— Барби! Барби! — мужской голос из толпы в зале ожидания.
Барби — это я. Так называет меня китайская подруга, выговорить «Варя» или «Варвара» ей, как и остальным китайцам, не под силу. Я познакомилась с Зи Жанг на программе по обмену студентами в Датской школе медиа и журналистики. Вежливое равнодушие скандинавов располагало к сплочению соседок по обще-житию: мы легко нашли общий язык, и Зи пригла- сила меня в Китай. Как и наше государство, я, почувствовав холодноватое отношение Запада, держу курс на Восток.
И вот я в Шанхае. Ко мне подбегает мужчина средних лет в спортивных шортах, футболке-поло и очках Prada. Уточняет:
— Барби — это ты? Меня зовут Ксяолей. Добро пожаловать в Китай!
Представившись дядей моей подруги, он объясняет, что в связи с болезнью Зи не смогла встретить меня сама. Рядом замечаю миловидную женщину в пестрой юбке.
— Это моя жена, Киан, — поясняет Ксяолей. — Она не говорит по-английски, но прекрасно все понимает! До завтра мы будем твоей семьей.
Киан с улыбкой подхватывает мои сумки.
— Отель? Отменяй-ка ты свой отель! — советует Ксяолей, сворачивая на автостраду. Едем мы на большом семейном автомобиле. Мимо проносятся блоки однотипных многоэтажек, небо молочного цвета обволакивает крыши самых высоких из них. — Переночуешь у нас, а утром посадим тебя на поезд в Ухань. Там вы с подружкой и встретитесь.
Я пытаюсь отказаться, но китайское гостеприимство непобедимо.
— Мы свяжемся с гостиницей и все объясним. У тебя впереди трехдневное путешествие по провинции. Звонил отец Зи, он уже взял выходной.
День первый. Экономика
И вот я стою на балконе по-европейски отремонтированной трешки на пятнадцатом этаже высотного здания, вдыхаю горячий воздух Шанхая. Пахнет мокрым асфальтом.
— Располагайся! — слышу за спиной голос Ксяолея. Он выходит на лоджию и приветственно протягивает пачку сигарет. — А потом где-нибудь перекусим.
По дороге в ресторан замечаю в сквере группу людей, выстроившихся в шахматном порядке. Раздается бодрая музыка, они принимаются танцевать. Двигаются синхронно, словно одновременно заведенные игрушки. Шаг влево и вправо, шаг назад и вперед, поворот, хлопок и сначала.
— Этому виду досуга не больше десяти лет, но в Китае его уже считают традиционным, — официальным тоном говорит Ксяолей. Перед нами идет Киан, она покачивает головой в ритм. — Каждый вечер пенсионеры собираются в парках и скверах, чтобы отработать заранее выученные движения. Отличный способ оставаться в форме. Если погода плохая, то пожилые люди играют дома в маджонг.
Спрашиваю, как проводят свободное время более юные китайцы. В ответ ворчание:
— Молодежь сутками просиживает за компьютером, занимается онлайн-шопингом. А взрослые трудятся, не покладая рук.
Мы встречаемся с подругой дяди и тети. Моложавая Фей Шен работает в одном из офисных небоскребов престижного шанхайского района Пудун. Фей десять лет жила в Германии и в совершенстве владеет английским. Ее муж Джин Жанг не обладает таким навыком, зато он приветствует меня «Зы — Ды — Латуй— Те!», подразумевая «Здравствуйте».
После ужина Фей Шен предлагает прогуляться вдоль набережной реки Хуанпу. Центр Шанхая делится рекой на две части — старый город называется Пуси, новый город — Пудун. Мы в новом. На противоположном берегу выстроились в ряд здания исторического квартала Бунд. В них расположены офисы главных банков.
— Чем отличается ваша банковская система от западной? — спрашиваю я.
— Она у нас полностью контролируется государством, — объясняет Фей Шен. — Наверху главный регулирующий орган — Народный банк Китая. На второй ступени находятся национальные отделения и филиалы иностранных банков. Третью занимают городские, коммерческие и сельские кредитные кооперативы. Система работает тридцать лет. За это время Китай стал второй крупнейшей экономикой, по масштабам она сравнима только с Соединенными Штатами.
Интересуюсь, не позволяет ли такая структура иерархии полагать, что в глобальном смысле в Китае существует один главный банк, а остальные находятся в его подчинении.
— По сути это так, — понижает голос Фей Шен. — «Социализм с китайским лицом» — успешно функционирующая форма госкапитализма. Но несмотря на наши достижения, в этом году торговый оборот сократился. На бирже — обвал за обвалом. Мы под угрозой кризиса.
Стоит заметить, что мировые рынки чуть было не обрушило решение китайского государства всего на 2% девальвировать юань и сделать немного более рыночной торговлю валютой. Китайский «социалистический» способ вести банковские дела и управлять экономикой — уже давно всемирный фактор. Если Народный банк ведет себя чуть «капиталистичнее», на мировых рынках начинается паника.
День второй. Здравоохранение
Хрупкая фигурка в респираторе с криком «Барби!» кидается мне на шею. Спустя несколько секунд я узнаю в ней Зи.
— Что в маску вглядываешься? Я почти здорова, но надо соблюдать предосторожности. Большая плотность населения — это огромный риск эпидемии, — с серьезностью академика объясняет подруга. — Высокая температура воздуха служит толчком к быстрому распространению вируса. Тебе повезло, сегодня здесь облачно. В солнеч-ные дни температура не опускается ниже тридцати шести.
Китайский аналог «Сапсана» прибыл в город Ухань. Здесь Ханьшуй впадает в Янцзы. Размер территории — три Москвы. Население — одиннадцать миллионов. Дорога из Шанхая заняла пять часов. За окном почти сплошным потоком идут города, лишь иногда мелькнет зеленым пятном поле или деревня.
Мы с подругой едем по спальным кварталам. Кажется, кто то увеличил детский конструктор.
— Как тебе? «Леголенд»… — вздыхает подруга. Вскоре мы пересекаем Янцзы и оказываемся в центре города. — Быстро смотри направо! Там Башня Желтого Журавля.
На фоне панельных небоскребов стоит большая старая пагода. Типичная картина для Китая.
Перед заселением в отель заезжаем в областную больницу. Для профилактики подруге необходимо в последний раз прокапать антибиотики.
Светло, пахнет хлоркой и табаком. Видимо, в соседней комнате кто-то курит. Под свежевыбеленным потолком тарахтит старый кондиционер. В стену вмонтирован кронштейн с небольшим телевизором. Врач, худощавый мужчина в серых брюках и легкой хлопчатобумажной рубашке, ставит дрожащей Зи капельницу, отвлекая ее шутками на непонятном мне китайском.
— Ли Кекьянг многие годы наблюдает нашу семью. Он отличный хирург, терапевт и хороший друг папы, — объясняет подруга.
Пытаюсь завести разговор, но собеседник не знает английского. Зи берется переводить.
— Как я стал врачом? — улыбаясь, переспрашивает. — Долгое время в нашей стране не было вступительных экзаменов в вузы. Только дети крупных чиновников и приближенных к госаппарату могли получить рекомендацию на зачисление. Внезапно в семьдесят седьмом году закон упразднили. А я тогда как раз заканчивал школу. Понял: судьба. Вот и пошел, как мечтал, в медицинский.
Он глубоко вздыхает, как это делают люди, вспоминая что-то приятное, происходившее давным-давно.
— В те времена ситуация в медицине была плачевнее, чем теперь. Областные больницы не получали должного финансирования. Люди были бедны. Чтобы помогать малообеспеченным, я дополнительно изучал традиционную медицину. Это повлияло на мой подход. Основное различие между восточными и западными врачами в том, что наши рассматривают болезнь не как частное явление. Болезнь — следствие множественных сбоев в организме. Я до сих пор прибегаю к альтернативным методам, когда работаю с хроническими заболеваниями — ревматизмом, туберкулезом. Лечим комплексно. Иглоукалывания и массажи эффективны вкупе с оздоровлением настойками. Каждый уважающий себя китаец хранит на полке книгу «Бен-Цао», где излагаются принципы их применения.
Врач достает смартфон, чтобы найти название легендарного труда на русском. Электронный переводчик подсказывает: «Книга трав».
— Конечно, люди стали реже обращаться к этой энциклопедии. Правительство развивает официальную медицину. Если раньше все были вынуждены самостоятельно оплачивать лечение, то сейчас лечатся за счет пособий, начисляемых государством на именные карты. Они покрывают 90% затрат на врачебную помощь. Положение медицины из года в год улучшается. Это не может не радовать.
Доктор удовлетворенно кивает, и даже официозность его речи, особенно заметная в переводе, не позволяет усомниться в его искренней гордости за успехи страны.
У госпиталя нас приветствует мачеха Зи, женщина в ярких найках и с маленьким рюкзаком за спиной. Юн Си — учитель английского языка в начальных классах. Вместе с ней мы направляемся в пригород Уханя. Отель расположен в городке Хуанши, Зи провела в нем детство. В машине обсуждаем слова доктора.
— У меня нет персональной карты, — говорит моя подруга. — В обязательном порядке они выдаются только несовершеннолетним. Для того чтобы получить дотацию, необходимо официально числиться на работе. Я пока только учусь.
— Каждый месяц на мою медкарту перечисляется десять процентов от зарплаты, — вступает в разговор Юн. — Я могу потратить их на лекарства в аптеке или на лечение в госпитале.
В холле гостиницы нас ожидает отец Зи. Он представляет меня компании людей в вечерних костюмах.
— Знакомься: это — мои коллеги. Они поменяли планы и остались в городе специально для того, чтобы тебя поприветствовать.
День третий. Бизнес
Мы в офисе, расположенном на склоне ущелья. Внизу — шахта. В ней работают машины, произведенные компанией моего собеседника. Он большой бизнесмен. Откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, он вертит ручку.
— Вернувшись из армии, я решил строить карьеру, — степенно повествует мужчина лет пятидесяти. В его жестах сквозит восточная размеренность. — В те дни мы были вынуждены устраиваться на производства, где работали наши родители. На горе, что под нами, трудился мой папа. Два года и я ее бурил. Потом осознал, что хочу чего-то большего. Мне не хотелось остаться безропотным работягой.
Ксиджун Джанг — владелец фирмы по продаже оборудования для добычи полезных ископаемых и по совместительству отец Зи. Шесть раз он с нуля поднимал бизнес, пять раз проваливался, но не падал духом. Веселый и приветливый в кругу друзей, он требователен к подчиненным и не прощает ошибок. Во время завтрака Ксиджун строго отчитал официанта, перепутавшего мой заказ. Положив ручку на стол, он продолжает:
— Решил пойти в госструктуры. Для молодежи моего поколения это был лучший путь в люди. Прошел огромный конкурс: из ста брали шестерых! Направили в банк. Отработал там десять лет, параллельно получая высшее образование. До сих пор ярко помню день, когда руководство начислило мне пять тысяч юаней за успешное окончание. Круглая сумма для тех времен! — подчеркивает Ксиджун. — Как я был счастлив…
Из-за двери доносится гул бурильной установки.
— В девяностые у работников государственных организаций были преимущества. Мне удалось взять в кредит пятьсот тысяч юаней и купить лицензию на продажу золота. А в конце девяностых правительство провозгласило открытый рынок, — Ксиджун резко щелкает пальцами. — Бац! Разрешение превращается в клочок бумаги, торговать драгметаллами могут все. Тогда я использовал связи и основал горнорудное предприятие.
Ксиджуну пятьдесят один год. Клетчатая рубашка заправлена в светлые брюки, туфли до блеска начищены. В рамке на столе — портрет дочки. За окном возвышается статуя Мао. Позади нее чернеет яма рудника.
— Этот бизнес просуществовал до 2007-го, — продолжает Ксиджун. — Тогда я снова начал заниматься торговлей. А в Новый год чуть не умер от панкреатита.
Над его переносицей пробегает тень.
— В госпитале лежал долго. Вернувшись с больничного, обнаружил, что совладелец продал все имущество предприятия. Тогда я начал искать новые знакомства. Через месяц уже арендовал фабрику Уханьской корпорации железа и стали, на которой производят оборудование для крупной промышленности.
— Вы уже второй раз говорите о связях. Это так важно?
— В Китае важно иметь связи, — кивает Ксиджун. — Это единственный способ оставаться на плаву. Свои люди нужны в налоговых службах, судебных инстанциях, среди юристов, в турагентствах. Для того чтобы укрепить дружбу, отправляюсь с коллегами в путешествия.
— А государство поддерживает бизнес?
— В теории предпринимателям, конечно, должно помогать государство, но для этого производства должны соответствовать недостижимым стандартам. Если все компании к ним приблизятся, то отпадет необходимость в правительстве. Такой парадокс! — усмехается Ксиджун. — Но выживать стало легче. С приходом премьер-министра Ли (Ли Кэцян — премьер-министр Государственного совета КНР с 2013 года. — «РР») налоги уменьшились. «Ликономика» активно поддерживает малый и средний бизнес. Если в таких благоприятных условиях мне удастся выйти на мировой уровень, я с удовольствием налажу сотрудничество с вашим государством. Россия — самая богатая ископаемыми страна на Земле!
Не только Ксиджун, но и многие другие здесь говорят о сотрудничестве с Россией. Владелец антикварной лавки, в которую я заглянула по приезде в Шанхай, сказал:
— У вас есть редчайшие вещи. К сожалению, в последний раз я видел русских в своем магазине двадцать два года назад. Еще до твоего, детка, рождения.
Магазин Цзе расположен с внешней стороны буддистского храма. Большинство монастырей в эпоху культурной революции переоборудовали в рынки. Тем не менее с середины восьмидесятых буддизм и даосизм поддерживаются государством как элементы культуры. Идет активное восстановление храмов. Здешние религии, в отличие от ислама и христианства, не требуют беспрекословной приверженности.
— Люди могут ходить в храмы разных религий одновременно и везде молиться о благополучии; считается, что хуже не будет, — говорит Цзе. — Западные религии тоже распространены, но ни одна не считается господствующей.
День четвертый. Туризм
Высунув камеру из окна автомобиля, пытаюсь сфокусироваться на мелькающих за окном ветхих домах. Влажность настолько высокая, что объектив мгновенно запотевает. Летом в Китае очень жарко. Вдоль колеи волочится повозка под зонтиком, по бордюру вприпрыжку бежит юная китаянка. На противоположном конце улицы старуха полощет белье в ручье. Мы едем в горы.
Саньциншань — одна из даосских святынь. Высота почти две тысячи метров. Название переводится с китайского как «Три праведника» (в даосском храме три статуи: Лао-цзы, Желтый император и Нефритовый император).
Нас сопровождает молчаливый гид, приятель отца Зи. Впятером — я, подруга, ее папа, мачеха и проводник — заходим в кабинку канатной дороги. Ползем над папоротниковым лесом, горы обволакивает туман. Чтобы разбавить молчание, предлагаю сфотографировать всех на полароид.
Спустя минуту мужчина, поначалу показавшийся мне хмурым, сжимая пальцами фотокарточку, бодро рассказывает о китайском турбизнесе:
— Туризм в Китае начал развиваться в пятидесятых годах. Тогда открыли первые бюро путешествий. А в конце семидесятых благодаря политике реформ и открытости эта сфера стала развиваться с бешеной скоростью.
Покинув подъемник, по крутым ступеням поднимаемся вверх. За километр не встречаю ни одного европейского лица. Завидев меня, семья оказавшихся рядом путешественников просит о совместном фото. Десятью метрами выше с той же просьбой ко мне обращаются два молодых парня.
— В Китае ты — это экзотика! — усмехается Зи. — Туристов здесь, как и у вас, любят больше, чем своих граждан.
По просьбе изможденного гида делаем остановку. Откуда-то, нарастая, доносится музыка. Вдруг из лестничного пролета, расположенного уровнем ниже, выплывает голова в соломенной шляпе. Следом — худые плечи, затем — стоящее на них коромысло с двумя корзинами, потом — щуплый торс и пританцовывающие ноги. Придерживая одной рукой груз, мужичок несет в другой магнитолу. Он обгоняет нас с улыбкой.
— Это был грузчик, который поднимает зелень в рестораны, расположенные на вершине! — смеется Зи. — Профессия переходит от отца к сыну. Платят немного, но достаточно для этой местности. Работы хватает — здесь всегда полно туристов.
День пятый. Армия
Мы на банкете у сослуживцев отца Зи. В отдельном кабинете ресторана стоит круглый стол. Вокруг расселись гости. Все как на подбор: загорелые, просто одетые мужчины с живыми взглядами. Синхронным щелчком открыв пиво, они чокаются и приглашают к столу.
Официанты выносят блюдо за блюдом. Складывается ощущение, что наш заказ бесконечен. Еду выставляют на стеклянную платформу посередине. Отщипнув порцию палочками, гости позволяют остальным попробовать угощение, толчком заставляя подставку крутиться.
Кухня в китайских ресторанах почти всегда традиционная. Сладкое, соленое, кислое и острое подаются в немыслимых комбинациях. Холодная курица в сладком соусе, каша с рыбой и тухлый жареный тофу вгоняют меня в ступор.
— На Западе не умеют это готовить. Наслаждайся, пока есть шанс, — советует Зи и поворачивается к отцу.
— Вчера говорил с главой районного военкомата. Так знаете, что он мне сказал? — Поднявшись со стула, возмущенно говорит Ксиджун по-китайски. Зи старательно переводит. — Так вот: никто больше не хочет в армию!
— За тридцать лет, что мы друг друга не видели, мир стал другим, — подтверждает его слова щуплый человек в твидовом пиджаке. — Мы были энергичными и отчаянными. Сейчас кругом тюфяки! — с досадой констатирует он.
— Я военную службу воспринимал как затяжной аналог спортивного лагеря, — обратившись ко мне, поясняет Ксиджун. — Хотя, в связи с численностью населения, форма службы всегда была договорная, раньше в армию шла половина окончивших школу ребят. Я добровольно отслужил четыре года.
— У нас не было ничего, у них есть все! — отрезает приземистый седой мужчина. — Теперь молодые играют в другие игрушки.
— Юноши сейчас самоутверждаются иначе. В армию отправляются только самые необразованные, чтобы получить работу, — говорит долговязый китаец в очках. — Остальные идут в университеты и колледжи. Стране нужны грамотные руководители, а не такие, что позволили в сороковые погибнуть двадцати миллионам!
— Нет-нет! — перебивает его Ксиджун. — Четыре года назад и этот закон отменили. Кому он был нужен, когда вокруг любящие бабушки, дедушки, мамы и папы? Китай заполонили дети-бумеранги! После учебы они возвращаются домой и продолжают висеть у родителей на шее.
По лицу хрупкой Зи, месяц назад отметившей двадцатипятилетие, скользит улыбка. На вид ей не дашь больше восемнадцати. На данный момент она заканчивает магистратуру Бирмингемского университета.
В комнате столбом стоит дым. В Китае можно курить в ресторанах. Окурки выбрасывают на пол. Сослуживцы Ксиджуна постоянно пытаются предложить мне сигареты.
— Не хотите немного вина, товарищ журналист? — почтительно обращается ко мне тот, что в костюме.
Соглашаюсь.
— Уверена? — шепчет на ухо Зи.
Мне приносят стакан прозрачного зелья. Судя запаху, оно крепче, чем водка.
— Это китайское сорокапятиградусное вино, — добавляет подруга.
Через час с компанией бывших военных горланим в микрофон «Катюшу». Я на русском, они по-китайски. Караоке в Китае — самое популярное развлечение. «Катюшу» знают.
День шестой. Идеология
Юная продавщица чая, узнав, откуда я родом, на ломанном английском чеканит: «Твоя страна очень крутая!» На полке книжной лавки замечаю обложку с портретом Путина. Сквозь узкие улицы на мопедах пробираются развозчики товаров. За углом припаркована тележка с деликатесами, которые готовятся на коптильне прямо тут, под открытым небом. К ней подходят люди в лоснящихся смокингах и покупают по шашлычку.
— Пословица гласит: уличная еда — лучшая еда! — комментирует Зи.
Покинув Ухань ранним утром, к обеду прибываем в Шанхай. Позади первый «мастгоу» — сувенирный рынок в старом городе.
Идем гулять. Музей искусств — огромная странная стеклобетонная конструкция на гигантских ногах ярко-красного цвета. На стенах — реалистичные полотна с зарисовками из жизни компартии. На одной Мао пожимает руку мировым лидерам, другая иллюстрирует быт рабочих в цеху.
— Экспозиция обязательно должна поддерживать партийную линию, — объясняет Зи. — Пропаганда действует по сей день, хоть и в спящем режиме.
Вечером спешим на прощальный ужин в итальянский ресторан. Компанию нам составляет крупный чиновник, еще один друг папы Зи. Пытаясь скрыть отвращение к европейской кухне, мужчины клюют палочками ризотто. Ксиджун достает острый соус. Добавив, оправдывается: «Здесь слишком мало перца!» Госслужащий следует примеру приятеля. Прошу нового гостя о коротком интервью, но получаю отказ. Зи, хмурясь, шепчет: «Могут запросто сместить с должности!»
Интересуюсь, насколько влиятельна сегодня государственная идеология.
— После инцидента на площади Тяньаньмэнь в 1989-м многие разочаровались в коммунизме, — отвечает подруга. — Тогда власти расстреляли мирно протестующих студентов. Современный «социализм с китайским лицом» — фикция, просто рынок контролируется государством. Это не хорошо и не плохо, это удобно. Такая система руководства помогает рационально распределять блага и открывает ворота в большой мир.
Китай быстро меняется, идет в большой мир. Каждая их пятилетка — абсолютно новая; еще недавно здесь говорили о голоде и отсутствии всеобщей медицины, а сейчас сам Китай активно инвестирует вовне. Здесь до сих пор есть жесткие правила, но идеологического догматизма уже нет, и при желании российские предприниматели найдут где развернуться. Важно только иметь в виду, что, несмотря на бурные темпы развития этой страны, кое-что здесь едва ли изменится: это плотность общества и другой, совсем не западный тип его организации, лучше всего характеризуемый словами «связи» и «дружба».
