На а пермской маршрутке броский стикер: эвакуатор увозит на штрафстоянку машину с надписью «МВД». На некоторых машинах в городе можно увидеть еще один, на котором изображен милиционер, решительно отказывающийся от внушительной пачки с купюрами, и крупными буквами слоган: «За капитальный ремонт милиции». Так в Перми готовились к 10 ноября.
— Мы эту акцию ко Дню милиции затеяли, потому что понимали: не праздновать надо, а поднимать общественное мнение с требованием реформы МВД, — рассказывает нам один из организаторов общественной инициативы «За капитальный ремонт милиции» Сергей Пономарев. — Последней каплей стал Евсюков. Скинулись деньгами, напечатали стикеры. Теперь нам присылают предложения по реформе милиции, мы их обрабатываем, а потом отправим в Общественную палату…
Поднимая общественность на борьбу за реформу МВД, пермяки еще не знали о существовании в Новороссийске майора Дымовского. И эффект от их акции был бы, конечно, намного меньше. Зато становится понятнее, почему 10-минутное обращение майора имело такой резонанс: на очень уж благодатную почву упало зерно.
Оборотень без номеров
Я сажусь в темно-зеленую «ауди» без номеров. В ней уже сидят сам Алексей Дымовский и трое его помощников. Таким образом знаменитый майор уже две недели перемещается по Москве, ночуя каждый день на новом месте. Помощники — младший брат Сергей, новороссийский друг Роман и тезка Дымовского, бывший сотрудник московского уголовного розыска, который первым позвонил ему после видеообращения и предложил помощь. Мы разговариваем в кафе на заправке BР. Дымовский веселится, разглядывая людей за соседним столиком. По его мнению, они — его коллеги, только в штатском:
— Видишь, у него спереди волосы нормальные, а сзади окантовка? По уставу прическа. Блин, я опер со стажем, а они мне прислали каких-то новичков! Палятся как дети.
Впрочем, он даже не пытается изображать возмущение — происходящее ему скорее нравится. Дымовский вообще производит впечатление человека искреннего и не слишком заботящегося о том, что о нем подумают окружающие. Разговаривает на милицейском жаргоне, плохо отличимом от блатного, обращается на «ты», улыбка и жесты вальяжные, интонации то покровительственные, то агрессивные. С довольной улыбкой он демонстрирует мне в своем телефоне эсэмэски поддержки, которые ему присылают — от жен милиционеров из Новороссийска, чьи мужья уже вторую неделю не ходят на работу по субботам, от сотрудника ГИБДД из Питера, от омоновцев одного южного города, которые обещают подчиниться любому его приказу. Говорит, что собирается вернуться в Новороссийск — «раздать долги»:
— Я крови не хочу, но, блин, раз семью начали трогать… Они меня реально боятся, я же все там знаю. «Дело болгарина» подниму — несколько лет назад убили болгарина из посольства: он с проститутками связался, таксист его грохнул… А чтоб скандала политического не было, сделали, как будто он в море утонул. С таксиста содрали 800 тысяч, кажется…
— Есть доказательства?
— Нет. Но если я займусь, я наизнанку этих проституток выверну, они мне все скажут…
Тезка Алексей из группы поддержки, кажется, слегка морщится и переводит разговор в конструктивное русло — как надо реформировать МВД. Причем у него есть конкретные предложения.
— Давайте объявим: все, кто хочет уйти из органов, может сделать это сейчас, и мы гарантируем, что не будем преследовать за прошлые преступления. Но те, кто останется, будут работать по-честному, иначе — на двадцать пять лет в тюрьму железно.
— И сколько, вы думаете, останется?
— Процентов семьдесят. И это будут люди, которые реально хотят работать. Все говорят «система, система», но она же состоит из людей, а не железных машин. А людьми можно управлять. У нас простая техническая задача — начать наконец реформу. Эта машина сломалась. Ее толкают, она кое-как едет, но ее все равно надо ремонтировать. А ее пытаются красить.
У Алексея-не-Дымовского грамотная речь, спокойные глаза и стильная рубашка под свитером. Он похож на программиста, бизнесмена, банковского работника — на кого угодно, только не на милиционера, хотя отдал 15 лет угрозыску. Сейчас работает в службе безопасности коммерческой структуры.
— И еще в двух местах, — уточняет Алексей. — Надо зарабатывать. Жена у меня тоже отработала десять лет в органах и стала инвалидом, на коляске. И думаете, кто-то из ее начальства о ней позаботился? Как бы не так! Я из-за этого в том числе и ушел из милиции. Из-за такого отношения к людям.
— А пришел чего?
Алексей показывает рукой в область сердца.
— Не верите? А я правда жуликов хотел ловить.
Про Дымовского Алексей говорит, что он «сделал то, на что у меня пороху не хватило, хотя давно надо было».
— Я первый раз понял, что в этой системе что-то сильно нехорошо, когда начальник мне сказал: «А ты кто такой? Твоего мнения здесь просто не существует, запомни!» И это везде так. Перед начальством надо выслуживаться, потому что ты зависишь от него полностью. А начальству нужны показатели. Поэтому и творится такой беспредел…
Двоичный код успеха
На вопрос, что нужно в первую очередь поменять в милиции, чтобы она обрела человеческое лицо, оба Алексея отвечают почти хором:
— Систему оценки.
То же самое говорят почти все милиционеры, бывшие и действующие, с которыми корреспонденты «РР» общались в Москве и Новороссийске. Что именно их так достало?
Любому, кто захочет проникнуть в секреты милицейской статистики, прежде всего нужно запомнить буквы АППГ (аналогичный показатель прошлого года). В 2006 году приказом МВД № 650 систему оценки эффективности работы органов внутренних дел переориентировали со средних значений по городу, области или краю на этот АППГ. Теперь милиционеры сравнивают свою работу не с работой коллег, а с собственными показателями прошлых лет. Но на практике это начинание быстро выродилось в работу под девизом «ноль или единица». Именно в этом диапазоне по устному, но не обсуждаемому и повсеместному приказу милицейских начальников всех уровней должны держаться показатели работы по сравнению с АППГ.
Иными словами, если в прошлом ноябре ты раскрыл 20 преступлений, то в этом должен раскрыть 21. И ни в коем случае не 15 и не 25. Тот, кто раскрыл 15, — плохой работник, потому что показатель должен расти несмотря ни на что. Но и тот, кто раскрыл 25, тоже плохой, потому что в следующем ноябре ему придется раскрыть уже как минимум 26.
А если реальных преступлений всего 15? Или 5? Или их вообще не было? Такую возможность система не рассматривает в принципе. Если преступлений не хватает, их надо во что бы то ни стало найти, а если не получается — создать.
— Как конец месяца или квартала, так и ездим — ищем, кого бы привлечь. Все сгодится: и распитие в общественном месте, и незаконное подключение к электропроводам, — рассказывает участковый из Восточного района Новороссийска. — Раньше могли и за 100 рублей в тюрьму посадить. Теперь, слава богу, ущерб до 999 рублей переквалифицировали в мелкое хищение. У нас тут случай был: в магазине продавцам надоело, что один бомж у них все время по мелочи подворовывал что-то, они ему подкинули бутылку ликера за две тысячи и вызвали милицию. Чтоб посадить. Была бы у нас недостача дел в том месяце — и посадили бы. Но им не повезло: у нас, наоборот, был перебор, так что уговорили не составлять протокол.
Система породила даже «торговлю» преступлениями.
— Если в районе преступлений не хватает, раскрытые дела перекупают у коллег, — рассказывает глава профсоюза сотрудников милиции Москвы Михаил Пашкин. — Просто переписывается рапорт: мол, тот, кто задержал преступников, на самом деле не раскрыл преступление, а действовал по оперативной информации следователей из другого отдела. Им раскрытие преступления и приписывается. Такие «палки» по серьезным преступлениям стоят до 10 тысяч рублей. А мелочь вроде краж — тысячи по две.
Что грозит сотруднику, чьи показатели не укладываются в рамки «от нуля до единицы»? Сокращение и без того нищенской зарплаты. В сумме, которую милиционер получает на руки, гарантированный оклад может составлять меньше половины, остальное — надбавки и премии. А их выплата зависит от начальства.
Что грозит отделу внутренних дел, чьи показатели хуже других? То же самое — сокращение финансирования. Поэтому все РОВД России воюют за показатели.
— Надо повысить — выставляют карточки по несуществующим делам, надо понизить — укрывают реальные преступления, — рассказывает «РР» бывший высокопоставленный сотрудник новороссийской милиции. — Недавно в Центральном ОВД сняли все начальство: проверка чуть ли не 120 «палок» фальшивых нашла. И ведь везде так, просто проверяющие не всюду успевают.
Мы разговариваем с ним в машине, и мой собеседник, показывая на трехэтажное здание у дороги, проводит аналогию:
— Вроде каждый месяц на один больше — ничего страшного. Но вот посмотрите на этот дом. Если на него еще три этажа сверху достроить, оно, конечно, выдержит. А если десять?
На всероссийском интернет-форуме сотрудников милиции аду отчетности в целом и АППГ в частности посвящены сотни сообщений. Забюрократизированность — бич многих бюджетников, от врачей до силовиков. Но в системе МВД погоня за показателями, похоже, приобрела настолько эпический размах, что практически подменила собой собственно деятельность по профилактике и раскрытию преступлений. В разговоре с любым милиционером даже жалобы на низкую зарплату звучат после жалоб на «палочную систему».
Нельзя сказать, что статистика стала бичом системы только после появления приказа № 650.
— От статистики в целом система не могла отойти никогда, — рассказывает бывший замминистра внутренних дел России депутат Госдумы Владимир Васильев. — Но в советские времена упор зачастую делался на эффективность, начальство закрывало глаза, если статистика хромала, но при этом из какой-то отрасли был выведен криминал. Ведь можно каждый день, к примеру, ходить на рынок штрафовать торговцев и пополнять статистику, а можно найти каналы контрабанды и полностью перекрыть. Показатели будут ниже, а эффективность больше.
Такой подход в Министерстве внутренних дел пытались ввести в середине 90-х, уверяет Васильев. Например, когда в ходе реформы МВД создали отделы по борьбе с оргпреступностью (ОБЭПы), их подчинили непосредственно министру и не стали требовать «улучшения статистики». Это дало результат.
— Помню, силами ОБЭПа «отработали» тему паленого алкоголя, — вспоминает Васильев. — По всей стране вскрывали подпольные заводы, по итогам операции обратились к правительству с инициативой ввести акцизные марки. На милицейскую статистику это сильно не повлияло, но численность людей, умиравших от отравления алкоголем, снизилась.
Впрочем, победили все равно те, кто ратовал за оценку эффективности по увеличению показателей.
— Люди, которые отстаивали другой подход, проигрывали. Они оказались на периферии принятия решений. В итоге это привело к качественному вырождению системы, в которой процент плохих парней стал недопустимо высок, — резюмирует наш собеседник.
Проблема в том, что, какую сложную и многоуровневую систему ни изобретай, практика оценки реальности только с помощью нарисованных на бумаге цифр порочна в принципе, поскольку автоматически порождает подгонку реальности под требуемые показатели. «А что, если хотя бы на годик отказаться вообще от всякой отчетности и просто дать нам поработать без оглядки на цифры?» — написал один из участников милицейского форума. Качество же работы каждого сотрудника может оценивать, например, непосредственный руководитель (кандидатура которого утверждалась бы с учетом мнения сотрудников). А качество работы подразделения в целом — жители подведомственной территории. В приказе № 650 опросы общественного мнения впервые введены как один из показателей работы милиции, но с примечанием: «В итоговую оценку деятельности ОВД оценка гражданами не включается».
Бросок крысы
Самый популярный среди новороссийских милиционеров анекдот — про сотрудника, который приходит устраиваться на работу и говорит в отделе кадров: «А что, тут еще и деньги платят? Я думал, дают пистолет — и крутись как хочешь». Но рассказывать его могут только милиционеры. Если ты первым произнесешь ключевую фразу про пистолет, в ответ услышишь обиженное: «Ну конечно, вы думаете, мы все такие…». Даже если до этого тебе в подробностях рассказывали, как именно приходится «крутиться».
Как врачи, которые умрут, но не признают, что их коллега ошибся, так и милиционеры, страдая от притеснений начальства, испытывают к нему странную мазохистскую привязанность. Вот самая распространенная среди новороссийских коллег Дымовского оценка его обращения: «Он все правильно сказал. Только зачем надо было на всю страну нас очернять?!»
— Я понимаю, накипело у человека… Ну подошел бы к начальству, обсудил бы свои вопросы, — втолковывал корреспонденту «РР» бывший милиционер Сергей Гуцуляк, уволившийся из-за несогласия с методами работы этого самого руководства и теперь воспитывающий в Новороссийске юных кадетов.
— Я не хочу повторить «подвиг» этого славного майора, — объяснил свое желание сохранить анонимность даже после отставки другой бывший новороссийский милиционер. — Мне это триста лет не нужно. У нас о начальниках как о покойниках — или хорошо, или ничего.
То есть при тотальном недовольстве системой желающих бороться с ней — единицы. Помимо защиты мифической «чести мундира», еще одна причина — страх, и страх вполне конкретный. «На каждого найдется своя 286-я», — говорит Дымовский, имея в виду статью за «превышение должностных полномочий», обвинение по которой при желании можно предъявить любому сотруднику милиции.
В 2004 году один немаленький чин новороссийской милиции, уволенный за отказ «ложиться под начальство», написал письмо начальнику управления собственной безопасности МВД Константину Ромодановскому. Рассказал про «поставленную на поток практику завышения показателей», про требования «изыскания денежных средств» на оплату нужд УВД путем работы с «подведомственными бизнесменами», про автопарк служебных машин главы УВД Владимира Черноситова из шести иномарок, и даже про совершенное сотрудниками ОБЭП хищение вещдоков — «вино-водочной продукции на сумму один миллион 365 тысяч 58 рублей».
В письме на девяти страницах с 42-мя приложениями масса имен, фамилией и дат. Но ответ не пришел до сих пор. За пять лет автор утратил веру в московское начальство, которое «разберется»:
— Тут уже три или четыре проверки из Москвы были, а все на своих местах остались. Значит, кому-то же, наверное, Черноситовы здесь нужны — страший брат в УВД, младший — в милиции на транспорте. Все-таки крупнейший порт…
— А кому нужны?
— Девочка, — поворачивается он ко мне, — я много чего знаю, но я хочу лежать в гробу без дырки в затылке.
Про Черноситова все новороссийские милиционеры, бывшие и нынешние, рассказывают примерно одно и то же. Что перевелся сюда из Казахстана, что в общении с подчиненными очень резок, что на селекторных совещаниях орет матом. А главное, что выгнал или вынудил уволиться из УВД профессионалов, на место которых пришли люди, полностью от него зависимые.
Сам Владимир Черноситов, к сожалению, встретиться с корреспондентом «РР» отказался, сославшись на больничный. Но даже в жанре монолога его оппоненты выглядят не стопроцентно убедительно. Все мои анонимные собеседники рано или поздно проговаривались о собственных серьезных проблемах с законом: на одного заводили уголовное дело по обвинению в вымогательстве, на другого — за попытку сокрытия преступления… «Это банка с пауками, — охарактеризавал новороссийское УВД еще один его бывший сотрудник. — Все жрут друг друга».
Другое сравнение с животным миром прозвучало от автора письма Ромодановскому, когда я спросила, почему эта система решила сломаться именно сейчас и именно на Дымовском.
— Крыса обычно не нападает на человека, — ответил он, — но если ее загнать в угол, то она на него бросается.
Не идеальный мент
Едва ли не единственный новороссийский милиционер, который не стесняется вслух и без оговорок поддерживать Дымовского — старший участковый Приморского ОВД Вадим Ватанин. Но он вообще нетипичный.
Несколько лет назад в присутствии коллег начальник Приморского ОВД Валерий Медведев обозвал его «крысой» (слово это вообще часто встречается в милицейском лексиконе). Накануне весь отдел ловил преступника, стрелявшего в милиционера. Когда нашли брошенную им машину, в ней не было аккумулятора. Медведеву доложили, что аккумулятор спер Ватанин, за что и получил прилюдное обвинение в «крысятничестве». Это — версия Медведева. Ватанин же говорит, что аккумулятор действительно снял, но отнес не домой, а в ОВД — чтобы уберечь вещдок от хищения другими сотрудниками. Как бы то ни было, Ватанин счел, что его оскорбили, и подал на собственного начальника в суд. Дело было прекращено в связи с примирением сторон — по нереабилитирующим, подчеркивает Ватанин, обстоятельствам:
— То есть если бы он был не начальник ОВД, а обычный человек, то он бы сейчас ходил ко мне отмечаться, как судимый.
Прежде чем примириться, Медведев в присутствии начальников всех подразделений ОВД и их заместителей по требованию Ватанина перед ним извинился. После этого на Ватанина в течение года было возбуждено несколько уголовных дел по пресловутой 286-й, за «превышение полномочий», но он успешно доказал прокуратуре, что состава преступления в его действиях нет.
Кроме того, Ватанин отказался выходить на работу по субботам без письменного распоряжения начальства, а когда такое распоряжение поступило — но без указания, что сверхурочная работа будет оплачена, вернул приказ начальству с резолюцией: «Возражаю». Ранее он уже добился, чтобы оплачивались ночные смены — это дополнительные 600–700 рублей в месяц, вытребовал себе форму, которая не выдавалась годами… «Потихоньку расшатываю основы Приморского ОВД», — смеется он.
После всего, что рассказали Дымовский и его коллеги о системе отношений «начальник — подчиненный» в милиции, слова Ватанина звучат как фантастика. Спрашиваю, в чем секрет. Он с невозмутимым видом разводит руками:
— Какой секрет? Просто я умный, у меня на все есть бумажка, я устных приказов не исполняю, закон тоже не нарушаю.
— И вас не за что уволить?
— Было бы — давно бы уволили. Конечно, мне Медведев унижения не простил, что ему передо мной извиняться пришлось. Так что у нас с ним до первого промаха — кто первый споткнется.
— А зачем вам это нужно? За что вы так держитесь?
— Мне моя работа нравится.
— Работа участкового? Что именно вам нравится? Ходить по наркоманским притонам?
— Почему только по притонам? Я работаю с людьми, я хорошо выполняю свою работу, знаю закон, я на своем месте.
— А живете на что?
— Живу… На сбережения. Я в молодости на Севере горняком работал — нам тогда хорошо платили.
На следующий день Ватанин признается, что у него есть «отдельный источник дохода, связанный с работой, но легальный», а его коллеги без особого нажима с нашей стороны рассказывают, что источник этот — обыкновенный калым: одному паспорт надо побыстрее сделать, другого с учета снять. А «неприкасаемый» он не только потому, что умный, а еще и потому, что у него фээсбэшная «крыша» — бывший одноклассник занимает там какой-то немаленький пост.
На фоне Дымовского с его обещанием «вывернуть проституток наизнанку», на фоне его новороссийских коллег, которые, рассказывая про бесчинства начальства, говорят: «Конечно, сами мы тоже не ангелы», Ватанин с его расшатыванием устоев методом простого соблюдения закона выглядит почти идеальным ментом. Я делюсь с ним и этим наблюдением тоже, но он с негодованием его опровергает:
— У меня хоть и был при приеме на работу идеальный результат теста, но я не считаю, что настоящий милиционер должен быть таким, как я. Я же в органы случайно попал — был горняком, потом бизнесменом, а это все накладывает отпечаток. Я считаю, человек должен чуть ли не с детства в этой системе расти, династии там какие-то… Вот у нас есть в отделе ребята, которые сразу после школы в школу милиции пошли. Вы с ними поговорите — что они скажут.
С одним я поговорила, назовем его Андрей. На вопрос: «Зачем ты пошел в школу милиции?» — «Дурак потому что», — не задумываясь, ответил он.
Андрей хотел поступать в мореходку, но ему сказали, что туда без денег не пробиться, а в школу милиции — запросто. Поступил и сразу стал работать стажером, сейчас уже участковый. Живет он «в минус» — зарплаты хватает на съемную квартиру и два похода в гипермаркет. Он стабильно занимает 2–3 тысячи до зарплаты — и дальше по кругу. И это несмотря на доступный на его должности калым. «Кризис же у всех… — вздыхает Андрей. — У наших “клиентов” тоже кризис». Выходные у Андрея случаются по большим праздникам, потому что бумажной работы у участковых столько, что «если выполнять ее всю, то потребуется 48 часов в сутки».
Он ни разу за пять лет работы не был на больничном — потому что «кто болеет, те для начальства враги народа», но премию все равно получает не чаще раза в год. Жалеет, что пять лет назад пошел в школу милиции, но если сейчас уволится, ему придется отслужить в армии. А когда исполнится 27, то там вроде уже и до 35 недалеко — до милицейской пенсии… Так что пока Андрей намерен остаться.
«Дымовский»-1987
Вопрос, который Дымовскому задают едва ли не чаще всего — «Почему вы ждали десять лет?» Именно столько он работает в органах. Он оправдывается: не десять, меньше, первый раз позвонил на прямую линию с президентом Путиным еще в 2007 году. Рассказывает об этом почти как анекдот: «Я продиктовал свою должность и задал вопрос: “Когда закончится ментовский беспредел в Краснодарском крае?” Там молчали минуты две, я думал, связь прервалась. А потом переспросили: “Вы сказали, вы майор милиции?”»
Этот почти анекдот — квинтэссенция «эффекта Дымовского». То, что понимает под «ментовским беспределом» он — начальственное хамство, работа в выходные, отсутствие медицинского обслуживания, гонка за показателями, и то, что понимаем под ним мы — коррумпированные гаишники, стреляющие в людей пьяные майоры, заказные уголовные дела и жестокий ОМОН — разные вещи. Но связанные друг с другом. Дымовский фактически предложил обществу сделку: вы защищаете нас от произвола начальства, мы защищаем вас от произвола рядовых милиционеров. Как две загнанные в угол крысы, мы можем быть полезны друг другу.
В Новороссийске у Дымовского есть еще один сторонник, который наблюдает за происходящим с особым интересом. Это бывший старший сержант милиции Михаил Константиниди. В 1987 году в журнале «Советская милиция» была напечатана его статья под заголовком «Холодным душем по инициативе, или почему пассивен милиционер». С поправкой на хороший русский язык и отсутствие прямых обвинений в коррупции это в чистом виде обращение майора Дымовского: милиционеры перерабатывают, начальство хамит, путевку в санаторий получить сложно. А главное — рядовых милиционеров ни в грош не ставит руководство, их мнение не учитывается, и все это приводит к тому, что милиционерам «отбивают охоту к инициативе».
Михаил Константиниди рассказывает, что решил написать в журнал, потому что «не видел другого способа достучаться до широкой общественности». А ему казалось, что стоит только общественности узнать про сложности, с которыми сталкивается перестройка в рядах новороссийской милиции, как справедливость восторжествует. Ведь «взят решительный курс на поддержку людей инициативных, думающих»!
После выхода статьи ее автора заставили уволиться из милиции: «Коллектив вступился сначала, но созвали аттестацию, сказали: будете вякать — уволим». Он пошел работать сначала учителем в школу, потом стал адвокатом и теперь защищает в том числе жертв милицейского произвола.
Михаил Константиниди по-прежнему верит в то, что милиции можно вернуть человеческое лицо. Что для этого нужно? Он говорит вещи, от которых ему самому становится скучно: повысить зарплаты, ликвидировать «палочную систему», а главное — усилить общественный контроль, для чего необходимо зрелое гражданское общество… Но гражданское общество — это и есть результат постоянного взаимодействия разных групп граждан, в основе которого взаимная выгода, а не кристально чистые помыслы.
…В Москве майор Дымовский набирает на мобильном команду *100# и с гордостью демонстрирует мне результат: «Сумма на вашем счете — 9460 рублей». Люди прислали. Вероятно, когда там будет 140 миллионов, это будет означать, что предложенная им сделка одобрена всей страной.
Если в прошлом ноябре ты раскрыл 20 преступлений, то в этом должен раскрыть 21. И ни в коем случае не 15 и не 25. Тот, кто раскрыл 15, — плохой работник. Но и тот, кто раскрыл 25, тоже плохой, потому что в следующем ноябре ему придется раскрыть уже как минимум 26
«Давайте объявим: все, кто хочет уйти из органов, может сделать это сейчас, и мы гарантируем, что не будем преследовать за прошлые преступления. Но те, кто останется, будут работать по-честному, иначе — на двадцать пять лет в тюрьму железно»
Ватанин отказался выходить на работу по субботам без письменного распоряжения начальства, а когда такое распоряжение поступило — но без указания, что сверхурочная работа будет оплачена, вернул приказ начальству с резолюцией: «Возражаю»
Дымовский фактически предложил обществу сделку: вы защищаете нас от произвола начальства, мы защищаем вас от произвола рядовых милиционеров. Как две загнанные в угол крысы, мы можем быть полезны друг другу
Фотографии: Алексей Майшев для «РР»; Дмитрий Лебедев, Юрий Мартьянов/Коммерсант; Photoxpress
