Когда мне исполнилось десять лет, дед подарил мне Давида. Давид был грязно-рыжим только-только оперившимся петухом. Дед подобрал его в Хайфе возле какой-то помойки и принес мне в кульке, скрученном из инструкции к газовой плитке. Выбрать имя дед не разрешил. По дороге домой он назвал его Давидом.
Месяца через три Давид превратился в колченогую, но гордую птицу. Он ходил по дому и раскачивался, заваливаясь на сторону, как бракованный метроном. Во дворе почти не появлялся, был трусоват. В дополнение к врожденной хромоте левый бок у петуха стал абсолютно плоским: каждый вечер я укладывала его на бок в кукольную коляску.
Крепче всех петух любил бабушку, она звала его нехед (на идише — «внук») и кормила сырой гречкой. По словам бабушки, однажды Давид посмотрел на нее и проскрипел: «Савта» (бабушка). Дед хохотал.
С точки зрения продуктовых предпочтений Давид попал в правильный дом. У нас был настоящий культ гречки: мешки стояли повсюду. На них складывали одежду, книги, использовали в качестве стульев, один раз уложили спать кого-то из гостей. Ну и, конечно, ели. Завтрак, обед, ужин — гречка была всегда.
Обычно бабушка готовила варнишкес. Проще говоря, гречку с лапшой. Когда-то давно это было праздничное блюдо и, кроме как в Пурим или Хануку, его не подавали. Оливье ведь каждый день не едят. Но уже с середины 80-х, а то и раньше, варнишкес стал чем-то вроде жареной картошки в России — его готовили по любому поводу. Наверное, потому что блюдо простое. Пара чашек готовой гречки, стакан лапши, а лучше макарон, две крупные луковицы, грибы и немного сливочного масла. Макароны нужно отварить, лук обжарить с грибами на обычной сковородке. Потом все смешать в большой кастрюле: гречку, макароны, грибы и лук. На стол варнишкес подавали обычно с салатом, реже с курицей. Блюдо получалось не только сытным и приятным на вкус, но и страшно полезным.
Когда в двенадцать лет я получила юношеский разряд по теннису, а Давид клюнул соседскую дворнягу и не был съеден, дед сказал, что мы такие силачи только оттого, что, кроме гречки, ничего не едим. Помню, я ему поверила. А Давид дожил до одиннадцати лет. Говорят, для домашней птицы это долгая жизнь.
