В подвальном кафе екатеринбургского Дома кино проходит питчинг — конкурс сценарных заявок. Молодые режиссеры и продюсеры рассказывают о своих будущих фильмах комиссии. Каждая презентация длится не больше десяти минут: за коротким рассказом участников следуют вопросы комиссии.
— Вы правда считаете, что то, что вы представили, может существовать в рамках короткого метра? И насколько вам важно участие Артура Смольянинова?
Луиза Галеева планирует снять фильм «Таджик» — о мигранте, который готовится поступить в вуз, но когда он уже едет подавать документы, его останавливает полиция. Луиза говорит, что фильм основан на реальных событиях. На главную роль хочет взять известного актера Смольянинова.
— Что касается Артура, мы здесь можем не пройти по бюджету, — отвечает Луиза комиссии. — Я понимаю ваши сомнения, но договоренность предварительная уже есть.
— А вот этот хеппи-энд — это политика художника и взгляд в будущее? Ведь вообще напрашивается другой финал.
— У нас два варианта финала…
Двумя этажами выше в том же кинотеатре с десяти утра до десяти вечера идет кино. Тут-то и происходит самое главное: жюри и зрители смотрят короткометражки студентов и дебютантов. За день отсматриваешь сотни историй, документальных и выдуманных, снятых в разных жанрах и стилистике.
Некоторые фильмы больше напоминают видеоарт — например, аргентинское кино «Эпикуэн» про затопленный город: полные движения кадры хроники перемежаются эстетскими планами разрушенного поселка сегодня. Или фильм Павла Зимилски «Рогалик» — про маленькую польскую деревню и скуку, царящую в ней: красивые кадры бедного быта, играющие дети, лица людей, которые смотрят телевизор, отъезжающая камера.
В совсем иной эстетике сделан фильм студентки ВГИКа Софии Гевейлер «Данный взамен». Такой хоть сейчас можно ставить в эфир российского телеканала: женщины в роддоме рассказывают, как так получилось, что они вынуждены отказаться от своих детей. Нищие, многодетные, бездомные роженицы с темными кругами под глазами. Финальная история — женщины, которая хочет усыновить ребенка: она рассказывает, как долго пыталась забеременеть, как это сложно, даже когда очень хочешь и есть доступ к современной медицине. А тут дети зачаты случайно и выношены в ужасных условиях, но при этом рождаются здоровыми. Значит, они должны были быть рождены и им нужна любовь.
Жюри в своих решениях руководствовалось не столько эстетическими критериями, сколько зрительской, эмоциональной реакцией. Фильм «Данный взамен» победил в номинации «Лучший учебный неигровой фильм».
Но еще более сильные чувства вызвал другой неигровой фильм (ему достался Гран-при фестиваля) — «Мама» Лидии Шейниной, студентки Школы документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. Лидия выбрала позицию терпеливого наблюдателя, подглядывающего за реальностью так, что герои перестают замечать камеру. Героинями фильма стали ее собственные бабушка-блокадница и мать, которая ухаживает за бабушкой. В роли мамы здесь и та и другая.
Вот бабушка говорит, что собирается выйти в новых сапогах на улицу: весна. Дочь отвечает, что та уже двадцать лет не выходит на улицу: в доме нет лифта. Пауза.
— И что слышно?
В другой момент бабушка не может вспомнить, сколько у нее внучек, и тут на глазах у матери выступают слезы. Фильм пропитан грустью об уходящей, ускользающей вместе с памятью жизни. Между тем в каждом диалоге много юмора и тепла.
— Сколько мне лет?
— Девяносто шесть.
— Еще раз скажи сколько?
— Девяносто шесть.
— Да нет. Не столько же мне лет! Тебе скучно со мной?
— Нет.
— Очень приятно. Кисонька моя родная. Жду, когда все кончится. Ничем не занимаюсь. Ничего не делаю, смотрю в окно. Это тоже не жизнь.
— В документальном кино в последние годы появилось очень много картин о старости, — комментирует президент фестиваля Лилия Немченко. — Это хорошо, потому что на фоне безумного общества потребления и такой тотальной «ржаки» размышления о том, чем все это заканчивается и как с достоинством это вынести, — новая, достойная уважения черта.
По словам Лилии Немченко, старость, хосписы, тяжелые болезни стали интересовать студентов-кинематографистов в последние три года. Причем в отечественных фильмах эти темы затрагиваются реже, чем в зарубежных.
— Не знаю почему, но социальное их меньше волнует, — говорит Лилия про студентов российских киношкол. — В западных фильмах очень честно говорится о нетолерантности, расизме, о том, что стыдно говорить. У наших чувствуется желание обойти, не ввязываться, как будто они не живут в мире, где гнобят таджиков, где режут киргизов. Хочется спросить: ребята, а где вы живете?
В фильме «Наследство» Маттиаса Сюдера (Гамбургская медиашкола) герой со своей беременной подругой заезжает к своему деду, разговаривает с ним холодно — вскоре мы понимаем почему: накануне деда разоблачили как фашистского преступника, он работал в концлагерях, и вот теперь вся семья отвернулась от него. Перед отправкой в тюрьму он вызывает к себе внука и дает ему слиток. «Откуда он?» — недоумевает внук. «А ты не понимаешь? — хитро спрашивает дед. — Чистое золото. Да брось ты, бери, дела давно минувших дней, а у тебя жена беременная, домик купите. Что, думаешь, я монстр? А я всего лишь думал о семье…»
Другой фильм представителя той же Гамбургской медиашколы — комедия «Третья ступень». Здесь здоровый на вид, но очень сердитый парень направлен в санаторий для людей с ограниченными возможностями, ментальными и физическими. Методика учреждения предполагает выполнение заданий и прохождение ступеней, помогающих человеку стать более приспособленным к жизни в обществе. Ясно, что герой все это игнорирует и остается подонком: не соблюдает правила, грубит психам и не помогает лежачим. До тех пор пока случайно не остается за главного. И тогда он сам становится «ловцом во ржи», потому что его подопечные то и дело норовят как-нибудь расшибить себе лоб.
Это у них. У нас по-другому. Дело не в том, что у молодых российских режиссеров нет интереса к социально-политической жизни. Дело в том, что нет самой этой жизни. Недостаток кинематографической реальности, отсутствие этой реальности в общем медийном пространстве заставляет авторов обращаться к вечным темам, понятным каждому: любовь и смерть. И между ними, как обычно, беспроигрышный «маленький человек».
Вот две официантки смешно соперничают за звание лучшей (дебютный фильм Дарьи и Екатерины Носик «Холивар»); вот старший брат — специалист по продажам — содержит и подавляет младшего, студента-математика («Братишка» Галы Сухановой); вот романтичный петербургский художник заводит роман с финской туристкой, а утром она выходит за хлебом и на обратном пути теряется в питерских дворах («Потерянный дом» Николая Котяша).
— Во-первых, это кино должно быть зрительское, оно должно быть интересное, — отвечает Николай Котяш на вопрос, какие темы его интересуют в кино как режиссера. Вернее, пытается избежать ответа. — Во-вторых, оно должно быть живое, что называется. В-третьих, там должно быть какое-то сообщение, подтекст, метафорой чего явля-ется это кино. В данном случае это тема судьбы: мы можем много чего планировать, но в любой момент может произойти что-то, что помешает нашим ожиданиям реализоваться.
«Маленький человек» у молодых режиссеров все чаще проигрывает большому и жестокому миру. Это происходит практически в каждом фильме: крушение надежд, провал миссии, ухудшение ситуации до абсурда, смерть ребенка — типичные финалы студенческого и дебютного кино.
— К сожалению, доминантой игрового и отчасти документального кино становится апокалиптическая тема, — говорит Лилия Немченко про конкурсные фильмы последних лет. — Зло часто приобретает тотальный характер. И это не только в российском кино, это вообще у всех. Побеждает зло.
