу, как у собак в жару. А если медвежонок бессознательно пытается убрать язык обратно в пасть, Сергей разжимает ему челюсти и рукой вытаскивает его.

У Норы между тем возникают проблемы: она поперх­нулась и начала хрипеть. Сергей тормошит ее минут пятнадцать, пока хрип не переходит в ровное дыхание — ко всеобщему умилению. В целом же все действо, вплоть до погрузки животных в контейнеры и далее в машину, эмоций типа «сю-сю» не вызывает — наверное, потому что это все же медведи, хоть и маленькие. Надо сказать, что сами зоологи относятся к зверю серьезно.

— Везде, где есть медведи, случается, гибнут люди, — говорит Сергей. — А в наших лесах популяция серьезная: только в Тверской области их около двух тысяч.

Мать медвежья

— На небольшом расстоянии от двух главных мегаполисов России и совсем близко к большим городам типа Новгорода, Твери, Смоленска сохранились леса, где бурый медведь — зверь обычный. Причем эти популяции вполне здоровые и самодостаточные,— говорит старший Пажетнов, Валентин Сергеевич, доктор наук, главный медвежатник у нас в стране и один из главных в мире. Мы беседуем в его доме в Бубоницах, сидя за столом на вполне современной кухне. То есть это я сижу, а зоолог крутит через мясорубку мелкую рыбку на котлеты. Сейчас Пажетнов работает с медведями уже не так много, как раньше: он вместе с волонтерами и женой Светланой Ивановной кормит маленьких медвежат из соски и мисок, когда те содержатся в домике-берлоге. А начинал проект именно он.

История его жизни такая. Валентин отслужил в армии и решил стать охотником. Тогда он считал, что сможет жить охотой и быть поближе к природе. Промышлял он в Сибири. Однако быстро выяснилось, что жизнь профессионального охотника сильно отличается от той, какая представляется любителям. Это изнурительная сезонная работа, к тому же тяжелая морально.

— Понимаете, я попал в ситуацию, где столкнулись разные мои интересы: страсть к охоте и отношение к ней как человека, отвечающего за благополучие окружающей среды, — говорит Валентин Сергеевич. — Один пример приведу. Я охотился на белку. Это охота особая — нужно убить как можно больше зверьков, чтобы заработать какие-то деньги. А год оказался не богатым на урожай еловой шишки и кедра, и белка перешла в сосновые боры. Сосновая шишка серьезно засмолена, смола прилипает к беличьим лапкам, уголкам рта, и белка растирает мордочку просто в кровь, чтобы ее снять. Пока я не рассмотрел это как следует, охота меня захватывала целиком. А потом заметил, что белка уже не обращает внимания на собаку, не боится ее и продолжает есть. Потому что она голодная! Начинаешь задумываться, вправе ли ты лишать зверька жизни. Хотя с охотоведческих позиций, наверное, правильно именно таких зверьков отстреливать, чтобы у остальной популяции было больше корма. В общем, это был первый и последний год, когда я охотился на белку.

Пажетнов выучился на охотоведа, а в 1972 году познакомился с Леонидом Крушинским, знаменитым советским биологом, изучавшим поведение и рассудочную деятельность животных. Крушинский предложил Пажетнову провести исследование формирования поведения бурого медведя. Охотник должен был стать медвежатам суррогатной матерью — создать им семью прямо в лесу. До этого никто такого не делал.

Научное наблюдение за животными требует знания зоо­психологии, поэтому Валентин Сергеевич два года проходил практику в виварии биофака МГУ, где его учили «съему информации». Работа проводилась в 1974–1976 годах в Цент­рально-лесном заповеднике, в 100 километрах от Бубониц. Изначально исследователи собирались отловить медведицу, а затем забрать медвежат, но случилось по-другому: заметив у берлоги человека, медведица убежала, а три медвежонка — два самца и самочка — остались. Первый, кого они увидели вне берлоги, был Валентин Сергеевич, на него у медвежат и произошел импринтинг, то есть детеныши стали воспринимать его как свою маму.

Два с половиной года Пажетнов сопровождал подрастающих зверей: неделями жил в лесу до самой зимы, а весной снова встречал медвежат у берлоги.

— К концу вашего «материнства» медведи, наверное, уже большие были?

— Ну, 60–80 килограммов.

— Такие звери опасны?

— Для нас нет, а с другими людьми они не контактировали. Но травму все равно можно получить. Я правда, не получал ни разу, а у моей жены — она изучала их пищевое поведение — дважды было.

Принципы жизни

С этой работы и началось создание методики реабилитации медвежат. В основе ее, как уже говорилось, — минимальный контакт животных с человеком: если медвежат не брать в руки, то они сами обучаются всем навыкам, необходимым для жизни в лесу. Эту методику с начала 90-х и стали применять в Бубоницах. В окончательном виде проект сформировался в 1996 году, когда его начал спонсировать Международный фонд защиты животных, IFAW.

Если медвежата маленькие или вовсе новорожденные, то их определяют на постой в домик-берлогу со специальными отапливаемыми ковриками и кормят каждые два часа из соски. Выкармливают коровьим молоком или молочной смесью

Вообще-то, для популяции медведя в европейской части России не имеет никакого значения, сколько медвежат ежегодно выпускают на волю. Работа эта важна по другим причинам. Первая — отработка самой методики: не всюду и не со всеми видами дела обстоят так хорошо, как с бурыми медведями в России, а метод-то — универсальный. Вторая причина — научная. Как говорит Сергей Пажетнов, нельзя выпускать на волю медведей, не изучив их психологию. Работа ведется постоянно, в этом году, например, будут наблюдать, как медведь ложится в берлогу на зиму. Для этого уже создано искусственное лежбище. И третья причина — гуманистическая.

Медведица убежала, а три медвежонка — два самца и самочка — остались. Первый, кого они увидели вне берлоги, был Валентин Сергеевич, на него у медвежат и произошел импринтинг, то есть детеныши стали воспринимать его как свою маму

— Мы же люди, — говорит Валентин Сергеевич. — Мы в ответе за то, что живем по соседству и в содружестве с природой. Природа точно так же относится к человеку, как и он к ней — либо дружелюбно, либо агрессивно.

Я бы отдельно добавил еще четвертую причину: трем поколениям Пажетновых очень нравится этим заниматься.

«Лендровер» останавливается среди заросшего бурьяном поля рядом с заброшенной деревней. Ящики с уже очухавшимися от наркоза медвежатами выгружаются, дверцы открываются. Сергей громко стучит железом по железу, чтобы отогнать животных подальше. Медвежата отбегают метров на шестьдесят, потом останавливаются с явным желанием вернуться к машине. Мы поспешно грузимся и отбываем. Есть в этом что-то очень правильное: в конце концов, это ведь их лес.

Фотографии: Варвара Лозенко для «РР»