В предбаннике Театра.doc спал драматург. Крупное его драматургическое тело покоилось на двух столах, в головах лежала сумка. Очевидно, он положил ее с определенной целью, но подсунуть под голову не смог и заснул прямо так, безо всякого удобства.
На сцене тем временем актеры закончили читать пьесу «Зернохранилище» другого драматурга — Натальи Ворожбит. Пьеса — про Голодомор на Украине. И вот стали искушенный зритель и специалист пьесу обсуждать — говорили про заказуху, про ангажированность. Мол, на потребу украинского дня пьеса. Что драматургу, как Ахматовой и Пастернаку, изменила муза. Когда именно муза изменила двум предыдущим гениям — не говорилось.
А пьеса между тем хорошая, написана мастерски — и, на секундочку, по заказу Королевского Шекспировского театра. И, мало того, им и принята.
Голоса спорящих хотя и доносились до спящего драматурга, но никакого действия на него не оказывали. Однако драматурга нельзя было оставлять в этом послеполуденном отдыхе на столах — а ну как он храпеть начнет, а зритель — выходить?
Дискуссия в зале продолжалась. Наталья Ворожбит по происхождению киевлянка и книг о Голодоморе явно читала больше, чем дискутирующие. С чем там спорить, было неясно — одна страшная правда. Но парадокс ведь в чем: на Украине только митингуют, памятники ставят, книжки псевдоисторические штампуют — а художественно никто не озаботился. Озаботились почему-то Москва и Лондон.
Драматурга в предбаннике стали ворочать. Приходила известный кинорежиссер, приносила драматургу подушку и даже пыталась приладить ее к неподвижному телу. «Да как же ты подсовываешь — дай лучше я!» — нервно шипел на нее завлит одного театра. Драматург не реагировал совершенно. Он спал. Непробудно, веско.
Постепенно образовалось целое окружение — людей неравнодушных к таланту драматурга и его человеческим качествам, в том числе и я. Возникла утопическая идея — перенести драматурга в гримерку. Утопическая в силу несоответствия масштабов неравнодушных и титана мысли. Мы были как лилипуты рядом с Гулливером. Во всех смыслах.
Тем временем в зале кто-то встал и сказал: «Я сам из Херсона и живу в риторике Голодомора. А эта пьеса совершенно в другой риторике. В хорошей!»
Драматург проснулся. Оглядев сердобольных женщин, всех назвал по именам. Всех — даже в таком состоянии — помнил! Потом сел. Женщин долго обнимал, обдавая.
Из зала попросили не шуметь. Один раз, другой. Потом вышел главный по тарелочкам — по новой драме — режиссер Михаил Угаров, молча посмотрел на нашу скульптурную группу с подушкой и снова зашел в зал.
Драматург, медленно моргая и еще медленнее проверяя внутренний карман куртки, сказал: «Девчонки, у меня столько бабла — поехали бухать!»
Я не поехала. На следующий день встречаю — у ларька. Уже с лимонадом. Стоит веселый, прекрасный и говорит: «Все вчера пропил! Подчистую! Одна незнакомая девушка подходит ко мне и говорит: “Спасибо вам за вчерашний подарок!” Вот думаю, какой подарок?»
Надо было и мне ехать. Сидела бы сейчас в жемчугах.
