Мотыльковое существование

Объясни, что за книга получила премию?

Роман Андрея Иванова «Харбинские мотыльки», книга про русских эмигрантов в Таллине. Действие разворачивается в период между мировыми войнами, мир романа — маленький осколок дореволюционного Петербурга. Герои — те, кто выжил после одного апокалипсиса и живет в ожидании следующего, в состоянии постоянной истерики. Немного похоже на Ремарка, безусловно похоже на Газданова и раннего Набокова. Книга вышла крошечным тиражом в крошечном эстонском издательстве, но примерно через месяц должно выйти новое издание в АСТ в «Редакции Елены Шубиной».

А почему именно Иванов, а не кто-нибудь другой?

Премия «НОС» расшифровывается как «новая словесность» или «новая социальность». Я себе объясняю так: открываю присланную на премию книгу и смотрю, про что и как это написано. Или можно еще объяснить это понятиями «актуальность» и «инновационность». Мне кажется, что роман о русских в Эстонии в 20–30-е годы — это самое актуальное, что можно сейчас рассказать нам о нас. И истерика, в которой живут герои, и их зыбкое мотыльковое существование — все это очень многое рассказывает именно о нас самих. Не говоря уже о том, что Иванов, как я понимаю, прочитал довольно большой корпус неизвестных широкой публике эмигрантских текстов и писал свою книгу под их влиянием. Так что это еще и возвращение забытой части русской литературы, ее языка и проблематики. Это и есть инновационность. Литература — это повторение. Просто нужно знать, когда и что повторять.

Но осенью фаворитом казался роман Евгения Водолазкина «Лавр». Ты это знаешь не хуже меня.

Трудно поспорить. С тех пор «Лавр» получил «Большую книгу» и не получил «Букер». Я сам всегда рад поругать премию «Русский Букер» за то, что она никогда не вручает приз автору, уже что-то получившему в этом году. Но, конечно, когда ты оказываешься внутри жюри, то смотришь на ситуацию по-другому, ревнуешь книги и авторов к другим премиям. Тут, впрочем, важнее другое. Книга Водолазкина прекрасна. Но нужно понимать, что, сидя в жюри, ты не просто решаешь, кому из писателей дать денег, а кому не дать. Деньги были важны в девяностых. Скажем, тогда писатель получал «Русского Букера» — 10 тысяч долларов — и мог почти год не работать. Ну хорошо, полгода. 700 тысяч рублей за «НОС» — это приятно, но важнее все-таки внимание, которое притягивают к себе деньги. Прекрасный роман «Лавр» уже получил свою порцию внимания. Почему бы не использовать свой шанс и не обратить внимание читателей на другую прекрасную книгу? К тому же я все-таки настаиваю, что для сегодняшнего момента текст Иванова важнее.

Председатель жюри премии Константин Мильчин

Фото: Екатерина Чеснокова/РИА Новости

Ирина Прохорова как глава фонда и модератор премии давит на жюри?

Давит. Еще как. Ее цель — добиться от жюри четкой позиции. И чтобы жюри эту позицию могло защитить на дебатах. Собственно, основное отличие «НОСа» от других премий — то, что, выражаясь вульгарно, ты должен отвечать за базар. Включил в шорт-лист — обоснуй. Вручил премию — обоснуй.

Каковы главные минусы участия в жюри?

Среди номинантов каждый год все больше людей мне лично симпатичных. Хороших знакомых, коллег, приятелей, даже друзей. И этих людей приходится вычеркивать из различных списков. Ты обнародовал шорт-лист — обидел всех, кто туда не попал. Кажется, мне удалось ни с кем не поссориться, но точно я не уверен. А главное, всем все равно не угодишь. Не было еще премии, результатами которой все были бы довольны. Особенно тяжело в финале: писатели сидят в зале и смотрят на тебя голодными глазами. С надеждой и ненавистью. В некоторых залах они сидят так близко, что между твоей ногой и зубами прозаика каких-то два метра. Страшно.