Мы с Гусевой пошли в Камергерский. Есть места в Москве, которые будто вырезаны из европейских ландшафтов. Здесь на верандах сидят люди в пледах, едят карпаччо и пьют сидр, в барах идут вечеринки — и все это напоминает то ли Стокгольм после зимы, то ли Венецию в дни биеннале. В Выхино у ларьков люди отдыхают более по-русски, что ли.
— Давай помедленнее идти, чтобы как-то насладиться всем этим… — мечтательно сказала Гусева.
Вполне по-европейски, однако, расслабиться не удалось: в баре из-за стола нас подняли подростки, праздновавшие день рождения. Они уронили айфон за намертво приваренный к полу диван и требовали достать его, напирая на то, что «папа с ними разберется».
Это придавало модному бару русское очарование. Доев остывшую пасту у стойки, пока диван отрывали с корнем, мы ретировались.
В другом месте мы наконец выпили. Гусева развеселилась и стала обсуждать мальчиков. Один, мне неизвестный, был «косая сажень в плечах», второй жил в квартире в центре Москвы. Здесь я сказала многозначительно:
— Надо брать.
Но Гусева продолжила:
— С ним еще два мальчика из Саратова. Они вместе снимают.
— Тогда не надо брать, — сказала я.
— Так все мальчики с квартирами женаты! — с горечью сообщила Гусева.
Мы задержались возле витрины с бриллиантами. Ситуация немного напоминала «Завтрак у Тиффани». Тут я сообщила, что наш общий знакомый женится.
— А у невесты есть квартира? В центре? И дача? И машина? Ну понятно, — разозлилась Гусева. — Как мальчики так устраиваются? А все умные энергичные девушки без квартир всего добиваются сами, а потом еще и пашут на ипотеку. Вот почему так?
Чтобы отвлечь Гусеву от социальной несправедливости, я спросила, что у нас дальше в списке ухажеров. Гусева заупрямилась:
— Я тебе скажу, а они потом испугаются и исчезнут. Они всегда от твоих колонок исчезают.
Я заверила Гусеву, что настоящему чувству колонка не помеха.
Тогда мы с ней отсмотрели, так сказать, непосредственно еще одного кавалера. Гусева была опьянена своим увлечением и требовала подтверждения:
— Красивый он, правда?
Я ответила неубедительным мычанием.
— Он улыбается так, как могут только беззубые дети!
От собственной метафоры Гусева впала в умиление.
— Неужели вы все не видите, какой он прекрасный! — повторила Гусева с доронинскими интонациями, драматически сложив руки.
Этот призыв, видимо, был адресован миру вообще. Мир безмолвствовал. Почки ольхи шатались от ветра. Я с тоской подумала, что через пару дней моя аллергия будет в разгаре и я стану окончательно нечувствительной к прекрасному.
— Он красивый, — твердо сказала Гусева. — Возможно, несколько… глуповатый, ну, какой-то прямолинейный. Но нельзя же хотеть всего сразу — чтобы и красивый, и умный. Ты заметила, какие у него мышцы на талии? Как же мне нравится, когда у мужчин ярко выраженные косые мышцы! Аполлон! — с вызовом вскричала Гусева в ответ на мое молчание. — Да, он — Аполлон!
— Я могу согласиться, что он милый, симпатичный, но чтоб вот так сразу Аполлон… — вяло запротестовала я.
— Аполлон! — не сдавалась Гусева. — Самый настоящий! А то, что он не совсем умный, так это даже хорошо. Это самое восхитительное в людях сочетание: когда красивый, талантливый — и не очень умный.
Нельзя сказать, чтобы это сочетание меня восхищало. Я все-таки предпочитала полный набор.
— А то, что он талантливый, — не унималась Гусева, — это даже не подлежит сомнению. Он еще себя покажет! Я же могу его очаровать? Да я кого угодно могу очаровать. Потому что я очаровательная.
Здесь я веско кивнула. Гусева развеселилась.
— Но хочу ли я его очаровывать? Понимаешь, мое «я» разлетается на какое-то количество мультиличностей. Одна мультиличность хочет замуж, другая — огоньков и приключений, третья должна выполнять свой гражданский долг, думать о том, что происходит в стране, протестовать, а не спать, когда происходит несправедливость, четвертая хочет писать рассказы и быть писателем, пятая — еще чего-то… А когда в тебя кто-то влюбляется, он хочет только одну личность. А куда остальные-то девать?
Мы немного подумали над этой сложностью человеческой личности. Потом Гусева внезапно спросила:
— Ты помнишь выпускной в детсаду?
Я сообщила, что меня растила бабушка на дому.
— Значит, ты ничего не знаешь о жизни! — вскричала она. — В детском саду на выпускном ты отчетливо понимал разницу в возрасте. Старше на год были реально огромные, а младше на год были реально маленькие. Так вот, у меня ощущение, что он еще в детсаду, а я уже во втором классе!
— Но он же Аполлон, — возразила я.
— Да что Аполлон… — горько махнула рукой Гусева. — Он хипстер! А хипстеры подключились к сегодняшним общественным процессам только потому, что это модно!
Так с Аполлоном было покончено — руками одной из гусевских мультиличностей, отвечающей за гражданский долг и общественную сознательность. Но, думаю, найдется достойный юноша, который ответит запросам всех мультиличностей Гусевой.
Возможно, он найдется даже на следующей неделе. Весна все-таки.
