Накануне в психоневрологическом интернате № 11 готовились — рисовали животных: солнце, похожее на яблоко, висит над рыжей собакой, похожей на кошку; девочка, встав на одно колено, пожимает лапу верному псу; на дорожке, ведущей к оранжевому домику, собака-кавалер делает предложение лапы и сердца собаке-даме. Рисунки добрые и очень детские, хотя детей в интернате № 11 нет: его обитатели и правда выглядят, говорят и мыслят по-детски, но им всем уже исполнилось восемнадцать.
Первые шаги по приюту «БИМ». На лицах «детей» — смесь любви и ужаса.
— Ой, жал-ко… Как их жалко-то, а… До смерти жалко…
Маша — собачница. Сколько ей лет, непонятно: с виду тринадцать, но «восемнадцать уже было». Раньше, в детском доме, у нее была куча собак, теперь, в интернате, один только Рекс, да и тот уличный.
Взрослые дети сидят за длинным столом, покрытым скатертью. На ней нарисованы арбузы, персики, черешня, виноград, пирожки. Жара, светит солнце. Почти пикник.
— Если хозяин обидит собаку, она может уйти к другому. Да-да, такое бывает, — говорит Маша, знаток собачьих душ. — А когда человек умирает, собака чувствует — скулить начинает, не ест, не пьет. Собаки не злые.
— Сначала к ней надо подойти и проверить. Если виляет хвостом, значит, добрая, если лает — злая, — замечает Максим, который вообще-то предпочитает волков. — Однажды отец пригласил меня к себе, в Северную Америку. Из леса выбежал самец — да, волк. У него были клыки — я видел… И послушайте, чем закончилось… Когда самец выбегал из леса, чтобы на меня напасть, волчица возле меня встала и принялась лаять на него… Волк-самец убежал. А волчица сидела и хвостиком виляла. Она старалась меня сберечь… Знаете почему? Так она меня отблагодарила за то, что я ее от охотников спас.
— Хочешь посмотреть на волчицу? — тихо, будто устыдившись мягкости своего голоса, спрашивает Максима ветеринар, крупный мужчина, одетый как врач.
— Девочка, девочка! — зовет Максим волчицу Кору, прислонившись к прутьям клетки.
Кора медленно приближается, пригнув к земле зад. Она сыта и стара, ей лень проявлять агрессию. Никто и не вспомнит, когда она в последний раз скалила зубы. В ее светло-желтых глазах только удивление: столько детей вокруг!
— Руки не совать, — предупреждает ветеринар.
Максим резко отдергивает руку от прутьев и отходит. Я слышу его голос за спиной: «Вот такая волчица меня и сберегла… Притащила меня в пещеру и всю зиму отогревала…»
— Да брешешь ты все! — останавливает его кто-то из девочек.
— Максим, твой папа до сих пор в Северной Америке? — спрашиваю я.
— Он в раю. Воевал в Афгане, погиб. Перед смертью просил меня присмотреть за заповедником. Я ж сирота — никого у меня нет. Я б хотел завести котенка…
Сотрудники собачьего приюта выстраиваются по всему его периметру. Им, видимо, раньше не приходилось сталкиваться с детьми с ограниченными возможностями.
— Ой, моя, моя, моя…
— Котик, тебя больше никто не обидит. Никто не обидит, потому что я тут!
— Прелесть! Просто прелесть!
Дети в вольере с кошками. Кто-то из женщин замечает, что ученики обычной школы обращались бы с животными по-другому — без этой теплоты и ласки.
— А откуда здесь берутся собаки? — спрашивает меня девочка с широко расставленными глазами.
— Кто-то попадает под машину. Кого-то выбрасывают…
— Я бы никогда не выбросила свою собаку! — говорит она.
Машины родители любили собак — это почти все, что она о них помнит. У них были две собаки. Потом они сдали дочку в детдом, она подросла и тоже стала любить собак. В приюты часто попадают собаки, которых хозяева выгоняют из дома, потому что животных надо лечить, а не получается.
— Мне так и не сказали, почему меня сдали, — говорит Маша. Всех женщин она называет мамами. — Помню, сначала они меня лечили, а когда я немножко подросла, сдали в хорошие руки. А в детском доме у нас тоже собака была — Шарик. Я ее подкармливала обедом, а она чувствовала, что я добрый человек.
Максима тоже сдали. Кора — первая волчица, которую он увидел в жизни.
При появлении Оскара — южноафриканской дворняжки с кисточкой на хвосте — приютские собаки хрипло лают. Когда-то Оскар тоже жил в приюте. Джоан спасла его от усыпления. Он подходит к вольеру с кошками. Несмотря на свою важную миссию, Оскар реагирует на кошек так же, как любая другая собака.
— Мои кошки могут и в глаз дать, — предупреждает основательница фонда «БИМ» и четырех других частных приютов для животных Дарья Тараскина. В ее голосе слышится гордость. Она берет Оскара на поводок — Джоан почему-то забыла это сделать.
Интернатовцы перемещаются к вольерам с обезьянами. Хусейн — обезьяна с красным задом — не в духе. Макак Лаврентий Палыч грустит: у него диабет. А Хусейну не нравится, когда возле него толпятся: тут не зоопарк! Два года он просидел в узкой клетке «домашнего зоопарка» в Одинцово, и такое обращение его сильно озлобило. Когда Дарья забрала Хусейна в приют, тот швырялся мисками, прыгал на сетку вольера и тряс ее всеми четырьмя лапами.
— Надо его переименовать, — предложил директор фонда «БИМ» Сергей Сердюк.
Джоан привезла с собой брелоки. На них нарисована собачка, похожая на Оскара, а внизу надпись: «Adopt a dog».
— Как это переводится? — спрашивают меня девочки.
— Удочерите собаку. Ну, или усыновите пса.
— Удочерите собаку! — несется от одной девочки к другой. — Удочерите собаку!
— Я готов здесь работать, — говорит Максим. — Я бы с удовольствием сюда приехал и присматривал за собаками. За теми, которые поменьше, потому что они беззащитные.
— Без-за-щит-ны-е! — повторяют девочки.
— А почему собаки лают, кусаются? — спрашивает меня Маша.
— Может быть, кто-то когда-то их обидел.
— Для меня на первом месте собаки, потом люди.
— Почему?
— Потому что люди их бросают, а собакам обидно.
— Всем обидно, когда бросают…
Дарья Тараскина не любит, когда ее называют «зоозащитницей», считает это слово ругательным. Зоозащитников ругают почти всегда. Их самая большая вина — забота о бездомных животных, а не о детях из детских домов. И странно слышать от детдомовцев, что для них животные тоже на первом месте. Может, потому что они тоже брошенные?
Дети с ограниченными возможностями уезжают из приюта. Будь они учениками обычной школы, вернувшись домой, поделились бы своим добрым отношением к животным со своими сверстниками. А те — с другими. И цель Джоан и Оскара была бы достигнута: в мире стало бы меньше брошенных животных. Но то добро, которое эти взрослые дети увозят из приюта «БИМ», будет навсегда заперто в интернате № 11, обитатели которого вряд ли когда-нибудь смогут завести себе кошку или собаку.
