Ничто не предвещало вражды. Моя подруга Гусева нахваливала новую группу Тома Йорка (это солист культовой Radiohead). Я, говорит, тебе новый клип покажу. Посмотрев, как Йорк вяло танцует и довольно беззвучно поет, я, как мне показалось, справедливо заметила:
— Жалкий он какой-то. И песня какая-то нудная.
Что тут началось! Я говорю:
— Перед тем как убить друг друга, разберемся как культурные люди, чем именно хороша новая группа Йорка?
Гусева подумала и говорит:
— У меня в животе от нее волны. От перкуссий особенно.
И это аргумент? Я говорю:
— Так были же сотни прекрасных групп в те же 90-е: и Blur, и Pearl Jam, и Soundgarden, и Sonic Youth. От них в животе вообще цунами могли быть!
Тут Гусева опять забыла, что она интеллигентный человек, и заявила:
— А твой хард-рок — вообще скучища!
Остаток вечера прошел в зверских криках и неоспоримых аргументах вроде «а мне нравится» и «да что ты понимаешь».
Мы очень любим спорить о музыке. В нашей компании жалких интеллигентов почему-то никто не слушает «А белый лебедь на пруду». Музыкальные школы и гуманитарное образование накладывают свой отпечаток, сказывающийся в вялости темпераментов и рафинированности вкусов, как у династии Валуа. И все равно доходит до смертоубийства.
Однажды на вечеринке бородатый арт-критик отстаивал Элтона Джона. Замдиректора магазина hi-fi техники эта идея не нравилась: он любил Хендрикса.
— Кто такой этот ваш Хендрикс? И умер он с перепою, — волновался бородач.
— А ваш Элтон Джон известно кто! У него вообще муж! — возражал замдиректора.
Напеть какие-нибудь произведения обоих титанов никто из спорщиков не cмог.
— Ваш Хендрикс — это музыка разрушения! — обличал весь психоделический рок арт-критик. — Это суицид культуры!
Дошло до обострения, было ясно: кто-то должен умереть.
А тут еще один меломан, любитель электронной музыки, сказал:
— А давайте-ка я вам свою любимую группу Coil поставлю.
И поставил.
Раздалось что-то вроде страшного металлического скрежета, царапания щебнем по стеклу и завывания в трубе. Все затихли.
— У меня еще восемь альбомов! — сказал удовлетворенный эффектом меломан.
Спор прекратился. Но азарт остается. Аргумент по-прежнему один: от музыки в животе волны.
Иммануил Кант музыки не любил. И вывел из этой нелюбви закон, что музыка — искусство не столь благородное, как живопись, ибо досаждает человеку, который не желает ее слушать. Когда ко мне приходят друзья со своей музыкой, я триста раз подумаю, подпускать их к аппаратуре или нет. Но вот они подарили мне совершенно идиотскую картину — и она висит до сих пор.
Почему это происходит? Что-то Кант знал, но объяснил как-то невнятно. Тут я вспомнила, что в университете меня чему-то учили. К примеру, психолингвистике. Я открыла книгу «Сенсорная биология», а там написано: «Различия в “стратегии” слуховой и зрительной рецепции очевидны. В первом случае механическое смещение стереоцилии прямо передается на ионные каналы клеточной мембраны, заставляя их быстро открываться или закрываться, что вызывает де- или гиперполяризацию мембраны. В случае зрительной рецепции родопсин, поглотивший квант света, лишь запускает каскад ферментативных реакций».
…Вообще-то эту колонку должен был писать отдел науки…
У звуковой клетки вибрации (те самые волны, которые ощущала в себе Гусева) воспринимаются пучком волосков на верхушке самой клетки. Оборудована она получше. А в зрительной клетке то, чем она может воспринимать сигнал, появляется опосредованно, благодаря цепи реакций усиления светового сигнала. И пока туда свет проникнет — времени пройдет в 100 раз больше. Короче, зрительная клетка — тормоз.
Ну а если по-простому: звуковые стимулы сильнее и быстрее зрительных.
Философ Маршалл Мак-Люэн приводил в пример негритянское племя, которому показывали картинки, а оно плохо их различало. Зато шевелило ушами при каждом шорохе: они привыкли ловить звуки в пустыне. Вот опасность, вот еда. Первобытное человечество существовало в устной эпохе, с неразвитым визуальным мышлением — оно не могло сфокусировать взгляд, зато звуки улавливало за километры. Чтобы развить в человеке зрительное мышление, понадобилось изобретение алфавита и книгопечатания, они и открыли новую эру — интеллектуала, человека визуального. То есть природное устройство клетки человечеству пришлось компенсировать цивилизацией.
А человек слышащий остается варваром. В споре уж точно. Против волн в животе не очень-то попрешь.
Получается, старина Кант был по-своему прав. Ну, и Гусева тоже.
Фото: Митя Гурин; иллюстрация: Варвара Аляй
