Почему никто не сомневался в победе на выборах в немецкий бундестаг Ангелы Меркель, лидера коалиции консерваторов и либералов? Ведь она, если разобраться, пришла к победе вопреки всему. Против нее были объективные обстоятельства: кризис, банкротства предприятий, рост безработицы, крайне неудачная и непопулярная война в Афганистане, в которой участвует Германия. С точки зрения субъективной у Меркель нет ни харизмы президента США Обамы, ни динамизма президента Франции Саркози. Она использует явно меньше косметики, чем итальянский премьер Берлускони.
Успех столь слабой фигуры, как Меркель, не единственный и не главный парадокс немецких выборов. Когда глядишь из российского далека, не вполне понятно, почему для немцев политический здравый смысл сместился резко вправо, почему они предпочли рыночное правительство — без социал-демократов, но с либералами. Казалось бы, фиаско неолиберализма и рыночной ортодоксии стало одним из главных убеждений, которое европейцы вынесли из кризиса. Так отчего же немцы сдали вправо?
По мере развития глобального кризиса они испугались дважды. В первый раз их бюргерский здравый смысл был потрясен масштабом безумия банкиров и финансистов. Прочная вера в эффективность и прозрачность рынка рухнула. А второй приступ страха они испытали, когда последовала реакция, когда политический класс вдруг заговорил о неизбежности и желательности возвращения сильного государства — как рыночного регулятора, как социального арбитра, перераспределяющего «по справедливости» доходы между бедными и богатыми.
Сегодня государство в виде налогов присваивает себе примерно 50% доходов от всей экономической активности. Это в среднем по Европе. В Германии этот показатель составляет 48%, во Франции — 53%. Более всего госучреждения эффективны именно в сборе налогов, а потому фискальные институты можно назвать самыми успешными в экономической истории институтами государства. Но благодаря кризису они обещают стать еще эффективней. Именно грядущей фискальной революции, расширения полномочий «холодного государственного монстра» и испугались немцы.
Европа уже живет в условиях развитого полусоциализма: установлен минимальный уровень зарплат, работают универсальные системы пенсий и здравоохранения, образование практически бесплатное. От всего этого ни немцы, ни европейцы отказываться, конечно, не хотят. Они понимают, что все это достигнуто благодаря выверенной фискальной политике. Поэтому-то в последние два десятилетия дебаты о налогах не только определяют содержание политического разговора, но и придают смысл всему политическому полю, фундаментальному отличию правого от левого. Ведь что значит сегодня быть левым в Европе? Грубо говоря, выступать за повышение налогов до 60%. А что значит быть правым? Обещать понизить налоги до 35%.
Кризис стал причиной астрономических государственных дефицитов. Правительства неизбежно пойдут как на повышение налогов, так и на сокращение социальных выплат. Отдав свои голоса правым, немцы выразили суть политического настроения западных европейцев сегодня: они с легким ужасом смотрят на то, как одна крайность сменяет другую, как на смену рыночной вседозволенности приходит железная пята фискалов и бюрократов.
